«Дулбер» с его высокими стенами защищать легче, а «Ай-Тодор» открыт со всех сторон». Матрос достал карту, испещренную крестиками, где удобно ставить пулеметы…»
Князь иронизирует: «Никогда не думал, что прекрасная вилла «Дулбер» представляет такие преимущества в военном отношении. Благодаря крайне проницательному предвидению моего кузена Севастопольский ревком получил хорошую, укрепленную тюрьму в ноябре 1917 года».
Именно эта «тюрьма» в течение пяти месяцев оказалась спасительной для княжеского семейства. Не догадывался Великий князь, что жизнь ему спасли качинцы, первый шеф-пилот авиашколы Михаил Ефимов. Тогда комиссаром школы был ее питомец летчик Ремезюк, одессит, приятель Ефимова. К нему на Качу часто приезжали на автомобиле Зеленов и Ефимов для согласования различных вопросов. Надо сказать, что операция по спасению Великого князя была продумана тонко и сохранялась в тайне. Но главную роль по выполнению ее сыграл матрос Задорожный, остававшийся на посту до конца…
«Последний и решительный» штурм «Дулбера» ялтинцы предприняли в дни, когда в Крым входили немецкие войска. Матрос Задорожный, охранявший князя, предупредил, чтобы тот не ложился спать: он вызвал из Севастополя подмогу.
«Я задремал на стуле, – вспоминает Александр Михайлович, – проснулся от того, что Задорожный тряс меня за плечо. Широкая улыбка освещала его лицо. «Севастопольские грузовики только что въехали», – сказал он. «А как же Ялта?» – спросил я. Зазвонил телефон. Задорожный вышел. Послышался его голос: «Да, да, да. Я сделаю, как вы говорите». Затем он появился на веранде в панике: «Ваше Императорское Высочество, немецкий генерал будет здесь через час. Ничего со мной еще не случилось, но может случиться, если вы не защитите меня. Мне удалось сохранить от вас эту тайну. Немцы заняли Киев в прошлом месяце. С тех пор двигались на Крым, проходя по 20–30 миль в сутки… Сейчас они уже в Ялте…»
Немецкий генерал прибыл точно. Когда я попросил его за матроса Задорожного, он выразил сожаление, что долгое заключение повлияло на мой ум…»
Великий князь уехал в Париж, а его семья на британском корабле в Англию. А Михаила Ефимова с приходом немцев царские офицеры бросили в тюрьму, из которой его освободила Красная армия. В июне 1919 года белогвардейцы снова наступали на Крым. Ефимов с отрядом моряков, за рулем грузовика, еле успел проскочить Перекоп. Авиатор вернулся в родную Одессу. Встретился с братом Тимофеем, больным, в подавленном настроении. А через месяц Одесса была неожиданно захвачена белогвардейским десантом. Многие советские работники не успели, не смогли выехать, и в первые же дни их расстреляли. Такая же участь постигла и первого русского летчика. Его вывезли на шлюпке на середину бухты с миноносца «Живой». Последние слова Михаила Ефимова, беспартийного большевика, были: «Я знаю, что меня ждет, но спокойно умру за народное дело!» Вскоре от голода и болезни умер его брат…
Минуют годы. В 1931 году в Париже и Нью-Йорке Александр Михайлович издаст книгу своих воспоминаний. Заканчивается она философскими рассуждениями о пройденном жизненном пути.
«Когда бы я начал жизнь заново, – пишет Великий князь, – я бы отбросил титул «его высочества» и проповедовал бы необходимость духовной революции. Такую работу я бы не смог выполнить в России: под царем меня бы пресекли во имя Бога греческой ортодоксальной церкви, под большевиками – меня бы застрелили во имя Маркса пролетарские служители духовного порабощения. Я ни о чем не жалею. Руки моих внуков, а их у меня четверо, будут строить будущее и могут достичь лучшего мира. Я не считаю настоящий мир цивилизованным и христианским. Когда я слышу о миллионах людей, страдающих от голода во многих странах, я сознаю необходимость радикальных изменений. Судьба трех европейских империй потрясла мою веру в величие государства. Тридцать лет коммунистического эксперимента убили мои иллюзии относительно силы идей…
Когда я думаю о товарищах моей молодости, часто в мечтах вижу нас лежащими на траве в парке и говорящими о том сказочном, бесконечно чудесном будущем, маячившем где-то далеко за горизонтом…
Немного терпения, и мы достигнем его. Все зависит от нас».
