остаться на бал. У тебя есть что надеть?
Джеймс кивнул и воровато взглянул на Коула; того, кажется, не смущало их изъявление симпатий.
– Всем доброе утро, – объявил Гриффин, входи в комнату, на ходу прихватив с буфета толстый кусок колбасы. Тесса сурово посмотрела на него и отогнала, чтобы он не мешал накрывать на стол. – Бейли, сегодня на балу Джеймс будет привлекать все женские взоры. Конечно, парень, как можно пропустить мой фантастический зеленый фрак? – Гриффин дружески хлопнул Джеймса по плечу и уселся во главе стола.
Джеймс улыбнулся:
– Спасибо за то, что одолжили мне фрак, Гриффин, и за гостеприимство, и зато, что включили меня в ваши планы на вечер. Заранее извиняюсь, я не хочу проявить неуважение, но должен сказать. – Он посмотрел на Бейли: – Если ты передумала и хочешь вернуться домой, не стесняйся, скажи. Даю слово, я не стал бы подталкивать тебя опять передумать, но Бофорт – твой дом, и я хочу, чтобы тебе было удобно туда вернуться, в качестве моей жены или просто так. – После этого он посмотрел на. Коула: – Я не имел в виду вас задеть, сэр. Мы с Бейли знаем друг друга всю жизнь, я хочу, чтобы ей было хорошо.
Коул проглотил кусок ветчины и покачал головой:
– Незачем извиняться, Джеймс. Мне было бы неприятно, если бы вы не заботились о ее интересах. Но коль это не так, никаких обид. Бейли знает, что вольна уехать, если захочет.
– Джентльмены, хватит говорить обо мне так, как будто я мешок зерна. Я могу говорить сама за себя, и верите вы или нет, могу еще и подумать о себе. Я признательна вам обоим за заботу, за то, что вы желаете мне самого лучшего, а также признательна, что вы приняли мое решение с легким сердцем. – Бейли посмотрела на Джеймса и сердечно улыбнулась.
Он помялся, но она подбодрила его улыбкой, и он улыбнулся в ответ и стал нагружать на свою тарелку яйца и ветчину. Атмосфера в комнате разрядилась, начали вспоминать смешные истории из детства, заговорили об урожае и предстоящем вечере в Хейвард-Холле.
Все утро Бейли пребывала в приятном возбуждении. Она собрала яйца из-под кур, прополола и нарвала зелень в огороде, научилась сбивать масло в огромной деревянной бочке – хотя руки отваливались еще до того, как сливки превратились в масло. Остаток пахты отнесла на кухню, чтобы Тесса использовала его при выпечке. Одна из девушек, работавшая прядильщицей, недавно родила, и Бейли пошла навестить мать и новорожденного.
Когда она вышла из хижины, было за полдень. Она примет холодную ванну и постарается поспать, хотя вряд ли это удастся. От счастья Бейли хихикала, не могла дождаться вечера, когда будет танцевать в объятиях Коула, когда наденет ослепительное платье, которое он ей купил в Уильямсберге вскоре после того, как их пригласила Джулия. Он сказал Бейли, что она будет прекрасна в любом наряде или без оного, но заслуживает иметь такое платье, чтобы Джулия позеленела от зависти. Бейли покраснела как помидор, хотя комплимент согрел ей сердце. Софи подшила подол, кроме этого, ничего не пришлось подгонять, готовое платье от лондонского портного сидело идеально. Оживленная служанка все утро ахала над платьем, сказала, что в колониях готовые платья – большая редкость и они очень дорого стоят.
Бейли вошла в дом и словно поплыла по лестнице, мечтая о своем первом бале.
Коул замер, не в силах ни двинуться вперед, ни выйти из комнаты, в которой, сколько он себя помнил, жили родители. Он вошел сюда с определенной целью, но цель сразу была забыта, как только он оглядел спальню, где из каждого угла к нему слетались воспоминания. Обстановка изменилась, но он помнил ее такой, какой она была, когда он ворвался к умирающей матери и услышал ее последний шепот – мольбу о прощении. У Коула сжалось сердце, он повернулся, чтобы уйти, но в дверях столкнулся с младшим братом.
– Мне зайти попозже? – спросил Гриффин, упираясь рукой в дверной косяк.
– Нет, конечно, нет. Я просто зашел…
– Ты не против, что я тут все изменил? Я подумал, что, если ее обновлю, мне будет легче вспоминать более счастливые времена.
Коул задумчиво кивнул:
– Я не догадывался, что на тебя все это так подействует.
– Знаешь ли, она предала не только тебя и отца.
– Знаю, – тихо согласился Коул.
– Мне пришлось искать способ примириться с этим – мне некуда было бежать. Я не мог допустить разрушения Роузгейта, отцу было бы тяжело это видеть.
– Понимаю, Грифф. Ты все сделал правильно. Это я не понял, каково тебе, и уехал. Бросил тебя, извини.
Гриффин пожал плечами и вошел в комнату, на лице опять появилась привычная ухмылка.
– Черт, и как это я обходился без поучений большого брата и без трепки за уши, когда я надоедал, волочась повсюду за тобой?
– Господи, я не драл тебя за уши с твоих двенадцати лет. Не пора ли забыть, Лягушонок?
Гриффин засмеялся и сел на кровать.
– Только если ты забудешь это прозвище. Идет?
– Идет, – засмеялся Коул. – Мне нравится, как ты тут все устроил. Раньше было мрачновато.
– Спасибо. Я подумал, что надо бы оживить эту комнату, чтобы, когда тут появится прелестная леди, на нее можно было бы смотреть при ярком свете.
– О, вот как? Ты имеешь в виду какую-то конкретную леди?
Гриффин, смеясь, покачал головой:
– Нет-нет. Только в последние две недели, глядя на тебя, стал об этом задумываться.
