рассвел - встал да поел, день прошел - спать пошел… Эх, вы!
- По сторонам не зевали, - пробормотал Петр, не подымая головы, - сколько велел, столько и сделали, коли не больше, - добавил он почти шепотом.
- Сделали, сделали! То-то сделали!.. Вот у меня так работник будет - почище всех вас! - продолжал Глеб, кивая младшему сыну. - А вот и другой! (Тут он указал на внучка, валявшегося на бредне.) Ну, уж теплынь сотворил господь, нечего сказать! Так тебя солнышко и донимает; рубаху-то, словно весною, хошь выжми… Упыхался, словно середь лета, - подхватил он, опускаясь на лавку подле стола, но все еще делая вид, как будто не примечает Акима.
- Я чай, умаялся, Глеб Савиныч, устал? - произнес дядя Аким заигрывающим голосом.
- Устал! А с чего устал-то? - полунебрежно-полупрезрительно возразил рыбак. - Нет, сват, нашему брату уставать не показано; наша кость не пареная; всякий труд на себя принимает… А и устал, не бог весть какая беда: поел, отряхнулся - и опять пошел!.. Хозяйка, ну-ткась, чем пустые-то речи говорить, пошевеливайся: давай обедать… пора… Сноха, подсоби ей… Постой, дай-ка мне наперед вон энтого парня- то, что из люльки-то кулаки показывает, - давай его сюда! Экой молодчина! Эки кулачищи-то, подумаешь! - заговорил рыбак, взяв внучка на руки и поставив его голыми ножками к себе на колени.
Во все время, как сноха и хозяйка собирали на стол, Глеб ни разу не обратился к Акиму, хотя часто бросал на него косвенные взгляды. Видно было, что он всячески старался замять речь и не дать гостю своему повода вступить в объяснение. Со всем тем, как только хозяйка поставила на стол горячие щи со снетками, он первый заговорил с ним.
IV
- Чего ж ты, сватьюшка? Садись, придвигайся! - весело сказал Глеб, постукивая ложкою о край чашки. - Может статься, наши хозяйки - прыткие бабы, что говорить! - тебя уж угостили? А?
Старуха, находившаяся в эту минуту за спиною мужа, принялась моргать изо всей мочи дяде Акиму. Аким взял тотчас же ложку, придвинулся ко щам и сказал:
- Маковой росинки во рту не было, Глеб Савиныч!
- Ну, так что ж ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить? Ну, а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем сыт не будет; сажай и его! Что, смотрю, он у тебя таким бычком глядит, слова не скажет?
- Знамо, батюшка, глупенек еще, - отвечал Аким, суетливо подталкивая Гришку, который не трогался с места и продолжал смотреть в землю. - Вот, Глеб Савиныч, - подхватил он, переминаясь и робко взглядывая на рыбака, - все думается, как бы… о нем, примерно, сокрушаюсь… Лета его, конечно, малые - какие его лета! А все… как бы… хотелось к ремеслу какому приставить… Мальчишечка смысленый, вострый… куды тебе! На всякое дело: так и…
- Что говорить! Всякому свое не мыто бело! С чего ж тебе больно много-то крушиться? Он как тебе: сын либо сродственник приводится? - перебил рыбак, лукаво прищуриваясь.
- Нет… кормилец, приемыш… - пробормотал дядя Аким, жалобно скорчивая лицо.
- Вот как, приемыш… Слыхал я, сватьюшка, старая песня поется (тут рыбак насмешливо тряхнул головою и произнес скороговоркою): отца, матери нету; сказывают, в ненастье ворона в пузыре принесла… Так, что ли?
Тут он залился смехом, но вскоре снова обратился к гостю:
- Ну, сказывай, о чем же ты хлопочешь?
- Дядюшка Аким говорит, ему, говорит, хочется произвести, говорит, паренечка к нашему, говорит, рыбацкому делу, - неожиданно сказал Василий, высовывая вперед свежее, румяное лицо свое.
