сто лет назад. До этого шнур нигде не использовался и хранился, видимо, в нуль-энтропийном контейнере. Список планет, на которых получают такое волокно, никак не помогает ограничить объем поиска — это Блезир, Лукоморье, Арайя, Эдем, Уранха, Кирра… Преступник прикасался к нему только в перчатках. А лит? Его просто сдали в утиль, и все внутренности аппарата успели уничтожить до того, как было начато следствие. Новая экспертиза ничего не даст.
— Жаль. Кстати, вы определили, что в период совершения убийства было несколько официально незарегистрированных случаев применения хадрайвера?
— Да. Стерта память компьютерных устройств на станции техобслуживания литов, у терминала транспространственного сообщения и у одного из выходов со стадиона. Вначале это было принято за обычные сбои. Потом решили, что это мелкое хулиганство школьников.
— Хулиганов определили?
— Нет.
Синин сидел по-прежнему сгорбившись и терпеливо ждал, пока Зс Мерлин переваривал неприятные новости.
— В самом начале моей профессиональной подготовки, когда я почувствовал мощь Окина и принципы работы следственных программ, меня мучили кошмары. Мне представлялось, что все мои движения и мысли расчленяются на типовые элементы, записываются на длинные ленты, которые прилипают и тянутся за мной, словно гибкие хищные змеи. Я расту, как снежный ком, все больше, больше и больше… Невозможно, чтобы какое-либо действие, совершенное человеком, осталось бы незамеченным.
— Преступник хорошо знает принципы работы ваших машин.
— Должен остаться след. Он пересекался в пространстве и времени со множеством людей, пользовался теми же вещами, дышал тем же воздухом.
— След наверняка остался. Только ваши машины не видят его.
— Объясните.
— Для этого потребуется небольшое философское отступление. Перед людьми задача измерения информации возникла давно. Первые попытки решения ее сводились к анализу структуры самого сообщения, и меру информативности связывали с отличием от хаотичности. Соответствующая единица информации — бит — используется и поныне. Однако для определения действительного объема информации необходимо учитывать состояние и передающего сообщение, и — тем более — принимающего. Дело в том, что любой текст мы воспринимаем сразу на нескольких уровнях. В глубокой древности, по-моему, Данте Алигьери выделил четыре уровня восприятия. Первый — буквальный, фактологический. Здесь все понятно. Второй уровень — образный, аллегорический. Человек, собственно говоря, мыслит образами. Третий уровень — моральный. Череда образов подсказывает алгоритмы поведения в различных жизненных ситуациях. Четвертый уровень — символический. Все исходит и завершается символом. Это высший уровень восприятия, и потому индивидуализм в нем доминирует. Один, например, видит просто единицу, другой воспринимает это число как символ Истины, Бога. Для одного шесть — первое совершенное число, у которого сумма сомножителей равна ему самому: 6=1x2x3-1+2+3, для другого — символ разделения. Одно и то же число дает разные символы. Скажем, 666 — число Зверя и одновременно символ тройной разделенности человека, тройной разделенности Совершенства, символ которого — число 18.
— Не понимаю, к чему вы все это говорите.
— Простите, немного увлекся. Символика чисел — мой конек. В общем, я хочу сказать следующее: Окин запечатлевает все, что происходит в нашем мире. Надо только уметь прочитать. Ваши компьютеры, как логические машины, считывают только первый уровень информации. Убийца весьма умело подчистил его. Помимо следственных, я использовал — естественно, не для официоза — кое-какие особые программы. Мои компьютеры, основы конструкции которых заложены великим Уренаром и адаптированы для пользования простыми смертными Лоркасом — я всего лишь их нерадивый ученик, — прочитали следующий, образный уровень информации. Они, видимо, определили убийцу.
— Видимо?
— Да, видимо, ибо выданную ими систему образов надо еще уметь понять. Это первое. Второе — используемые ими методы не позволяют построить цепочку доказательств в общеупотребительном смысле. Мы с вами можем даже знать, кто убийца, но доказать это кому-то третьему, кто имеет какие-либо личные причины сомневаться, мы не сможем.
— Хорошо. Кто же преступник? Синин улыбнулся.
— Вы действительно желаете знать это?
— Да.
— Даже если мое утверждение будет бездоказательным?
— Да.
— Что ж, — Синин опять улыбнулся, — больше всех под образ убийцы подходите вы, если…
— Вы шутите.
— Если б у вас не было алиби и если бы вы были… женщиной.
Эс Мерлин с трудом обуздал нахлынувшие чувства и нашел силы спокойно обдумать сказанное.
— Как я понимаю, имени преступника вы не установили.
— Совершенно верно. Мои машины создали образ убийцы. Это человек, занимающий достаточно высокий полицейский пост и потому умеющий сбивать со следа ваши следственные программы. Вполне вероятно, женщина, хотя половой признак вторичен. Наверняка состоит в одном или нескольких тайных обществах, благодаря влиянию которых преодолел порог, сдерживающий обычного человека от убийства себе подобного. Вот, можете посмотреть. — Поверхность маленького столика перед ними раздвинулась, появилась голографическая пластинка. — Это наиболее вероятное — так называемое медианное — изображение преступника.
Эс Мерлин вздрогнул, глянув на голограмму, надолго задумался.
— Вы можете что-нибудь посоветовать, как все же доказательно установить имя преступника?
— Как я уже говорил, информации, которой мы располагаем на сегодняшний день, недостаточно. Ищите. Нужны материальные улики. Снова переберите все возможные кандидатуры, начав с себя.
— Вы опять шутите?
— Нет, я говорю вполне серьезно.
— Можно хотя бы определить, в каком тайном обществе он состоит?
— Наверное, можно. Только это, по-моему, не нужно. Да и неэтично. Кстати, обратите внимание, как меняются нормы общественного поведения. Искоренение лжи требует признания неуместным любой вопрос, касающийся тайн личности. В некоторых общинах поинтересоваться, в каком тайном союзе состоит человек, считается оскорбительнее, чем, скажем, предложение раздеться на публике. У нас, на Квартаре, нетактично спрашивать, где живет человек.
— Почему?
— Я живу там, где нахожусь в данный конкретный момент. Правда, есть у меня, скажем, спальное место — нечто, похожее на пенал. Лежанка — но не дом!
— Извините, я, кажется, был бестактным.
— Видите, как легко я записал вас в бестактные преступники? Но ваши извинения, естественно, принимаются.
— И все же вы определили, к какой подпольной организации относится преступник?
— Нет. Я считаю это излишним. Как вы должны знать, один из основных законов системотехники — закон сближения крайностей — гласит, что взаимодополняющие элементы сложных эволюционирующих систем со временем начинают выполнять одинаковую функцию. Это отражает глубинную триадную структуру мира, исключающую дуализм. Нет белого без черного, и только благодаря серости можно их различать. Грань между «да» и «нет» придумана людьми. Любое тело, двигаясь, в каждое мгновение стоит на месте — на самом-то деле оно существует только в этом, третьем состоянии, одновременно и движения, и покоя.
— Не понимаю, к чему вы клоните.
— А к тому, что любой общественный институт, любая государственная служба со временем начинают подпитывать то, что они призваны искоренить. Правоохранительные органы порождают преступность, созданные для обороны вооруженные силы — войну, научная мысль — религию и так далее. Наконец-то мы
