По комнате прокатился громовой хохот Харриса.
– И боком, – добавил он, глядя на Лайзу смеющимися глазами. – Не забудьте про бока. Ах, Лайза, вы только притворяетесь смелой, раз позировать для вас – такая мука.
Девушка улыбнулась в ответ. Ей тоже стало смешно, когда она представила всю комичность своего замечания. Она ведь не жаловалась и не волновалась, просто…
– Я лишь подумала, что гораздо легче сидеть смирно, чем рисовать, – отозвалась Лайза самым ровным тоном, на какой была способна. – Так что, вы закончили на сегодня или хотите продолжить?
Он прищурил глаза, затем поставил чашку нарочито медлительным движением и молча кивнул.
– Что ж, хорошо, – сказала Лайза, мечтая внутренне сохранить такое же спокойствие, что и внешне, и моля Бога, чтобы колени не подогнулись, пока она шла к дивану, на ходу стягивая через голову свитер.
– Чудненько. – Джек начал точить карандаш. К разочарованию Лайзы, взгляд, устремленный на ее обнаженную грудь, был взглядом профессионала. Так же по-деловому прозвучал и его голос, когда он отдавал Лайзе распоряжения принять ту или иную позу.
Поднимая руки, чтобы убрать волосы с плеч, девушка, как ей показалось, уловила легкую дрожь в руке Джека, державшей карандаш.
Наверное, просто привиделось, подумала она, в глубине души страстно желая, чтобы это было не так.
Голос Лайзы эхом отдавался в студии, заставляя пылинки плясать в свете солнца, лившемся из окна.
– Так нечестно. Я и раньше это говорила, и сейчас повторяю.
– Что нечестно? Что ты все время пытаешься меня отвлекать, а? – отозвался Джек Харрис.
Наверное, подумала Лайза, трясется от смеха. Но так ли это, она не могла проверить, потому что Джек прятался за экраном, скрывавшим от девушки его работу. Брови Джека напряженно сошлись, губы сурово сжались, и Лайза услышала тихий скрип резца, снимавшего стружку с деревянной заготовки, которую она не видела, и поэтому, как назло, все больше мечтала взглянуть хоть одним глазком.
– Не вижу причин для такой таинственности, – упорствовала Лайза. – По-моему, несправедливо, что я уже почти месяц позирую, но никак не могу увидеть того, что ты делаешь.
– Увидишь, когда будет готово.
– Может, я до этого дня не доживу. – Лайза бросила взгляд на свой единственный наряд – трусики и преувеличенно поежилась. – Холодно здесь. Не пора ли сделать перерыв и выпить горячего чаю? Или ты морозишь меня нарочно, собираясь сделать сирену с гусиной кожей?
Харрис расхохотался. Но когда его взгляд скользнул по телу Лайзы, сначала профессионально, а потом с нескрываемым чисто мужским восхищением, задержавшись на тонкой талии, лаская грудь, реакция девушки была убийственной, хотя пора бы привыкнуть – столько времени прошло. Под этим взглядом соски ее напряглись уже не от холода.
Лайза довольно быстро освоилась с ролью натурщицы. Оправившись от смущения, испытанного в первый раз, когда Харрис делал этюды, она расслабилась до такой степени, что стала получать удовольствие от сеансов. Правда, было одно «но»… Когда Джек смотрел на нее так, как сейчас, лаская глазами ее тело, то у Лайзы начинала кружиться голова, жаром обдавало щеки, а ноги становились ватными.
Беда была в том, что Джек только смотрел. С того первого дня, когда он стал рисовать Лайзу, обнаженную до пояса, он стал обращаться с ней – как бы поточнее выразиться? – очень осмотрительно. Харрис никак этого не афишировал, но Лайза знала, что с этой минуты она стала запретной, недоступной для него. Так что теперь Джек ее не трогал, а только любовался, что было само по себе неплохо, если бы не тот факт, что смотрел он на нее как на предполагаемую любовницу.
– По-моему, ты больше говоришь, чем мерзнешь, – заметил Джек, – и вообще мне кажется, что тебе безумно нравится роль натурщицы – или, что тебе доставляет колоссальное удовольствие дразнить и мучить меня каждый раз, как представляется случай. Что, разве нет?
