У него появилась надежда, что причудливые обстоятельства смерти сэра Джона могут проясниться и доброе имя будет восстановлено.
Элфрит вздохнул.
— Я знаю. Но в одном из последних писем, которые сэр Джон получил из Оксфорда, говорилось, что наши противники вступили в союз с ведьмами и колдунами, — сказал он. — Думаю, мы никогда больше не увидим нашего брата Августа.
Бартоломью не мог с этим согласиться.
— Тела не исчезают сами собой, святой отец, — сказал он. — Оно найдется, особенно если его спрятали в такую жару!
Элфрит брезгливо поджал губы.
— Вот это-то и беспокоит меня больше всего, — сказал он. — Я полагаю, что исчезновение тела Августа — дело рук самого дьявола и у дьявола есть приспешник в нашем колледже!
Бартоломью был удивлен, что Элфрит с такой готовностью принял колдовство в качестве объяснения.
Брат Майкл удивлял его тем же. Слишком уж удобный это был ответ.
— И кто, по вашему мнению, напал на нас и убил Пола и Монфише? — спросил он, чтобы замять этот разговор. Бартоломью несложно было поверить, что у дьявола в колледже имеется приспешник и этот приспешник совершает убийства и крадет тела, но смириться с мыслью, что в ответе за это дьявол, он не мог. Он чувствовал, что тут они с монахом не сойдутся, а если он будет возражать дальше, они с Элфритом просидят в саду до скончания века, обсуждая это с точки зрения богословия.
— Приспешник дьявола, — повторил Элфрит, отвечая на вопрос. Он повернулся к Бартоломью. — Я рассказал тебе все это, чтобы ты был начеку — ради собственной жизни и ради безопасности университета.
— А остальные профессора знают обо всем? — поинтересовался Бартоломью.
— Мастер Уилсон знает. Он считает, что шпион — ты, потому что у тебя оксфордский диплом, потому что по делам тебе приходится много бывать за стенами колледжа и потому что у него вызывали подозрения твои отношения с сэром Джоном. Он не раз предостерегал сэра Джона, чтобы тот не имел с тобой никаких дел. Он тебя недолюбливает, а теперь, став мастером, без сомнения, попытается выжить тебя из коллегии.
То, что Уилсон придерживается о нем самого дурного мнения и хочет выставить его из Майкл-хауза, не стало для Бартоломью откровением.
— Кто еще знает? — спросил он.
— Похоже, что-то знает Майкл, хотя узнал он не от меня. Уильям и Элкот знают. Это Уильям велел мне предупредить тебя. Элкот заодно с Уилсоном, он тоже думает, что ты шпион. Они оба считают, что ты искал печать, когда так долго возился с Августом.
— А вы как считаете, святой отец?
— Я считаю, что ты ни в чем этом не замешан и должен и впредь оставаться в стороне. Кроме того, я полагаю, что ты слишком глубоко скорбишь по сэру Джону, чтобы хоть как-то быть причастным к его гибели, и что ты остался его другом, когда большинство отвернулось от него.
Бартоломью сощурился, глядя на яблони. Эх, был бы здесь сейчас сэр Джон, он помог бы разобраться в хитросплетениях этих интриг.
— А остальные? Суинфорд, Абиньи?
— Суинфорд знает о существовании оксфордского заговора, но отказывается в нем участвовать. Человек сэра Джона уже сообщил, что Суинфорд отверг предложение оксфордцев, когда они пытались привлечь его на свою сторону. У Абиньи едва ли нашлось бы время для столь серьезных дел в промежутках между интрижками, да и в любом случае, я не могу полагаться на его здравый смысл и благоразумие. Как бы то ни было, с Оксфордом его ничто не связывает, и шпион из него вышел бы никудышный. Он вращается не в тех кругах и вряд ли может представлять для них интерес, разве что оксфордцев заинтересует болтовня завсегдатаев таверн.
Бартоломью улыбнулся. Ветреный Абиньи был совершенно из другого мира, нежели суровые францисканцы, и они никогда не сходились во взглядах. Но Элфрит прав. Абиньи поразительно взбалмошен и едва ли мог бы продержаться трезвым достаточное время, чтобы представлять собой ценность как шпион. Элфрит поднялся.
— Если в голову тебе придет любая мелочь, способная пролить свет на это гнусное дело, дай мне знать, ладно?
Бартоломью кивнул.
— Конечно, хотя я уже не раз думал обо всем этом и ни до чего ценного не додумался. Скорей всего, из меня получился бы шпион не лучше, чем из Жиля!
Элфрит протянул руку, коснулся плеча Бартоломью — нечастое со стороны угрюмого монаха проявление чувств — и зашагал к выходу из сада.
Бартоломью посидел еще немного, раздумывая над тем, что сказал ему Элфрит. Ему до сих пор с трудом верилось, что ученые из Оксфорда и Кембриджа могут играть в такие опасные игры, и он ни за что не согласился бы с тем, что тело Августа унес дьявол. Солнышко припекало, и он вернулся мыслями к словам Элфрита. Тела не исчезают сами по себе, значит, тело Августа должны были либо спрятать, либо похоронить. Если его спрятали, на жаре оно очень скоро даст о себе знать; если же оно похоронено, возможно, его не найдут никогда.
Зазвонил колокол, сзывая к обедне в церкви Святого Михаила, и Бартоломью решил пойти помолиться за души своих умерших друзей.
Бартоломью медленно возвращался из церкви по Сент-Майкл-лейн. Днем к берегу пристала баржа из Голландии, и на всех улочках и в переулках, ведущих от реки к домам торговцев на Милн-стрит, было оживленно.
У реки царила еще большая суматоха. Капитан-фламандец с берега на ужасном французском выкрикивал команды своему разношерстному экипажу, который отвечал ему на смеси разнообразных языков. По меньшей мере двое, судя по их черным кудрям и серьгам в ушах, были откуда-то из Средиземноморья, еще у одного на голове красовался диковинный тюрбан. Выше по реке рыбаки шумно выгружали корзины с угрями, и на ленивых волнах покачивались выброшенные головы и хвосты. Чайки с резкими криками пикировали на добычу и дрались друг с другом, усугубляя шум.
За пристанью ютились рыбацкие домишки — нестройная вереница хлипких деревянных лачуг, которые протекали, когда шел дождь, и нередко разваливались, когда поднимался ветер. Бартоломью заметил, как из одной хижины выскочила громадная крыса и юркнула в заросли у берега реки, где плескались ребятишки.
— Мэтт! — Бартоломью с улыбкой обернулся на голос зятя. Сэр Освальд Стэнмор направлялся к нему. — Мы тревожились за тебя. Что происходит в Майкл-хаузе?
Бартоломью развел руками.
— Не знаю. Церковники твердят о нечистой силе, которая бродит по колледжу, а Уилсон считает, что это был всего лишь Август.
Стэнмор закатил глаза.
— Уилсон — осел. Слышал бы ты, как он поучал нас вчера вечером. Разглагольствовал о торговле шерстью и французском сукне. Да он не отличит французское сукно от домотканого! Но до нас дошли ужасные слухи о Майкл-хаузе. Сколько же вы все выпили вчера ночью?
Неизменно прагматичный Стэнмор списал все на хмель — предположение не столь уж и необоснованное, учитывая, что вино лилось рекой.
