которая его истинно уважает, дал знать, что он отказом огорчит друзей своих, что повредит тем делу своего клиента. Одна эта мысль могла заставить Кемского отважиться на все. Он дал слово – и явился, как на дежурство, как на искупление, – в твердом намерении оставить общество как можно скорее. Грустное впечатление, произведенное в нем шумным веселием и ослепительным блеском, еще более укрепило его в этом. Он нашел хозяев, поздоровался с Лютниным, который в суетах праздничных рассеянно отвечал ему пожатием руки, поздравил Пелагею Степановну, а она едва удостоила его взглядом. 'Может быть, однако, – подумал он, – хватятся меня; пройдусь раза два по комнатам'.
Миновав ряд освещенных зал, он вошел в биллиардную. Два офицера, один гвардеец, другой флотский, играли на биллиарде. Человека три неважных гостей сидели на скамьях и безмолвно смотрели на игру. Здесь было не так шумно, не так душно, как в парадных апартаментах; по отдалении этой комнаты от других, слышен был в ней и запах табаку. Кемский взмостился на высокую скамью. Слуга в богатой ливрее поднес ему сигарку. Он с удовольствием взял ее, закурил и обратил внимание на игру офицеров. Флотский сделал блистательный удар, и гвардеец сказал:
– Лихо! Хоть бы Ветлину так сыграть!
– Не сыграть ему так! – отвечал моряк и сделал еще одну мастерскую билию.
– Но согласитесь, что он играет прекрасно!
– Играл – tempi passati, – возразил моряк. – Теперь он у нас в ластовых – лодки мажет да деготь крадет.
– Быть не может! Ветлин вышел из флоту?
– Нет! Мундир на нем тот же, да душа зачерствела. Промах!
– Ветлин – этот образец удальца на берегу, отрада в кают- компании, герой в битве, неустрашимый в жесточайшей буре, стал теперь слабее, хилее, глупее бог знает чего! И всего страннее, что эта перемена сделалась с ним в продолжение кампании: безбородые гардемарины воротились молодцами, а он каким-то монахом. Всех бегает, всего боится – как мокрая курица. Не поверите, как я удивился, увидев его сегодня здесь, на бале. Сергей Ветлин на бале! В былые времена он бегал парадных компаний, боясь принуждения. Теперь чуждается прежних у товарищей, а на бал явился. Подите, растолкуйте человеческие причуды! Партия. Не угодно ли quitte a doublе?
Кемский не проронил ни слова из этого разговора. 'Ветлин! – думал он. – Сергей Ветлин! Крестник Элимова, этот негодяй, здесь на бале'. Ему совестно было обратиться с вопросом к незнакомым, да сверх того нежное и почтительное обхождение племянников так его напугало, что он страшился вступать в разговоры с молодыми людьми. Он решился кое-как сам отыскать Ветлина и, выкурив сигарку, отправился в другие комнаты. Они были наполнены бесчисленною пестрою толпою, которая едва давала место танцующим. Кемский посматривал на все якорные воротники. Вот флотский офицер танцует в кадрили. Нет, это не Ветлин: у того волосы темно-русые, а этот белокур да и глядит каким-то теленком. Вот другой. Нет, этот уж слишком стар: осьмнадцати кампаний Ветлин не сделал. Еще несколько; по приметам – все не Ветлин. Но вот играют в экарте. За стулом одного пожилого, опытного корифея английского клуба стоит молодой флотский офицер, темноволосый, статный. Может быть, это Ветлин. Он пристально следит игру. На лице его можно видеть, как в зеркале, весь ход карточного поединка. Лицо его правильное, благообразное. Глаза выразительные, но на устах играет улыбка – не улыбка, гримаса – не гримаса – смешанное выражение и ласки, и презрения, и удовольствия, и досады. От нижней губы идет какая-то странная полоса, как борозда, проведенная страстями. И эта полоса по временам, когда душу подернет какое-нибудь чувство досады или нетерпения, становится глубже, явственнее, начинает безобразить лицо, но чрез несколько минут сверкнет в черных, пламенных глазах какой-то яркий луч – и эта полоса исчезнет мгновенно, и на устах пролетит другая улыбка, не прежняя, а отрадная и милая. 'Если б это был Ветлин!' – подумал Кемский, подсел к игрокам и под видом наблюдения игры следил незнакомца. Интерес игры увеличивался ежеминутно. С ним наравне возрастало внимание офицера. В антрактах между танцами дамы и девицы, по обыкновению, взявшись за руки, прохаживались по залам. Офицер не глядел на них: дамы карточные занимали его более. Вдруг в перелетном шепоте раздались слова: 'Ecoutez, Наденька! Надежда Андреевна! Ecoutez done!