– Ничего подобного! – Однако это было правдой, и в глубине души Лайза знала это. Более того, она дразнила его намеренно, наслаждаясь тем, что иногда – очень редко – ей удавалось изменить выражение янтарных глаз. Профессионал исчезал, и его место занимал мужчина, чей взгляд пылал желанием.
Но чаще девушка сама не понимала толком, кто кого соблазняет. Бывали минуты, когда Лайза была уверена – совершенно уверена! – что Джек Харрис ведет ее по какому-то замкнутому кругу, создавая у нее ложное ощущение свободы, а на самом деле готовя ловушку, которая в один прекрасный день захлопнется без предупреждения.
– Как это, интересно, я могу дразнить и мучить тебя? – спросила Лайза невинным тоном, хотя тон этот был совершенно неуместен.
Она прекрасно чувствовала, что намеренно соблазняет Джека, но вот зачем, это ей и самой было не очень понятно. Лайзу неодолимо влекло к этому самоуверенному наглецу, но ее женское самолюбие было уязвлено легкостью, с которой он игнорировал ее уловки.
– Мне кажется, на моем месте мог бы запросто сидеть баран, и никакой разницы бы не было, – продолжала Лайза. – Скажи, разве нет? Когда ты работаешь, соблазны для тебя не существуют?
– Да ладно тебе… Не заводись, – проворчал Харрис, даже не потрудившись взглянуть на девушку. Он был полностью сосредоточен на работе, и у Лайзы появилось ощущение, что он участвует в беседе лишь наполовину.
– А что, разве я не права? – возмутилась она. – И у тебя хватает нахальства одергивать меня, когда ты сам изо всех сил стараешься окружить тайной… ну, то, что ты там делаешь. Ты что, считаешь, что я оскверню твое произведение своим взглядом?
Лайза оглядела огромную мастерскую, где под чехлами из мешковины были спрятаны многочисленные незаконченные работы, и сооруженное им некое подобие экрана, чтобы она не могла увидеть скульптуру, для которой позировала.
Господи, как все глупо, подумала девушка. Кое-что она, правда, все же подсмотрела – во время ее первого визита сюда, но теперь Харрис окружил все такой секретностью, что это просто раздражало Лайзу.
Вот теперь ей наконец-то удалось привлечь его внимание! Лайза увидела, как сердито засверкали глаза скульптора.
– Я же говорил тебе с самого начала, что суеверен: не хочу, чтобы видели, над чем я работаю, – зарычал он. – Ты это прекрасно понимаешь, так что нечего дурочку изображать! В тебе взыграло неизбывное женское любопытство, а ты этого никак не можешь пережить, правда? Запретный плод, милая, а на этот счет имеются многократные предостережения в истории, сладок. Впрочем, нечего ждать, что ты внемлешь моим словам. Наберись терпения и жди. Договорились?
Улыбка преобразила лицо Харриса, несмотря на сердитые нотки, звучавшие в его отповеди.
– Ой, ты несешь полнейшую ахинею! – бросила Лайза. – Меня удивляет, что ты признаешься в каких-то суевериях. Это ты-то, взрослый человек. Все твои отговорки – чепуха.
– Может, и чепуха, зато мне от этого легче, – не задумываясь, отозвался Харрис. – Просто прими все это как должное, и хватит препираться.
– Нет, потому что мне обидно, вот так, – продолжала упорствовать девушка, сознавая, что ведет себя неразумно и, вопреки рассудку, становится все более раздражительной.
– Ты что, не с той ноги сегодня встала? – поинтересовался Харрис, в этот раз не поднимая головы, чтобы Лайза не увидела веселого блеска его глаз. – Или, может быть, постель была не та?
– Прошу прощения? – переспросила Лайза не в силах поверить услышанному. Джек Харрис, несокрушимый и твердый, допрашивает ее… и о чем? – По-моему, ты малость обнаглел, – произнесла девушка, понимая, что действительно он заходит уж слишком далеко. – Начать с того, что это абсолютно не твое дело, и потом я хочу знать, почему ты вообще задаешь мне такие вопросы?
– Напротив, вопрос вполне закономерен, – пожал он плечами. – Ты капризничаешь с тех пор, как только вошла сюда, а я тебе никакого повода к этому не давал.
Повод-то был, но вот Лайза не желала ему в этом признаваться.
– На случай, если сама этого не замечаешь, я скажу. Ты, милая, как-то не очень вписываешься в образ соблазнительницы, который, как тебе кажется, должен быть неотъемлемой частью натурщицы. Ты либо
