Гиришка, к Колягину. Они там часто спят. Залягут на крышу с биноклями и хрючат. Можно и разбудить, зашарашив из КПВТ. Вот переполоху будет. Да что-то не вышло веселья. Шиндантские «трубачи» (так называли солдат, охранявших трубопровод, по которому из Союза в Афганистан текла нефть) не спали — сидели какие-то отрешенные. Наши одеревеневшие от жизни солдатики — Яндушкин и Гаврилов. «Что невеселы, бойцы? — гаркнул как из трубы черноволосый капитан Витя. — Понятно, опять к Эшонову на могилку ездили. Ладно, скорбите, хлопцы, а мы повалим. Колягин, вот тебе карты игральные, как заказывал. Все остальное в ящике». При слове «остальное» глаза у ребят просветляются. «Не усердствуйте, музыканты, а то Рахманов опять будет с духами три дня договариваться, а вам лекции о вреде курения читать. А на вас, козлов, соляры и муки не напасешься», — подытоживает Витя и топает вниз с горы. Как только он исчезает, бойцы в секунду расстреливают у меня пачку «Беломора». И, умиротворенные, отправляются «наблюдать» на крышу землянки. Напоследок радуют тем, что засекли УАЗик без номеров, в котором сидел исмаиловец, одетый в советскую офицерскую форму. «А что сразу-то не сказали?», — интересуюсь я. «Так вы ж не спрашивали», — резюмирует Гаврилов. Ладно, проехали.
Хитрый этот Туран Исмаил. Воспитали себе на горе бойца. По-русски лопочет, об операциях заранее знает. Короче, не взять. Сколько раз к нему в Шиндант наведывались — все попусту. Витя уже на броне рассказывает (под шипение «особняка» о недопустимости разглашения гостайны), что недавно к нему наш прапор-хохол из полка свинтил. Знали уже точно, кто Турану СВД-шки поставляет. А когда АГС в засаде нашли, решили брать прапора в тот же вечер. Кинулись на склад — а его уж и след простыл. Вот тебе и сало.
На дороге становится как-то неуютно: все больше сгоревших машин портят пейзаж скалистой равнины. Все кто может — вылазят из БТРов наружу — мины. Водитель наш обреченно вздыхает: ему сидеть и рулить. Под задницей — два бронника. Это чтоб «хозяйство» не потерять. Водила парень правильный — объясняет, что без ноги еще с трудом, но прожить можно, а вот без причинного места — ну никак.
Залезаю на самый верх — КПВТ между ног. Есть за что держаться, главное, чтоб башней не вертел, а то улетишь прямо по курсу, куда ствол указывает. Пылища невероятная. Отстать бы, да нельзя, а то растянемся как километровый червяк. Тут «духам» как раз самое время «гасить» оккупантов. Однако, сегодня что-то все подозрительно спокойно. Навязываю на голову привычную «палестинку» — серый рябой платок-чалму. Здорово от пыли спасает. Еще солнцезащитные очки и все о'кей, пыль в голову почти не проникает, только на том месте, где находится рот, по платку постепенно обрисовывается черное грязное пятно — человеческий выхлоп. Однако наслаждаюсь не долго. Прямо к нам летит «обезбашенный» БРДМ командира 101-го Гератского полка. Командир подстать БТРу. Башню, видать, сорвало давно. Одни глазища-триплексы. Сам маленький, ершистый, коротко стриженый Юрий Борисович «Это что за е… вашу мать? — орет он, полувылезши из люка. — Тебе, сучара, что, жить надоело?» Это в мой адрес. Не понимаю, что он так разорался. «Снимай антураж, — говорит Витя. — Это он до тебя дое…лся». «По башке захотел?», — продолжает свою мысль комполка. Увидев мое лицо, меняет гнев на милость. «Ну е…понский бог, — говорит он, растягивая слова. — Здесь не Саланг. Если что, свои же отдуплятся. — поди, разберись в пыли. Засуньте его на… в броню». За сим и упылил.
Засовывать меня никто и никуда не собирался. Мин боялись все, и примерно в равной степени. Водила выкинул наружу неработающий шлемофон, который я натянул поверх платка. «Сойдет», — коротко бросил он и нехотя, как-то грустно, скрылся в чреве БТРа. Попылили еще с полчаса. Опять остановка. Слева — нависающая над дорогой песчаная сопка. Боец Серега, облаченный в грязный комбез, погромыхивая ПК и ящиком, в котором патроны водились, по всей видимости давно, карабкается на песчаный склон, молясь себе под нос о том, чтобы там никого не оказалось. Через пять минут, излучая радость, бежит назад. «Чисто», — еще издали кричит он и, бросив пулемет кому-то в руки, запрыгивает на броню, бережно прижимая к животу заветный ящик «с патронами». Дорога свободна, трогаемся. Солнце уже встало, становится жарко. До Чагчарана еще далеко, а пить хочется как из пушки. Ну вот, не успел подумать, а вода едет прямо на встречу. Три бурубухайки (афганских грузовика), груженные арбузами, зоркий Серега заметил еще издали. Осторожно сползаем вправо, на обочину. Ребята машут руками водителям, чтобы не останавливались, а обгоняли. Ну, все, мы последние. Грузовики, рыча и воняя, еле прутся по дороге. Вот остановились. Наверное, черти, почувствовали неладное. Подъезжаем к первому грузовику. «Салам баба, тарбуза, хандэвана чандиста?», — спрашиваем мы очумевшего от страха таджика. Услышав родную речь, он расплывается в улыбке. Проворно, как заяц, выскакивает из кабины и лезет внутрь своего «железного коня». «Туфа», — гордо говорит он, выкатывая арбуз, похожий на гигантских размеров огурец. Серега тычет пальцем еще и в дыню. «Туфа», — опять повторяет таджик, хотя нам и без него ясно, что это — подарок. Угощаю деда «Кентом». Он просто ошарашен такой любезностью. Ну, все, поехали. В легкую догоняем замыкающий БТР и под стеной пыли становимся третьими с конца. Все молчат — заняты поеданием таджикских даров. Самый большой кусок дыни отправляется вниз водителю. Чавканье и хрюканье заглушает монотонный вой двигателя.
