Тут заговорил Джек Харрис, но его слова лишь усилили ее муку.
– Я хотел держать «Лисицу» на видном месте в мастерской, чтобы она напоминала мне……
– О чем? О том, что женщинам нельзя доверять? Никому и никогда? Ну, ты придумал! Находясь постоянно перед твоими глазами, эта вещь измучает тебя.
Лотта подошла поближе к Джеку и положила свою холеную руку ему на запястье, заставляя смотреть на себя и слушать. Теперь ее голос звучал твердо, она уверенно стояла на своем и не признавала отказа.
– Эта женщина-лисица – потрясающее, великое произведение, Джек. Но это старая история, все уже кончено, все прошло. И, милый мой, у тебя есть вещь гораздо сильнее, – она указала на сирену, – но и с этим тоже покончено? – К удивлению Лайзы, женщина обернулась к ней и умоляюще воскликнула: – Скажите же ему! Вас он послушает. – Лайза увидела, как ногти Лотты впились в руку Харриса, женщина вся дрожала от нахлынувших чувств.
Лайзу тоже охватил озноб. Огромная мастерская, в которой ей было холодно даже в послеполуденную жару, вдруг стала душной. Ей показалось, что она вот-вот лишится чувств. Она ровным счетом ничего не понимала.
Сердце Лайзы было в полном смятении. Она знала лишь, что Джек хочет сохранить свою связь с прошлым, с этой странной рыжей женщиной и мальчиком с янтарными глазами. И было совершенно очевидно, что Лотта держит его в руках так же крепко и что нуждается в нем не меньше, чем сама Лайза.
Сказать ему? Да она была едва в состоянии думать, не то, что давать указания Джеку Харрису. И он все равно ее не послушает. Единственное, чего хотелось Лайзе, – это поскорее бежать отсюда, бежать от напряжения и смятения чувств, особенно от их взглядов, обращенных друг к другу.
Ибо, как сказала Лотта, все было кончено, все прошло. Она выполнила то, о чем он ее просил, и результат оказался великолепным. Но сейчас Лайза ощущала лишь звенящую пустоту и полный крах всех своих надежд.
– Я… я ничего не могу сказать, – выдавила наконец девушка неуверенно, почти шепотом, не глядя на Джека Харриса, не смея и не желая встретиться с ним взглядом. – Работы прекрасны, правда. А теперь уже поздно, и мне пора ехать.
На бегу Лайза едва не сбила пса. Она уже выскочила на улицу и собиралась открыть дверцу машины, когда ее нагнал Джек и стальной хваткой сжал руку.
– Отчего такая неожиданная паника? – потребовал он ответа. – Тебе что, не понравилась сирена?
– Нет… нет, она великолепна, удивительна, совершенна, – запинаясь, произнесла Лайза, по-прежнему отводя взгляд. – Просто… с меня на сегодня довольно, вот и все. У меня был длинный день, я устала, и дома ждет куча работы…
– Не уклоняйся от ответа, черт побери, – перебил он, развернул Лайзу лицом к себе и, подняв ее подбородок, заставил взглянуть себе в лицо. – А теперь давай все выясним. Ну чего ты разозлилась?
– Ничего. Я же сказала – просто устала и хочу домой, – упорствовала она, безуспешно пытаясь высвободиться и открыть дверцу машины.
– Нет, не увиливай, – не отставал Джек. – И я тебя не отпущу, пока ты не дашь мне хоть какое-то разумное объяснение. Что случилось? Я что-нибудь не так сделал, не так сказал? Или… может, это как-то связано с Лоттой? Даю тебе честное слово, когда она появилась, я удивился не меньше, чем ты, – хотя она всегда так делает.
– О да, я все прекрасно понимаю, – отозвалась Лайза, не скрывая сарказма в голосе. В конце концов, какая разница? Лотта победила, хотя и сражения-то никакого не было. Интерес Джека к Лайзе всегда ограничивался тем, насколько выгодно он мог ее использовать, а теперь работа закончена, и их пути расходятся…
По-видимому, слова Лайзы не удовлетворили Джека. Это не было «разумным объяснением», которое он хотел получить. Джек и не подумал отпустить ее. Напротив, он привлек ее ближе и крепко сжал в объятиях, так что теперь он мог не только смотреть ей в глаза, но и наклониться, почти касаясь ее губ, хотя Лайза отчаянно вырывалась.