Офицер при сих словах вздрогнул, пламенная краска пронеслась по лицу его, он быстро обратился к мимоидущим дамам, отыскал глазами ту, которую звали, посмотрел на нее внимательно, потом испустил глубокий вздох, как бы обманувшись в своих ожиданиях, и опять обратился к картам, но спокойствие и внимание его исчезли. Видно было, что Наденька, или Надежда Андреевна, бродила у него в уме. Он постоял еще несколько минут, потом отошел от стола, удалился в другую комнату, опять воротился и стал на прежнее место.
Хозяин подошел к играющим.
– Ты не играешь, Кемский? – спросил он.
– Нет, любезный! – отвечал Кемский. – Только смотрю и учусь.
При произнесении имени Кемского молодой человек изменился в лице и уставил глаза в Кемского. Видно было, что в его душе происходило сильное волнение. 'Это Ветлин!' – подумал Кемский, но не знал, как вступить с ним в разговор. И Ветлин был в крайнем замешательстве. В это время прежний офицер, проходя из биллиардной, потрепал его по плечу и, сказав: 'Что, брат Ветлин, не разбирает ли тебя опять охотка отведать счастья на зеленом поле? Берегись, помни ревельские штуки!', скрылся в толпе. Ветлин смешался еще более. Тогда Кемский встал, подошел к нему и спросил ласково:
– Вы Ветлин? Сергей Иванович? Конечно, помните Кемского?
– Помню ли! – с жаром сказал офицер, удерживая порыв, неприличный в большом обществе. – И вы здесь, в Петербурге, почтенный благодетель и хранитель моего детства!
– Уже несколько месяцев, – отвечал Кемский, – а вы?
– За неделю воротился из вояжа и третьего дня приехал в Петербург.
– Рад, что вижу вас, – сказал Кемский, истинно обрадованный тоном молодого человека, – но здесь нам не место толковать. Посетите меня! Вот мой адрес! – прибавил он, отдавая ему обертку письма, случайно бывшую у него в кармане. – До свидания! – Офицер взял адрес и с чувством пожал ему руку. Кемский вышел из комнаты и уехал домой.
XLVII
На другой день вечером Сергей Ветлин явился к Кемскому. Он вошел в дом с каким-то страхом, раза три спрашивал у Силантьева, точно ли тут живет князь Алексей Федорович, и, вступив в комнату, поздоровавшись с князем, в недоумении осматривался во все стороны. Кемский заметил его любопытство и догадался о причине.
– Вам странно, Сергей Иванович, – сказал Кемский чрез несколько времени, – что я живу так уединенно, так просто?
– Признаюсь, – отвечал Ветлин, запинаясь, – что я думал найти вас если не в великолепном, то по крайней мере в удобном помещении.
– Почему ж это неудобно? – спросил Кемский с улыбкою. – Кто несколько лет провел в землянках да на биваках, тому это помещение должно казаться царским дворцом. Квартира сухая, теплая, для меня довольно просторная. Гостей у меня не бывает.
– Никого? – спросил Ветлин с испытующим взглядом.
– Почти никого, – отвечал Кемский, – иногда зайдет сосед и друг мой, живописец.
– А родственники? А сестрица? А племянники ваши?
– Видно, им некогда, – сказал Кемский и взглянул на картину, как будто желая прекратить или переменить разговор.
– Но я знаю, – продолжал Ветлин, – что Платон Сергеевич
