землистый оттенок, морщины, образовавшиеся вокруг глаз и рта, снова углубились. Он и впрямь обессилел.
Она почувствовала себя немного виноватой, что заставила его надеть ночную рубаху, но ей было гораздо спокойнее, когда он был более или менее одет. Не могла же она оставить его голым в кровати на целый день. Тем более когда в доме дети.
Она не сердилась на него, нет. Он был таким, каков есть. Она сама виновата, что почувствовала себя такой разочарованной и расстроенной. Она была настолько глупа, что позволила себе неравнодушное отношение к лежащему без сознания мужчине и последовавший за этим разгул фантазии, а также мысль о том, что утренние мечты могут осуществиться.
Мэдди было нужно не только чтобы он был прилично одет, но и чтобы освободил ее кровать и как можно скорее исчез из ее жизни.
Он не знал, сколько времени он был без сознания. Он очень внимательно осмотрел все, что его окружало, отыскивая хоть что-нибудь, что подсказало бы, где он находится, не считая того, что лежит в кровати, встроенной в альков. Он поерзал, и постель зашуршала. Неужели под ним соломенный матрас?
Он заметил полдюжины гвоздей, вбитых в стену. На них висела какая-то женская одежда: пара платьев, накидка, выцветший зеленый плащ. Только один гвоздь был занят мужской одеждой. Там висели сюртук, бриджи и сорочка из тонкого льняного полотна.
Ни одна из этих вещей не выглядела знакомой.
Он раздвинул занавески. Как оказалось, он находился в комнате небольшого коттеджа, стены которой были отштукатурены и побелены известью, а пол выложен каменными плитами. Потолок в комнате был низкий и закопченный. Старая, грубо обработанная дверь закрывалась на деревянную щеколду, над которой поблескивала тяжелая металлическая задвижка, казавшаяся неуместной на фоне старого дерева. В комнате имелся камин, и в нем горел огонь. Над огнем были подвешены чайник и котелок.
У него заурчало в животе. Он почувствовал приятный аромат еды. К этому аппетитному аромату примешивался едва заметный запах пчелиного воска и чистого постельного белья.
Снаружи доносились детские голоса. Чьи это дети?
В его поле зрения попала какая-то женщина, и он сразу же понял, что это она. Она была одновременно и знакома, и не знакома — стройная, двигавшаяся быстро и грациозно. Ее рыжевато- каштановые волосы были свернуты жгутом на макушке, и ему была видна нежная шея, на которую упала выбившаяся из прически прядь.
Женщина стояла, повернувшись к нему спиной. Он полюбовался элегантной линией ее спины, тонкой талией и нежным разворотом бедер, подчеркнутых завязками фартука. Ему нравилось, как движутся ее бедра и ягодицы, когда она ходит по дому.
Она подошла к столу, на сей раз повернувшись к нему лицом, и принялась нарезать овощи, все еще не замечая его.
Нарезая овощи, она хмурила лоб, погруженная в свои мысли. Она была хороша собой — не красавица в традиционном смысле этого слова, но очень привлекательна. Носик у нее был упрямо вздернут, а полные розовые губки в данный момент чуть надуты.
Как будто почувствовав, что он наблюдает за ней, она взглянула на него.
— A-а, вы проснулись! — Она бросила нож и поспешила к нему. — Как вы себя чувствуете на этот раз?
Он скорчил гримасу и осторожно прикоснулся к повязке на голове.
— Моя голова...
При малейшем движении в черепной коробке начиналась пульсирующая боль, как будто кузнецы принимались бить молотами по наковальне.
— Да, вы ударились головой, когда упали.
— Упал?
Значит, вот чем объясняется боль в голове и во всем теле.
— Да, со своего коня.
Он еще сильнее наморщил лоб.
— Я упал с коня?
Само предположение, что с ним такое случилось, звучало оскорбительно.
— Ваш конь оступился на чрезвычайно Скользком участке дороги и сбросил вас. Разве вы не помните?
Он уставился на нее. «Разве вы не помните?» Он хотел было покачать головой, но замер, потому что кузнецы в его черепе снова принялись за работу. Он попытался сесть, но голова у него закружилась, и он испугался, что его вырвет.
Тошнота понемногу прошла.
— Вы меня страшно напугали. Вы были весь в крови. — Она улыбнулась. — Но теперь самое страшное позади и вы выглядите значительно лучше, чем в последние несколько дней.
— Несколько дней?
Она кивнула:
— Несчастный случай произошел несколько дней назад.
Он закрыл глаза, надеясь успокоить пульсирующую боль в голове. Он ничего не помнил.
— Так что, если вы назовете мне свое имя и место, куда направлялись, или ваш домашний адрес, я сообщу о вас вашей семье. Они, наверное, очень беспокоятся.
Его семье? Он внимательно посмотрел на нее. Ее лицо выражало беспокойство, глаза были глубокого золотисто-коричневого цвета. Цвета коньяка.
— А мой конь... он сильно пострадал?
Она удивленно взглянула на него.
— Нет, он поднялся на ноги и убежал. Не беспокойтесь, мальчики поймали его. Но...
— С ним все в порядке? Никаких травм?
— Нет, он абсолютно здоров и полон сил, — заверила она. — Мы поместили его в конюшню викария. Это в миле отсюда. У нас здесь нет для него подходящего помещения.
Он медленно кивнул и закрыл глаза.
Мэдди поправила его одеяло. Разговор несколько озадачил ее. Ей показалось, что он больше беспокоится о лошади, чем о своих родных, которые наверняка встревожены его отсутствием. Может быть, у него нет родственников? Может быть, он такой же сирота, как она и дети?
Или возможно, не хотел, чтобы она знала его имя? А может, он вообще преступник, которого разыскивают? Хотя на преступника он не похож.
— Викарий не возражал, когда мы поставили к нему лошадь. Он добрейший человек. А мальчики безумно любят лошадей, так что для них уход за лошадью — сплошное удовольствие. Они стали бы ухаживать за лошадью, даже если бы это, не было их обязанностью. Они говорили мне, что это великолепное животное. Как его зовут?
— Как зовут?— тупо повторил он.
— Да. Мальчикам было бы интересно узнать его кличку. Да и девочкам тоже.
Их всех интересовало также имя незнакомца, но поскольку он пока не хотел довериться ей...
— Девочкам тоже, — повторил он. — Сколько их?
—Три девочки. Люси всего четыре года, но она обожает придумывать имена животным. Они все это делают с удовольствием. Но из-за этого возникают проблемы, потому что, согласитесь, бывает трудно зарезать курицу, даже если она не несется, и есть потом фрикасе из Матильды или жареную Дороти.
Она слишком много говорила, потому что ее смущало его молчание. И озадаченно наморщенный лоб, а также пытливый взгляд его синих глаз.
А также мысль о том, что происходило между ними несколько ранее.
— Может быть, вам что-нибудь нужно? — спросила она. — Принести вам попить? Или поесть?
— Можно горшок?
Она принесла горшок.
— Он проснулся? — взглянув на кровать, спросил Джон, ставя на пол ведро холодной колодезной