– Странная ты, – прошептал он, легонько дотрагиваясь до ее лица, и это волшебное прикосновение было как мгновенная вспышка пламени.
Лайза ощутила, как внутри у нее взорвался огненный шар, опаливший ее щеки алым пламенем, но она все равно предприняла еще одну попытку вырваться.
– Может быть и так, но я отправляюсь домой, и немедленно! – выдохнула она, уворачиваясь от губ Джека. – Ты закончил свою сирену, я тебе больше не нужна, так что я бы предложила, вместо того чтобы целовать меня, уделить малую толику внимания твоей драгоценной гостье. Я уже сыта по горло твоими играми!
– Играми? Ты считаешь, что я веду какую-то игру? – Удивление в голосе скульптора было искренним, но Лайза уже ничему не верила. В конце концов, она все видела своими глазами. Ее заставляли позировать, когда работа была уже готова, он играл с ней, как кошка с мышкой, и теперь… Просто с нее довольно!
– Да, – твердо сказала Лайза, но тут его хватка резко ослабла, и ей удалось освободиться, – да, я так считаю. А теперь до свидания!
В этот раз Джек не сделал попытки помешать ей сесть в машину. Он просто стоял и смотрел на нее, и в его глазах легкое недоумение сменилось гневом. Потом он пожал плечами и поднял руку, словно признавая свое поражение.
– Как хочешь, – сказал он в открытое окно машины. – Но ты сильно ошибаешься, Лайза, если думаешь, что я играл с тобой в какие-то замысловатые игры. И все же…
Окончания фразы Лайза не услышала, она не могла слушать, не хотела. Джек еще что-то говорил, но она резко включила зажигание, развернулась и помчалась по шоссе, ведущему к ее дому. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Лайза добралась домой. Дорожная разметка расплывалась в ее залитых слезами глазах, а на шоссе было полно опоссумов, кроликов и других неосторожных зверей, которые бросали вызов ее помутившемуся зрению и полному отсутствию внимания на дороге.
Войдя в квартиру, Лайза увидела властно мигающий глазок магнитофона и машинально подошла к нему. Но при первых звуках голоса Джека Харриса выдернула шнур магнитофона из сети и швырнула его в нижний ящик стола. Затем отключила телефонный звонок и поклялась, что все так и останется до тех пор…
– До скончания века! – выкрикнула Лайза, – с грохотом захлопывая дверь в спальню, сбрасывая на ходу одежду и жалея о том, что вообще встретила Джека Харриса и его паршивую собаку.
На следующее утро Лайза проснулась в том же настроении, и в течение дня оно все ухудшалось и ухудшалось. Так продолжалось и в последующие дни. В пятницу она заставила себя взяться за работу, но, как ни старалась, у нее решительно ничего не выходило. Лайза уже начала подумывать, не зря ли отключила телефон, но как только бросала взгляд на магнитофон, в ее ушах начинал звучать ненавистный голос, и это удерживало ее от каких-либо действий.
– Все равно я не жду, что ты позвонишь, – сердито сообщила Лайза аппарату. – И мне совершенно наплевать на всех – просто не хочу, чтобы меня беспокоили, вот и все.
Однако ее все же беспокоили – если не голос, то видения, в которых она представляла Джека нежащимся в горячей ванне вместе с прелестной белокурой Лоттой. Вот Джек касается ее тела… Эти образы преследовали Лайзу во сне, где ее переменчивое подсознание смешивало реальность с обрывками вымысла, вызывая чудовищные эротические кошмары, от которых она вскакивала среди ночи так стремительно, что заснуть после этого уже было невозможно.
Однажды ей приснились Джек и Лотта в ванне, окруженные скульптурами – лисицей-оборотнем, изваянием собаки и сиреной. Их насмешливый хохот звучал совершенно отчетливо, и Лайза проснулась, обливаясь потом, пристыженная собственной наивностью и еще больше – мыслью о том, что ей следовало все знать с самого начала.
В другом сне она оказалась заключенной в деревянную оболочку сирены, и Джек гонялся за ней по студии с остро заточенным резцом, а из ароматной пенной ванны доносился злорадный смех блондинки. Забияка громко лаял и повизгивал, подбадривая хозяина.
Самые страшные кошмары снились Лайзе в первые несколько ночей, но и в последующем она спала лишь урывками, да и ела так же. Возиться с готовкой слишком хлопотно, выходить на улицу, чтобы что-то
