Ну, целую тебя и детишек крепко. Пиши о себе и о них. Напиши маме. Поклон и привет знакомым.
Последнее письмо П. Нестерова жене
Дорогая Диночка! Не получал от тебя уже более недели вестей и сам не писал, так как не было почты, все время в передвижении. Писем у нас никто не получает. Из Брод мы перешли в г. Злочев, а после взятия Львова продвинулись на линию Львова. Пока что отряд работает очень хорошо и счастливо. Штабс- капитан Гавин был сбит под Львовом, но через дня два возвратился через неприятельские линии, притащил с собой пленного австрийца. То же случилось с Мрочковским, который так же, как и Гавин с Лазаревым, пробыв три дня за австрийскими линиями, вернулся обратно, проголодав три дня. Оба взорвали свои аппараты, и теперь я их командирую в Петербург для обучения на новых аппаратах.
Передков летал над Львовом, и раз благополучно с пассажиром. Я летал один два раза над самым Львовом и произвел съемку.
Теперь будет скучновато, так как в отряде очень мало работников. Передков и я.
Последнее время очень плохая погода и летать нельзя или очень тяжело.
Вчера был во Львове, хороший город, все спокойно, ходят трамваи, только запружено нашими обозами. По дорогам, когда езжу на автомобиле по 50—100–150 верст, встречаются картины страшного разрушения, и приходят вместе определенные мысли о зверстве и бессмысленности войны.
Масса пленных австрийцев и раненых производит сильное впечатление. Сдаются целыми полками. Настроение у меня пока хорошее, только несколько дней был не в порядке желудок. Как живешь?
Здорова ли? Помнят ли меня ребятки? Хорошо ли устроились на квартире? Хорошо ли ведет себя Рельмар? Хватает ли денег? Целую. Твой
Крепко целую детишек, пиши маме. Привет знакомым. Если будет возможность, пришли мне орден Владимира 4-й степени мирного времени.
А.Н. Толстой
По волыни
Ночью пришло известие о большой победе. В вестибюле моей гостиницы ходили, волоча сабли, поводя рыжими усами, чешские офицеры; наверху, на седьмом этаже, кричали и пели чехи, празднуя победу. Среди чехов-добровольцев есть женщины; наш швейцар зовет их «запасные бабы».
Но город отнесся к известию сравнительно спокойно. Только часа в два на другой день на площадь пред древней Софией стеклась толпа с хоругвями и знаменами, отслужили молебствие, прокричали «ура», спели гимн и долго бросали вверх картузы и смушковые шапки. Простонародье здесь, как и повсюду, пожалуй, горячее отзывается на войну. Например, торговки булками и яблоками ходят к санитарным поездам, отдают половину своих булок и яблок раненым солдатикам.
При мне к знакомому офицеру на улице подошла баба, жалобно посмотрела ему прямо в лицо, вытерла нос, спросила, как зовут его, офицера, и посулилась поминать в молитвах.
В это же утро хоронили Нестерова. На церковном дворе близ Аскольдовой могилы, дожидаясь, собрался народ по бокам асфальтовой дорожки. Распорядителей было немного, держали они себя торжественно, но в обличии их было что-то совсем гоголевское, – что-нибудь да лезло вперед, не соответствуя важности события.
Под старыми ореховыми деревьями я прошел в церковь, старинную и прекрасную, залитую огнями свечей. Посреди стояли высокий цинковый гроб в цветах; поверх его лежал кожаный шлем авиатора. Гроб куплен во Львове; цветы собраны там на поле, где упал герой.
Отважный и умный Нестеров, однажды поднявшись на воздух, не мог уже спокойно жить на земле. Он полюбил воздух и знал, что только там настигнет его смерть. Он первый рассчитал математически и сделал «мертвую петлю». Он изобрел нож для рассечения цеппелинов, считая их допотопными пузырями. Он придумал и много раз репетировал атаку в воздухе на аэроплан. Он был птицей, но захотел стать соколом. На днях, заметив в воздухе австрийского летчика, он приказывает помощнику сесть и прогнать врага. Офицер на мгновение заколебался. Нестеров командует подать машину, садится, не сводя глаз с парящего аэроплана, быстро, спиралями, возносится над ним, накреняется, падает и своими шасси ударяет вражеский аэроплан – австриец-офицер, наблюдатель, машина, разбитые, валятся вниз. Но одного не рассчитал Нестеров, – спеша подняться, он не привязывает себя ремнями к сиденью, от страшного удара сам получает резкий толчок, подлетает, падает вновь на сиденье, у него ломается спинной хребет, смерть наступает мгновенно.
