собой слетело с языка. И сколько бы он ни жалел об этом, назад пути не было. Если она разозлится, что ее не повезут домой, так тому и быть. Отныне он ее единственная защита.
Черт! Как же она сумела пробудить в нем чувство вины? В голове полный хаос, хотя он не видел ее последние три дня. Коул понятия не имел, чем она занималась, и как ни старался занять себя делами, все время думал о ней. Он так и не понял, почему она не уехала на том корабле. Все знали, что продовольственный корабль пойдет в колонии, а капитан Уинтроп – добросердечный человек – с удовольствием доставил бы ее в Бофорт.
«Вы нуждались во мне».
Ее слова все еще звенели в голове. Она отказалась от шанса сбежать от него, потому что он в ней нуждался? Бейли знала, какое будущее ее ждет, если она останется, он рассказал ей о своих намерениях. Она отложила в сторону свои желания – нет, свою свободу! – чтобы ухаживать за ним. Он не понимал этой бескорыстной жертвы. Он ничем не заслужил такую заботу, наоборот, с тех пор как они были брошены друг к другу судьбой, он вел себя прямо противоположным образом. Никогда ему не понять причудливый женский образ мыслей.
Коул раздраженно затянул подпругу лошади и скорчился от боли, пронзившей бок. Лошадь фыркнула и занервничала, почувствовав настроение хозяина.
– Извини, Максимилиан, дружище. Я не должен был срывать на тебе зло.
– Предпочитаете на мне?
Коул круто повернулся и увидел Бейли, стоявшую в дверях конюшни. Солнце освещало ее сзади, и он не видел выражение лица девушки.
– Из-за этой ерунды я теряю драгоценные дни. – Он кивнул на перевязанный живот.
– Эта «ерунда» чуть не стоила вам жизни. По-моему, несколько дней – не высокая цена.
– Я заплатил больше, чем приходилось на мою долю. Пора возместить потери.
– Или умереть? – Она вошла, и Коул заметил, что она выглядит намного лучше, чем когда он ее видел в последний раз. В платье цвета лаванды, с лентами в золотых кудрях, она была свежа, как цветы этого острова. – Я думала, вы научились терпению. Вот мне пришлось научиться в последние дни и теперь я буду вознаграждена возвращением домой.
В ее голосе были восторг и надежда. Надо прямо сейчас ей все сказать и покончить с этим раз и навсегда. Ее злость он может принять. Ее счастье заставляет его извиваться червем. Коул закончил возиться с седлом и перекинул уздечку через голову лошади, готовясь сменить тему, пока чувство вины не поглотило его целиком. Он сказал первое, что пришло в голову:
– Хочешь прогуляться со мной по острову?
– Я уже кое-что видела. Мы с Анели гуляем почти каждый день.
– Так ты не хочешь?
– Нет. То есть да. Я просто… а, не обращайте внимания. Я с удовольствие посмотрю ваш очаровательный остров.
– Подожди, я оседлаю еще одну лошадь.
– Я не умею ездить верхом.
Коул тяжело вздохнул.
– Конечно, не умеешь, – буркнул он.
– Простите? – Бейли подошла так близко, что он почувствовал исходящий от нее запах цветочного мыла.
– Поедешь со мной. Ну-ка повернись. – Он подождал, когда она подойдет, и положил руки на тонкую талию, готовясь поднять ее.
– Ваша рана! Вам нельзя меня поднимать! Я останусь здесь. – Бейли попыталась вырваться.
– Единственное, что раздражает мою рану, – это что ты извиваешься. Стой тихо, – прикрикнул Коул, вскинул ее и посадил на седло.
Она сверху улыбнулась ему, возбужденная новым приключением. Он состроил ей рожу, и она хихикнула, потом он сел позади нее и направил лошадь к выходу из конюшни.
Остров был истинным раем. Коул никогда не придавал значения его красоте, но сейчас он смотрел вокруг глазами Бейли и убедился в том, как прекрасно это царство красок, звуков и запахов.
Они выехали на широкую, освещенную солнцем дорогу. Коул показал ей на ярких птиц, сидевших у них над головами на ветках карибских сосен и тыквенных деревьев.
Дорога вышла на широкие поля, расстилавшиеся в обоих направлениях. Они были расчерчены аккуратными рядами плантаций сахарного тростника. Коул попутно проверял состояние растений, объяснял Бейли, как собирают урожай и превращают его в сахар. На многих островах выращивают сахарный тростник, и урожай в огромных количествах с выгодой экспортируют в колонии и Европу. Но сахарный тростник требует больших затрат, для него нужно много работников – рабов, которые без всякой выгоды для себя проливают пот и кровь. Коула всю жизнь учили, что рабство – необходимое условие существования обширных плантаций в Новом Свете. Во все времена, от его прапрадеда до отца и других равных им по положению людей, рабство в колониях было общепризнанным образом жизни – так же, как это столетиями было во многих частях света. Но Коул много поездил по миру, он видел, сколько зла причиняют люди тем, над кем они властвуют, и ненавидел рабство. Люди, работавшие у него на острове, не были рабами – по крайней мере, с того момента, как их сюда привозили. Он не мог изменить мир, не мог даже освободить собственных людей, в Роузгейте без ужасающих последствий, для себя и Гриффина, но здесь он будет делать что хочет, черт возьми!
Он был благодарен, что никто не сказал об этом Бейли, иначе его «покупка» в Нью-Провиденсе потеряла бы всякое значение, и она, несомненно, скова оставила бы его, поняв, как долго ей придется ждать. К тому же он посвятил ее в планы мести, и теперь ей нельзя было уходить, она должна будет остаться с ним до конца.