- Ох ты: говорит, говорит! - с усмешкою возразил рыбак. - Что ж, дело, дядя Аким, - подхватил он, снова обращаясь к гостю, - наше ремесло не ледащее. Конечно, рыбаку накладнее пахаря: там, примерно, всего одна десятина - ходишь да зернышко бросаешь: где бросил, тут тебе и хлеб готов… Ну, нашему брату не то… Рыбаку ли, охотнику ли требуется больше простору; к тому же и зернышко-то наше живое: где захочет, там и водится; само в руки не дается: поди поищи да погоняйся за ним! С начатия, знамо, трудненько покажется; ну да как быть! Не без этого - привыкнет! Так-то и во всяком деле: тяжко сдвинуть только передние колеса, а сдвинул - сами покатятся!..
- Кабы твоя бы милость была, Глеб Савиныч, - жалобно начал Аким, - век бы стал за тебя бога молить!.. Взмилуйся над сиротинкой, будь отцом родным, возьми ты его - приставь к себе!..
- Куда мне его! У меня и своих не оберешься!
- Кормилец! - воскликнул Аким, подымая на рыбака слезливые глаза свои. - Вестимо, теперь он махочка! Способу не имеет, а подрастет - ведь тебе же, тебе работник будет!
- Коли в тебя уродился, так хоть сто лет проживет, толку не будет, - проговорил рыбак, пристально взглянув на мальчика.
- Батюшка, Глеб Савиныч, да что ж я такое сделал?
- А не больно много - об том-то и говорят!
Глеб окинул глазами присутствующих, посмотрел на младшего сына своего и снова устремил пристальный взгляд на Гришку.
- А который ему год? - спросил он после молчка.
- С зимнего Миколы восьмой годок пошел, батюшка, - поспешил ответить Аким.
- Стало, сверстник моему Ванюшке?
- Однолеточки, Глеб Савиныч, - отозвался Аким таким жалким голосом, как будто дело шло о выпрашивании насущного хлеба обоим мальчикам.
- Что же? - сказал немного погодя рыбак. - Пожалуй, малого можно взять.
- Как нам за тебя бога молить! - радостно воскликнул Аким, поспешно нагибая голову Гришки и сам кланяясь в то же время. - Благодетели вы, отцы наши!.. А уж про себя скажу, Глеб Савиныч, в гроб уложу себя, старика. К какому делу ни приставишь, куда ни пошлешь, что сделать велишь…
Неожиданный могучий смех Глеба прервал дядю Акима.
- Э… э… ох, батюшка!.. Так ты, сват, ко мне в работники пришел наниматься!.. О-о, дай дух перевести… Ну, нет, брат, спасибо!
- Зарок дал…
- Ой ли?
- Как перед господом! Провалиться мне!
Рыбак залился пуще прежнего.
- Ну, нет, сватьюшка ты мой любезный, спасибо! Знаем мы, какие теперь зароки: слава те господи, не впервые встречаемся… Ах ты, дядюшка Аким, Аким-простота по-нашему! Вот не чаял, не гадал, зачем пожаловал… В батраки наниматься! Ах ты, шутник-балясник, ей-богу, право!
При этом дядя Аким, сидевший все время смирно, принялся вдруг так сильно колотить себя в голову, что Василий принужден был схватить его за руку.
- Ах я, глупый! Ах я, окаянный! - заговорил он, отчаянно болтая головою. - Что я наделал!.. Что я наделал!.. Бить бы меня, собаку! Палочьем бы меня хорошенько, негодного!.. Батюшка, Глеб Савиныч, - подхватил Аким, простирая неожиданно руки к мальчику, мешаясь и прерываясь на каждом слове, - что ж я… как же?.. Как… как же я без него-то останусь?.. Батюшка!
- Твое дело: как знаешь, так и делай, - сухо отвечал рыбак. - Мы эти виды-то видали: смолоду напрял ниток с узлами, да потом: нате, мол, вам, кормильцы, распутывайте!.. Я тебе сказал: парнишку возьму, пожалуй, а тебя мне не надыть!
Аким опустил руки и повесил голову, как человек, которому прочли смертный приговор. Минуты две сидел он неподвижно, наконец взглянул на Гришку, закрыл лицо руками и горько заплакал.
