и наблюдать, как садится солнце. Из окон был виден парк, за ним лес. А еще дальше — горы.
Какое-то слово буквально вертелось у него на кончике языка. Но он, черт возьми, не мог вспомнить. Всякий раз, когда ему казалось, что почти вспомнил, оно ускользало.
— Закончили? — спросила она, появляясь между красными занавесками — такая милая, что более прелестную картину трудно было себе представить.
Он опустил глаза. Тарелка была еще полна наполовину.
— Вы что-то бледны, — сказала она. — Как вы себя чувствуете?
— Со мной все в порядке. Только...
Он не знал, что сказать ей. Что его память возвращается, но он по-прежнему ничего не знает? Уж лучше подождать, пока не узнает, кто он такой.
Однако какое облегчение, что у него вообще есть воспоминания!
— Вам не понравился кролик?
— Нет, что вы! Очень вкусно. Просто я наелся, — солгал он.
Он почувствовал недомогание, но к еде это не имело отношения.
В коттедже было тихо, дети улеглись спать. Он слышал, как Мэдди ходит по дому, потом послышался звук льющейся воды и тихие всплески, как будто...
Он насторожился. Она, должно быть, моется.
В таком тесном коттедже, как этот, для ванны не было места, да и воду пришлось бы нагревать над огнем. А это значит...
Когда он представил себе эту картину, у него пересохло во рту.
Ей пришлось бы стоять в каком-нибудь тазу. Он сглотнул и навострил уши, прислушиваясь к каждому звуку и воображая, как она стоит голая перед огнем, мерцающий свет пламени которого ласкает каждый соблазнительный изгиб ее тела.
Он слышал, как льется вода, и представлял себе, как она, обмакнув фланелевую тряпочку в воду, выжимает и намыливает ее.
Он готов был отдать что угодно за возможность поработать сейчас этой фланелевой тряпочкой. Однажды в Турции его мыли в бане две юные рабыни — это был жест гостеприимства. Девчонки, предоставлявшие эту услугу, совсем не выглядели несчастными. Напротив, они были весьма жизнерадостной парочкой. С хихиканьем и озорными ласками они вымыли его сверху донизу, причем все эти игры растянулись на половину ночи. У него остались самые приятные воспоминания о такого рода...
«Еще одно воспоминание?» — обрадовался он. Как и в предыдущем случае, оно возникло внезапно, когда он ничего не пытался вспоминать.
Его внимание вновь привлекли всплески воды. Похоже, она облила намыленное тело водой из большого кувшина. Он отчетливо представил себе, как стекают по ее телу струйки воды.
Если бы он взял с собой мисс Мэдди в турецкую баню, позволила бы она ему ее вымыть? И стала бы мыть его?
Он изнывал от желания.
Их разделяли всего лишь выцветшие красные занавески. Джентльмен не стал бы подглядывать.
Но может, она даже хочет, чтобы он подсмотрел?
У него пересохло во рту, а от ударов сердца сотрясалось тело. Он медленно наклонился вперед, осторожно раздвинул занавески и выглянул.
В камине плясало пламя. Мерцала свеча. Но комната была пуста.
Однако он продолжал слышать, как плещется вода.
— Вы здесь, мисс Вудфорд? — крикнул он.
— Я в буфетной.
Голос ее звучал несколько испуганно. Возможно, она мылась в буфетной, хотя там было страшно холодно.
— С вами все в порядке? — спросила она мгновение спустя. — Вам что-нибудь нужно?
Да, ему было нужно. Он хотел ее.
— Вы не могли бы выйти на минутку?
— Это срочно?
— Да, — произнес он охрипшим голосом.
Член его был твердым как камень, и он до боли хотел ее.
— Ну ладно.
Он услышал звуки льющейся воды и затаил дыхание. Интересно, выйдет ли она к нему голая и мокрая? Или закутается от макушки до кончиков ногтей на ногах в большое полотенце, которое приятно облепит ее мокрое тело?
— В чем дело? — спросила она, выходя из буфетной и вытирая о тряпку мокрые руки.
Проклятие! Она была прикрыта несколькими слоями ткани с множеством застежек и пуговок. Она вопросительно взглянула на него. Ведь он сказал, что это срочно.
Не придумав ничего лучшего, он произнес:
— Воды.
К счастью, его голос действительно хрипел. Она привнесла ему чашку воды, и он залпом выпил ее. Он и впрямь испытывал жажду, но такую, которую не утолить водой. От нее пахло пчелиным воском и цветами. Но от нее всегда так пахло.
— Еще? — спросила она, и он кивнул.
Она принесла еще чашку воды и, наклонив голову, стала ждать, пока он ее выпьет. И тут он обратил внимание на ее волосы. Обычно она собирала их в пучок на макушке, а на ночь распускала, встряхивала всю эту массу, расчесывала щеткой и заплетала в шелковистую косу. Ему безумно хотелось расплести эту косу, разложить ее веером на подушке и зарыться в нее лицом, Он заметил, что кончик косы был мокрый.
— Вы принимали ванну? — спросил он.
—Я стирала детское белье, — сказала она, и щеки ее порозовели, но не от света пламени в камине или огонька свечи.
Она взяла у него чашку и, не сказав больше ни слова, ушла.
Он снова улегся в постель с ликующим видом. Значит, он не ошибся. Она мылась. Ради него. Скоро она придет в постель — свеженькая и душистая. Ему хотелось, чтобы это случилось поскорее.
Глава 7
Она поставила чашку на стол, исчезла и тут же вернулась с охапкой выжатого детского белья. Резко встряхивая каждую вещь, она с решительным видом принялась развешивать на веревке, протянутой над очагом, выстиранное детское бельишко, как будто подтверждала, что именно этим и занималась в буфетной.
Губы его дрогнули в улыбке. Это вовсе не означало, что она, кроме стирки, не искупалась.
Потом она вывалила на стол кучу обрезков кружева, перьев и ленточек и, взяв какую-то шляпку, принялась обдирать с нее украшения.
— Что вы делаете?
— Обновляю шляпку. Леди из деревни платят мне за переделку своих старых шляп. Это гораздо дешевле, чем покупать новую, а у меня есть к этому способности.
Ее умелые пальчики быстро работали, сдирая выцветшие ленты и помятые цветы с вышедшего из моды головного убора.
— Не проще ли делать это при дневном свете?
— Проще, но днем я занята, — сказала она, склоняясь над шляпкой.
Отблеск огня плясал на ее волосах, а свет свечи золотил кожу. Она так сосредоточилась на работе, что на лбу образовалась глубокая морщинка. Мэдди всегда работала. Он никогда не видел, чтобы она сидела сложа руки. Это по его вине она не успела вовремя сделать работу, сердито подумал он.