Так передает эту воздушную битву его механик, смотревший с земли в бинокль. Нестеров упал в воду, в болото, и совсем не был поврежден, австрийцы же, найденные близ него, оказались растерзанными ударом шасси.
За гробом шла его жена, закинув голову, закрыв глаза, закусив губу, молодая, маленькая: ей он поверял свои гениальные планы, фантастические мечтания. На кладбище, когда толпа уже прошла, вдруг пробежала, покачиваясь, красная, седая, простоволосая женщина – его мать. Ей стало дурно в церкви, сейчас же она торопилась, чтобы еще раз увидеть сына.
Его похоронили над Днепром, на откосе, откуда такой же широкий вид на черниговские поля и озера, какой открывался ему с воздушной, стремительной высоты. Воистину новых, невиданных героев открывают нам времена…
Весь в зелени, с кривыми улицами, с белыми старыми живописными домами – Владимир-Волынский. Колонки, арки, гостиные дворы, церкви, множество пестрых лавчонок – все это, маленькое, белое, старое, теснится и лепится по косогорам у болотистой речки и вокруг большой соборной площади. И надо всем повсюду шумят огромные, раскидистые деревья. Все лавки открыты, все улицы полны народом. Хохлы в серых свитках, пестро одетые хохлушки, евреи в маленьких картузах, в черных лапсердаках, поляки, солдаты. Через город идут войска, громыхает тяжелая артиллерия, тянутся санитарные повозки. Мы нанимаем пару полудохлых лошадей, садимся в грязный, перевязанный проволокой, с измятым ведром на козлах экипаж и выезжаем в поле…
Похороны военного летчика штабс-капитана П.Н. Нестерова
С великою скорбью хоронили киевляне 31 августа погибшего трагической смертью военного летчика штабс-капитана Нестерова. Около 10 часов утра многотысячные, все возрастающие по пути толпы устремились к Никольскому военному собору, доступ в который через несколько минут был прекращен. Дверь и соборная площадь представляли волнующееся стотысячное море голов. Для отдания последнего долга прибыли Великая княгиня Милица Николаевна с августейшим сыном князем Романом Петровичем, весь генералитет, многочисленные представители различных правительственных и общественных учреждений. По окончании панихиды утопающий в живых цветах гроб усопшего вынесли на руках князь Роман Петрович и офицеры воздухоплавательной роты. Траурная процессия проследовала на Аскольдову могилу, где при орудийных салютах состоялось погребение одного из величайших витязей воздушной стихии. В надгробном слове ораторы, отметив слишком тяжелую утрату, понесенную Россией в лице безвременно сошедшего в могилу вдохновителя и художника авиации, подчеркнули необычайную доблесть и отвагу усопшего, поражавшего при жизни мир своими смелыми взлетами и еще более поразившего мир своею смертью. Одновременно, по случаю одержания победы над австро-венгерскими армиями, на Софийской площади совершено всенародное моление. Радость и печаль слились в один аккорд. Громовое «ура» сменилось пением «вечной памяти». По окончании молебствия состоялись грандиозные манифестации. Манифестанты проследовали к памятникам императору Александру II и П.А. Столыпину, где были исполнены гимны и произнесены соответствующие переживаемому моменту патриотические речи.
Погибший под Львовом геройской смертью русский военный летчик штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров слушал теоретический курс авиации в офицерской воздухоплавательной школе. Затем он поступил в авиационный отдел офицерской воздухоплавательной школы, которую блестяще окончил осенью 1912 года.
Еще работая в авиационном отделе, штабс-капитан Нестеров путем долгих, тщательных математических вычислений пришел к убеждению в полной возможности описать «мертвую петлю». По окончании отдела штабс-капитан Нестеров был прикомандирован к 3-й киевской авиационной роте. В Киеве 27 августа 1913 года, без всякой предварительной практической подготовки, на самом обычном «Нью-поре» штабс-капитан Нестеров первым в мире описал «мертвую петлю» над Куреневским
