— Чувствуешь?
— У тебя булькает в желудке… — Он убирает ладонь.
— В каком желудке, под пупком нет никакого желудка, там обитает Поля.
— Это она? Привет, дочка, ой, щекотно.
Первое рукопожатие, перестукивание через стенку: «Эй, я здесь!», «Эй, мы здесь, скоро увидимся». Бедный ребенок, разбуженный нашими криками.
— «Перебиты все сны до последней капли», — придумываю я вторую строчку.
Слишком много планов, слишком большой сквозняк в голове: переезд, жилье — продать, купить, согласовать все это во времени. Революция. Часы в гостиной бьют шесть — сизое время суток. Петушок идет заваривать себе мелиссу. Мне уже ничего не поможет, встаю измученная.
8 декабря
Пустой лист бумаги откладываю в сторону. Если автор сам еле-еле ползает, живых героев ему не смастерить. Укол паники: «Не успеешь дописать сценарий».
Звонок из «Городка»:
— Они размышляют, почему за два месяца рейтинг вырос в полтора раза.
Можно подумать, люди смотрят телевизор. Они глазеют в окно: ага, идет дождь, так я лучше фильм посмотрю — вот и вся хитрость.
Иду в лес — хоть кислорода глотну. У Озера, Которое Меня Любит — ностальгия прощания. Если не хватит денег на избушку под Варшавой (а пока что не хватит), мы обречены на каменный городской мешок. Я сойду с ума… «Ты же хотела в Польшу», — голос рассудка. «Но в хороший район», — голос здравого смысла.
Покупаем польские газеты в поисках объявлений о продаже квартир. Какая тоска. По какой же Польше я скучаю?
Снова убегаю в лес. Тянет на колядки. Фальшиво напеваю «Спи, Иисус», подыгрывая себе на струнах сентиментальности. Уродливая польскость, польскатость — вроде плоского плоскостопия. Петру я, конечно, не признаюсь, но мне вдруг стала нравиться Швеция…
По телевизору праздничная реклама: покупки, подарки, традиционные диснеевские мультфильмы.
Еще немного, и шведские дети решат, что Рождество — это день рождения Дональда Дака.
Поля с сеном возле рождественских ясель, польские традиции… Господи, к этому ли я стремлюсь? Но ведь не скажешь Петушку:
— Знаешь, весь этот переезд — путь к моему, нашему настоящему дому… на берегу Индийского океана, в Австралии или Французской Полинезии.
Тогда все чемоданы останутся на месте — Петр к ним не притронется. Просто устроит меня к себе в отделение, где я смогу откровенно признаться:
— В океане у меня открываются жабры, я дышу. Австралия — это огромный красный кит, поющий свою песню. Я слышу его тоскующее брачное мурлыканье, зов антиподов. Вероятно, это дрейфующие по океану инфразвуки. Песни китов переносят их на тысячи километров, они отдаются эхом во фьордах и в моих мыслях.
9 декабря
Животное из отряда гомо сопящих — после сегодняшней прогулки, перед тем как усесться за работу до самого вечера. Усталая, просматриваю газеты из Польши. Литература, читаемая в узких кругах, литература, почитаемая за литературу.
Вечеринка. День рождения в деревенской избе. Мы наряжаемся: я подбираю нарядные блузки к своему кошмарному комбинезону, Петр вытаскивает из шкафа суперпиджак и причесывается расческой, а не, как обычно, пятерней.
Перед домиком факелы, внутри — именинные поминки. За столами люди в черном, погруженные в бергмановскую задумчивость. Застывшие от прозака и размякшие от алкоголя. Фрустрация, эмиграция. В восьмидесятые годы они были уверены в том, что им повезло — по сравнению с Польшей. Теперь их автомобили, приобретенные в кредит дома уступают многим польским. Непрестижная работа, замкнутость диаспоры, чувство собственного превосходства над шведским плебсом и комплекс неполноценности, выкованный тяжелым молотом шведской экономики.
Мы поздравляем именинника и сматываемся. Им деваться некуда — дети, пособия, привычка… Разве что когда-нибудь, на пенсии, они бросят эту Ривьеру для пингвинов.
10 декабря
Эксперимент в ванной — нагибаюсь за упавшей крышечкой от тюбика с бальзамом и… стоп. Приходится опускаться на колени, садиться на корточки, с трудом удерживая равновесие. Я больше не в состоянии по-человечески нагнуться. Склоняясь к земле, сдавливаю живот.
Заглядываю вниз — видно ли еще за горой живота «лонце»? Только кончики волос. Информирую Петушка о новых правилах разделения труда в нашем королевстве: я не отвечаю за то, что находится ниже колен. Могу пройтись пылесосом, помыть шваброй пол, но нагибаться за упавшими вещами не буду. Петушок несколько удивлен, но не возражает. Что он может знать о нарастающей беременности — приходится верить мне на слово.
11 декабря
Мой самый нежный и всемилостивейший — титулую я утром Петушка. Я люблю целовать его руку. Отцовскую тоже. И только они умеют как следует «запечатлеть поцелуй на моей ладони». Мне неловко, когда посторонний человек чмокает меня в запястье — слишком интимный жест.
Почитываю психотерапевтические книги и статьи. По телевизору сплошные специалисты по человеческой душе за Б. (Большие) деньги. Гештальт перерастает в гешефт.
Нашествие гуральских хоров. Экспортная надежда польского шоу-бизнеса. Иностранцев они должны приводить в восторг: пелеринки, словно у тореадоров, кожаные балетные тапочки на огромных лапах, старомодные котелки, обшитые раковинками в стиле папуасов. Сам Готье бы позавидовал.
Поле там, наверное, очень одиноко. Ее возня напоминает тюремное перестукивание (по стенке матки). Спасите!
12 декабря
День рождения Т. Опаздываем. Нас усаживают за столик в середине зала, вместе с другой беременной парой. Ангел, в замужестве Помпа. Тоже из Лодзи, и рожать мы будем в одной стокгольмской больнице, только я на две недели позже.
Хозяйка праздника — Дануся, социальный работник, — испекла сырник. Попробовав кусочек, я оказываюсь просто на седьмом небе. Помочь человеку через органы социального обеспечения способен любой чиновник, а вот сотворить такой пирог — это поистине то же самое, что протянуть руку помощи человечеству в его поисках утраченной амброзии. Гости поднимают тост за пятидесятилетнего именинника и за двух будущих мамочек. Ангела-Помпу ее малышка толкает… а меня нет. Это нормально?
13 декабря
Отклеиваю себя от Швеции. Приземляюсь в Гданьске. Первое, что сообщает мне организатор — владелец художественного агентства, который спонсировал мою поездку:
— Иезуиты, адмирал и Санта-Клаус.
Костел поддерживает культуру, адмиралу понравилась моя фотография, а совет города тряхнул
