— Пора одеваться. Я хочу вернуться в Кливден засветло.
— Мы должны вернуться?
Аише не хотелось возвращаться к презиравшей её бабушке.
— Не волнуйся. Думаю, ты найдёшь большие перемены с тех пор, как сбежала.
— Что же изменилось? Расскажи мне.
Но Рейф не собирался вдаваться в объяснения. Он поцеловал её в кончик носа.
— Поверь мне. Давай одевайся, поедем, и ты сама всё увидишь.
Поняв, что спорить бесполезно, она оделась, сложила пожитки и приготовилась в обратное путешествие в Кливден.
— Возможно, тут я смогла бы обрести счастье, — промолвила она, окидывая взглядам крошечный домик.
— Счастье?
— Одиноко, но всего довольно, — поправилась она. — Такой милый маленький дом. И сельские окрестности красивые. А знаешь? Я посадила огород.
Рейф кинул на неё удивлённый взгляд:
— Я думал, ты не любишь сельскую жизнь.
Аиша помотала головой:
— На самом деле не так. Я никогда не жила в деревне, но здесь замечательно. Мне здесь понравилось.
Она положила ладонь на его руку.
— Но если это место будит болезненные воспоминания у тебя, то нам оно не нужно.
Рейф улыбнулся:
— Нет, я похоронил своих мертвецов. Я не мог даже видеть это место без своей бабушки, зная, что она умерла здесь в одиночестве. Но я любил это место само по себе и люблю сейчас, особенно с того момента, как оно вернуло мне тебя. Бабуля была бы счастлива, если бы мы жили здесь. Решено: когда поженимся, то будем жить в Фокскотте. И сохраним этот домик лично для тебя, — добавил он.
— Моя дорогая Аиша, — к ним спускалась по лестнице леди Клив. — Я должна извиниться… — она замолчала. — Святые небеса, словно смотрюсь в зеркало пятьдесят лет назад.
Аиша с Рейфом переглянулись.
— С вами всё в порядке, мэм? Вы выглядите немного бледной, — выказала беспокойство девушка.
Леди Клив выпрямилась:
— Со мной всё хорошо, дорогая, спасибо. Гляжу на тебя, на твоё личико, и не нарадуюсь, хотя это напоминает, какой дурочкой я была. Пойдём со мной.
И она повела их в гостиную и показала на висевший на стене портрет.
— Вот, — произнесла она. — Это я, как раз перед тем, как вышла замуж за твоего дедушку. Если я когда и сомневалась в тебе, сомневалась в мудрости того, что ты приехала сюда, то эта картина свидетельство тому, как важно для меня, что ты здесь. Ты моя плоть и кровь, и ничего больше не имеет значения.
Леди Клив протянула руки Аише, и та крепко обняла её.
Позже, за чаем с кексами, они разговорились.
— Я видела твоё письмо к Рейфу, дорогая. Он не рассчитывал, что я прочту это письмо, — присовокупила к словам страдальческий взгляд леди Клив, — но я это сделала. И прочитанное показало мне, как несправедлива я была к тебе. Но я не могу целиком возложить вину на миссис Уиттакер, ибо моё собственное суждение сделало меня жестокосердной. Я хочу объяснить, почему так сказала… про Сент- Джонс Вуд.
Аиша застыла. Эта боль ещё не отлегла.
— На самом-то деле, я не имела это в виду. Мне… горько от мысли о любовницах, вот и всё.
Леди Клив повертела платочек в старых высохших пальцах и начала:
— Видишь ли, мой муж содержал любовницу всё время, пока мы жили в Индии — местную женщину, подальше от моих глаз, — но, к моему стыду, я ужасно ревновала. Она не только имела моего мужа, видишь ли, она была способна выносить его детей. Их было четверо.
Она понизила голос:
— В индийском климате я потеряла пятерых младенцев. Генри был единственным ребёнком, пережившем младенчество, но когда ему исполнилось семь лет, муж отослал его учиться в Англию. — По лицу леди Клив пробежала судорога. — Он был ещё маленьким мальчиком. Я умоляла мужа оставить сына со мной ещё несколько лет, или позволить поехать с ним в Англию, но муж заявил, что мальчику вредно задыхаться от материнской опеки, а мое место рядом с ним, мужем. И отослал моего маленького мальчика прочь.
На лице старой леди отражалось, как она старается сдержать чувства и не дать им одержать верх. Аиша выскользнула из кресла и опустилась на колени перед бабушкой.
Костлявые пальцы крепко вцепились в платок:
— Каждый день я вынуждена была смотреть, как эта женщина проходит по улице мимо нашего дома со всеми своими здоровыми, сияющими, счастливыми детьми — детьми, подаренными ей моим мужем. С тех пор я осталась одна… А горечь… Когда я вновь увидела своего Генри, он был уже весь такой взрослый, вежливый и похож на незнакомца.
На последнем слове голос старой женщины сорвался.
Она вытерла глаза, несколько раз глубоко и судорожно вздохнула, затем посмотрела на Аишу:
— Я вывалила всю эту боль и гнев на тебя, дорогая, и не могу в полной мере выразить, как глубоко мне жаль…
— Ш-ш, неважно, — произнесла Аиша, поглаживая узловатую руку старушки. — Папа несправедливо поступал со своей женой, в точности, как его отец с вами.
Она поколебалась, но потом добавила:
— Моя подруга Лейла говорит, что мы должны оставить прошлое в прошлом, потому что, если брать его с собой, оно только отравит будущее.
— Твоя подруга мудрая женщина.
Тут раздался стук в дверь, и вошёл дворецкий:
— Мистер Пилкингтон, ваш адвокат, миледи.
Леди Клив оживилась:
— Пришли его сюда, Адамс.
Рейф и Аиша встали.
— Мы оставим вас наедине, — объявил Рейф.
Леди Клив повелительно махнула им:
— Нет, останьтесь. На прошлой неделе я послала за Пилкингтоном, чтобы внести изменения в своё завещание. — Она бросила на Рейфа вызывающий взгляд. — Убрать имя Алисии Клив и заменить его на Аишу Махабели, единственную дочь Кати Махабели и сэра Генри Клива, баронета, мою внучку.
Вошёл адвокат. Леди Клив представила всех присутствующих друг другу, но когда она дошла до Аиши и произнесла «моя внучка, Аиша Махабели», адвокат поправил её.
— Аиша Клив, я полагаю, — сказал он с улыбкой и пояснил: — На прошлой неделе ваша милость дали мне указания составить новое завещание, я наткнулся на имя Кати Махабели. Как говорится, в памяти что- то вспыхнуло. Посему я просмотрел последние документы вашего сына и, разумеется, я обнаружил вот это.
Он выложил на стол какой-то документ, написанный на тонком листе бумаги.
Леди Клив схватила бумагу и уставилась в неё, потом просверлила взглядом адвоката и вновь внимательней вчиталась в документ.
— Это подлинник? — потребовала она ответа.
— Будьте уверены, — ответил адвокат.
— Не соблаговолите ли и нас осведомить о содержимом этого документа, — сухо вмешался Рейф.