Пыльную равнину сменяют зеленые рощи и виноградники. Это — Адраскан — городок на пути к Герату. Большая остановка. Все тарятся чем ни поподя, расплачиваясь также чем ни поподя. Холодные грязные стеклянные бутылки с фантой, торчащие из ржавого ведра со льдом. Мухи, вьющиеся над горами винограда. Осы, пожирающие баранину. Хрипящие магнитофоны, изрыгающие «индийскую» музыку. Родная, правильная персидская речь торговцев, крики бачат, норовящих что-нибудь стырить. Гостеприимный Адраскан уже третий день оживает после войны. Сегодня не стреляют. А еще недавно здесь шли бои. Сначала Туран Исмаил гульбеддиновцев выкуривал. Потом шурави подключились по Исмаилу со своей артиллерией. Ох и не любят таджики пушек. Как пуштуны вертолетов. Орудия и «Грады» превращают их древние жилища, скрытые в зеленых зарослях плодовых деревьев, виноградных лозах и камышах, в месиво из глины и перепутанных не сдетонировавших рястяжек, ими же поставленных. После каждой такой долбежки месяцами приходится восстанавливать минные заграждения, выуживать из-под саманных завалов скудные пожитки, а за пропитанием двигаться к родственникам в Иран. Загорелые руки трудолюбивых таджиков ловко насыпают чай в целлофановые пакеты, отсчитывают сдачу. Дуканщики с удовольствием скупают «Ростов», а «Яву» в мягких пачках почему-то берут неохотно. Что бы понимали, дуремары, в куреве. Хотя, конечно, именно в куреве-то, они как раз и понимают. Чарс и опий на каждом шагу. Сами они чарс особо не жалуют, считают за дешевую дрянь. Но для советских солдат припасают. Темно-зеленые круглые таблетки, палочки диаметром с сигарету.
И снова в путь. Пылюга, солнце как бешеное. Сидеть на раскаленной броне противно, но что поделаешь — пешком-то уйдешь не далеко. Вдруг, совсем неожиданно среди песков слева показалась речка с чистой и прозрачной, как хрусталь, водой. Через несколько минут приедем на Дачу. Огромная красивая вилла стоит как тополь на Плющихе. Прямо через нее течет ручей, поящий колодец с чистейшей холодной до ломоты в зубах водой. Договорной «дух» — Амир Саид Ахмад — отдал в безвременное пользование свою виллу в обмен на спокойствие своих соплеменников и помощь оружием. Именно за прозрачную воду переоборудованному в заставу дому и дали такое мирное, домашнее название. Природа первозданная, речка, дом. Чем не дача? Правда, жизнь здесь далеко не дачная, не праздная. С полчаса только прошло, как ребят отоварили из минометов. Ходят, озираются, черти, хотя и здорово повеселели нас еще издали заметив. Гератским «трубачам» туговато приходится: до провинциального центра рукой подать. Вот и лезут к нефтепроводу бандиты денно и нощно. Кто топливом разжиться, кто просто трубу взорвать. Особенно донимают по ночам.
Попили, водички потерли байки, поехали в полк. Уже смеркается, надо бы затемно добраться. Долетаем без приключений. Расселение в модуле, потом сортир — арбуз в дороге не мыли. Офицерский не люблю, бреду к солдатским деревянным «очкам» — тем, что рядом с огромной помойкой, в ближнем правом углу периметра, рядом с палатками, где спят бойцы. В нескольких сотнях метров — кишлак, «зеленка». Сижу на очке и думаю: как все же жить хорошо. Все сигареты — солдатам, обитающим вокруг сортира. Потом Баня. Водка. Командир извиняется, что наорал в дороге. Пьем за мой прошедший День рождения. Дарит новый комплект хэбэшки и солдатскую панаму с красной звездой, чтоб тряпкой на голове не отсвечивал.
Отбой. Завтра кому куда, а мне еще в Герат к Фазылу Ахмаду и Дауду. Надо переговорить о национальном примирении, потом лететь на иранскую границу на совещание гератских «дружественных» банформирований. Тихо впадаю в дрему, предвосхищая завтрашнюю встречу с моими любимыми
