– Знаю… – прозвучало еле слышно.
Мартин обнял ладонями лицо жены. Длинные густые ресницы скрыли выражение глаз, но он видел, как неистово забилась голубая жилка на виске.
– Дорогая моя, – прошептал он. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Только скажи, что у тебя на сердце.
Ложь – хорошая самозащита, но как лгать мужчине, который только что обнажил перед нею душу?
– Я… я не могу, – пролепетала Глэдис. – Я сама не знаю, что у меня на сердце. Знаю только одно: когда я с тобой, я чувствую… чувствую…
Он приник к ее губам. Какое-то мгновение она еще сопротивлялась, затем еле слышно произнесла имя мужа, обвила руками его шею и поцеловала в ответ.
11
Поцелуй лишил Мартина последних остатков самообладания. Сжимая жену в объятиях на овеянном ветрами утесе над морем, он дал себе клятву: эту женщину он никогда не отпустит.
– Скажи… скажи, чего ты хочешь?
– Люби меня, – выдохнула Глэдис, и Мартин подхватил ее на руки и понес к каменной сторожевой башне, что возвышалась над стеной.
Древняя башня напоминала о далеком прошлом. Сотни лет назад здесь расхаживали часовые, охраняя остров от пиратов.
Осторожно укладывая жену на пол, устланный чистым, благоуханным сеном, Мартин знал: в сегодняшней битве не будет ни победителя, ни побежденного.
Он начал раздевать Глэдис – медленно, стараясь не торопиться, смиряя сжигающее нетерпение. Но когда ее ладони скользнули по его груди, опускаясь все ниже и ниже, к напрягшемуся средоточию мужской силы, последние крохи самообладания оставили Мартина, и он сорвал с Глэдис сарафан.
И вот она перед ним, как есть, вся – кружево и шелк и благоуханная, разгоряченная плоть. Мартин снова попытался замедлить ход событий, но Глэдис ему не позволила. Она приподняла голову, ища его губы; погладила мускулистые плечи и грудь, провела рукой по упругому животу, а затем тонкие пальцы скользнули за пояс шорт. Мартин застонал, накрыл ладонью ее руку. Так, общими усилиями они сорвали шорты и отбросили досадную помеху прочь. Наконец распаленные страстью тела сплелись, и уже никакие преграды не мешали им, ибо они остались одни во всей вселенной.
Глэдис поняла: она любит Мартина Фагерста.
Дни и ночи сменяли друг друга. И каждый день и каждая ночь становились откровением.
Мартин, этот супермен, способный спасти гибнущую корпорацию и с кувалдой атаковать огромный валун, оказалось, не был лишен простых человеческих слабостей.
Он отказывался верить в кулинарные способности Глэдис. Однажды днем на зеленом лугу, где они уютно устроилась в траве среди ромашек, молодожены затеяли шутливый спор. Глэдис негодующе напомнила мужу про тесто, некогда обнаруженное им в ее кухне.
– Изволь запомнить, я пеку самые лучшие пироги на свете!
– Угу!
– Что ты хочешь сказать этим мерзким «угу»? Честное слово, пеку! Спроси у Дейви. Он обожает мои пироги!
– Дейви, тоже мне! – фыркнул Мартин. – Этот парень от тебя без ума. Подай ему отсыревший картон, он и его слопает за милую душу!
Глэдис бросила в него пригоршню ромашек.
– Дейви без ума только от собственной жены!
Мартин завладел рукою Глэдис и принялся задумчиво перебирать тонкие пальцы. Ему предстояло затронуть малоприятную тему, и финансист подыскивал нужные слова. Давно надо было исповедаться! Пустяки, конечно, но Глэдис должна знать о нем все.
– Это хорошо, когда человек без ума от собственной жены.
Молодая женщина улыбнулась, снимая белый лепесток с его волос.
– В самом деле?
– Я когда-нибудь говорил тебе, что уже был женат? – спросил Мартин, поднося к губам ее руку.
Дразнящая улыбка Глэдис погасла.
– Нет. Нет, не говорил.
– Так вот, я был женат. Целых три недели.
– И что же произошло? Впрочем, догадываюсь. Супруга подала тебе к обеду кусок отсыревшего картона, назвав его пирогом собственной выпечки, и ты от нее отрекся.
– Все не так просто. Оказалось, что мы совершенно чужие друг другу люди. Она хотела заполучить мое имя и мои деньги, а я…
– А ты? Чего хотел ты?
– А я хотел избавиться от нее. С первого же дня! Наш брак был ошибкой. Наверное, мы оба это знали.
– Так с какой стати ты на ней женился? Она что, тоже забеременела?
Едва оскорбительные слова сорвались с языка, как Глэдис уже пожалела о собственной несдержанности. Но сказанного не воротишь. Мартин выпрямился, лицо его окаменело.
– Нет. Она не забеременела. Будь это так, уверяю тебя, я по сей день был бы на ней женат.
– Да, разумеется, ты исполнил бы свой долг до конца. – Глэдис встала и отряхнула цветастую юбку от налипшей травы. – Безусловно, – повторила она, направляясь к дому. – Я и позабыла, что ты у нас – само благородство, сама порядочность! Извини, Мартин.
– Да что на тебя нашло? – Фагерт схватил жену за плечи и резко развернул к себе. – Ты злишься на меня за то, что я развелся с женщиной, которую не любил? Или за то, что поступил бы с ней по справедливости, если бы обстоятельства того потребовали?
– Я вообще не злюсь. – Глэдис натянуто улыбнулась. – Я просто… любопытна, как все женщины. В конце концов, я впервые узнаю о том, что у меня была предшественница.
– Повторяю: эти отношения ровным счетом ничего для меня не значили! Мы познакомились, вообразили, что влюблены, и поженились. К тому времени, как у нас открылись глаза, было уже поздно.
– Ну да, скоропалительные браки никогда к добру не приводят.
– Не городи чепухи! Между нашим браком и тем другим нет ничего общего. Я женился на тебе, потому что… потому что…
– Потому что я забеременела!
– Да! Нет! То есть… – И тут он замолчал. Разумеется, он женился на Глэдис именно поэтому, зачем отрицать? Стал бы он ни с того ни с сего делать предложение малознакомой женщине!
– Избавь меня от объяснений, будь добр! – Голос жены звучал холодно. – Я уже наслышана о твоей порядочности. Ты женился на мне ради ребенка и останешься моим мужем по той же причине. Так?
– Ты права, – проворчал он. – Я останусь твоим мужем, а ты моей женой, до тех пор «пока смерть не разлучит нас», как наставлял нас тот сентиментальный мировой судья.
Он властно притянул Глэдис к себе и поцеловал – так же, как в день решающего объяснения. И впервые после визита в башню над морем, Глэдис не откликнулась. Она вообще ничего не чувствовала: ни страсти, ни гнева…
– Ты моя жена, – повторил Мартин, пристально глядя ей в лицо. – И прибавить к этому нечего.
Глэдис резко высвободилась.
– И я об этом еще не забыла. Незачем напоминать лишний раз!
Она развернулась и стремительно зашагала к дому. Фагерст сжал кулаки. Проклятье! Да что все-таки на нее нашло? Он-то надеялся, что все неприятности уже позади и Глэдис примирилась с неизбежным, но выходит, что нет!
Неужели все это время она притворялась – притворялась в часы любви? Обнимала его, ласкала и целовала, втайне проклиная ненавистный брак? Ведь, если говорить начистоту, он, Мартин Фагерст, добился своего шантажом и угрозами – именно так и не иначе! Он посчитался с ее волей не больше, чем