Комментарии и биографические справки
«…и хотел лететь»
Одно из самых первых упоминаний о порыве русских людей в полет – кроме, конечно, сказочных маршрутов на ковре-самолете Ивана-царевича да лихих «перехватов» в ступе Бабы-яги – сохранила рукопись Даниила Заточника. Дошедшая до нас из XIII века, она рассказывает о том, как умели в старину на Руси веселиться. «Иные, вскочив на коня, скачут по ристалищу, рискуя жизнью, – пишет монастырский инок, – а иные слетают с церкви или с высокого дома на шелковых крыльях; иные же голыми бросаются в огонь, показывая крепость сердец своих…» Ничего не скажешь, чисто по-русски!..
Во многих работах, посвященных идее полета в России, упоминается «смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп», который в царствование Ивана Грозного якобы сделал попытку оторваться от земли – летал на деревянных крыльях в Александровской слободе. Царь будто бы осерчал такому порыву смерда и велел казнить его. Приговор был суров: «…человек не птица, крыльев не имать… Аще же приставит себе аки крылья деревянны, противу естества творит. То не божье дело, а от нечистой силы. За сие дружество с нечистою силою отрубить выдумщику голову». Голову-то у нас отрубить проще простого – дело известное. А вот по поводу полета холопа боярского сына Лупатова историки воздухоплавания отзываются весьма сдержанно. Не нашлось подтверждений достоверности такого факта.
То же специалисты относят и к рукописи Сулукадзева «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. X.». В ней автор утверждает, что в 1731 году в Рязани подьячий Крякутной «фурвин сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого в землю или сжечь».
Рукопись Сулукадзева не выдержала проверки временем. Вот только то, что русские испокон веков за правдой в Москву идут да идут, – это так…
Слюдяные крылья, а затем из кожи, придуманные неизвестным изобретателем в 1695 году; крылья из мешковины и прутьев «колодника расстриги»
Федора Мелеса; работы над геликоптером Михаила Ломоносова, его объяснение задолго до опыта братьев Монгольфье свойств теплого воздуха подниматься вверх – все это еще раз подтверждает порыв талантливого русского народа к неизведанному, к летанию «совершенно подобию птице…».
В 1803 году в Россию приехал известный французский воздухоплаватель А.Ж. Гарнерен. За три месяца пребывания у русских он совершил три полета на воздушном шаре. Первых два – в Петербурге, причем первый подъем был «в присутствии императорской фамилии и великого стечения зрителей». Во втором подъеме с французским воздухоплавателем в воздух поднялся русский генерал Сергей Лаврентьевич Львов. А третий полет состоялся 20 сентября в Москве. Обо всем этом в том же 1803 году в Москве вышла книга «Подробности трех воздушных путешествий, предпринятых г. Гарнереном в России».
Гарнерену, видно, понравилась Россия. Еще бы, у нас умеют встречать чужеземцев. На следующий год знаменитость снова прикатила со своими шарами, опять цирк без сетки показывал. Подъемы его были чисто развлекательными. И как уж там вышло, один Господь знает, но в этом, втором заезде покатал француз в своей корзинке русскую барышню Тушенинову.
В Европе представительницы прекрасного пола увлеклись воздухоплаванием, как только шары- монгольфьеры начали летать. Г-жа Тибль стала первой дамой, совершившей полет из Лиона. В 1785 году близ Парижа в воздух поднялись г-жа Хингс и г-жа Люзарин, за ними – в Лондоне сестры Симонэ. Три года спустя, 27 июня 1788 года, в Меце под руководством Бланшара поднимается г-жа Тюрмесманс. Ее примеру последовала графиня де Шазо – в Любеке.
«Перечисленных полетов женщин, – пишет французский хроникер, – было, однако, недостаточно, чтобы убедить общественное мнение, что для женщины нет ничего неприличного в совершении свободного полета. Это пришлось испытать на себе Эрнестине Генри. Эта очаровательная особа собиралась вместе со знаменитым Гарнереном совершить свободный полет 19 апреля 1798 года. Но в дело вмешалась полиция, желая «предупредить скандал». Запрещение летать мотивировалось главным образом тем, что «зрелище двух человек разного пола, поднимающихся на шаре, безобразно и безнравственно». Вся эта история произвела большой переполох. Гарнерен защищался в печати, говоря, что молодая девушка сама желает совершить свободный полет и только власть или насилие могут воспрепятствовать ей в этом.
Не рассчитывая найти сочувствие в обществе и желая снять с себя всякую ответственность, полиция
