— Поняли! Поняли! — хором закричали и маленькие и взрослые ученики, поняв главное: что задачу никому, кроме Дубасова и Суворова, не придется решать.
Розовощекий сосед Суворова плюнул на свою доску, стер с нее раньше написанное кисейной брыжей рукава и подсунул доску и грифель Александру.
— Скоро кончаль урок. Решать шустро, быстро! — приказал Бухгольц.
Дубасов заслонил громадной рукой свою доску от Александра и, наморщив лоб, приставил грифель к кончику носа. Александр на одолженной ему товарищем доске что-то начертил и подвинул доску соседу. Тот увидел нарисованного на доске поросенка с хвостиком, закрученным винтом. Внизу подписано: «Это ты».
Бухгольц, не обращая внимания на учеников, ходил перед столами по классу, размахивая ферулой и напевая себе под нос марш.
Стерев поросенка, сосед прошептал Александру:
— Рачьи буркалы! — и написал: «А ты рак».
Александр приписал две буквы спереди к слову «рак» и придвинул доску обратно.
Заметив эти проделки, Бухгольц крикнул:
— Юсупов Сергиус, не смель помогать Сувор! Он решаль сам!
Подобными развлечениями коротали конец урока и прочие ученики: кто играл в «крестики», кто в «заводиловку». Один Прохор Дубасов страдал над задачей и, вздыхая, ворочаясь на скамье, то озарялся, то мрачнел. Вся доска была у него исписана сложением и вычитанием одних и тех же цифр.
На дворе проиграл рожок, что обозначало конец урока.
Бухгольц первого спросил Дубасова:
— Что будем услыхать от вас, большой Дубасов?
— Чуть-чуть не решил, да тут горнист заиграл.
— О! Я говориль: высокий чердак плохо меблирт.[28] Ну, что ты скажешь, умный малютка? Я вижу несколько минут, ты уже имеешь результат.
Александр ответил.
— Нет, я не решил. И не думал решать…
— Что? Как ты смель?
— Невыгодно, сударь. Вы сказали: если я решу — быть биту Дубасову?
— Сказаль.
— А если он решит, быть биту мне?
— Сказаль.
— Так нам лучше обоим не решать: и бить некого…
Бухгольц в изумлении раскрыл рот, лицо его побагровело. Все ученики притаились и ждали, что учитель обрушится на новичка и примется колотить его по чем попало ферулой.
Вместо того Бухгольц вдруг расхохотался, хлопнув себя по лбу:
— О! Какой ты есть глупец, Иоганн!
Он легонько ударил Суворова по темени и ушел из класса сконфуженный.
Ученики окружили Дубасова и Суворова. Одни смеялись над Дубасовым, другие говорили, что новичок и сам ни за что бы не решил задачки. Особенно наскакивал сосед Суворова, Сергей Юсупов.
— Вперил рачьи буркалы! — кричал Юсупов. — Явно врешь — где тебе решить?
— Решу!
— Давай на спор?
— Кто спорит, тот гроша не стоит!
— Хвачу тебя раз — из тебя дух вон!
— А я об тебя и рук марать не стану!
— Ребята, расступись! — раздвигая учеников руками, сказал Дубасов. — Дай простор! Ну-ка, Саша, умой его.
Александр нагнулся быком, с силой ударил Юсупова в грудь головой и «смазал» по скулам справа и слева.
Юсупов повалился на пол.
— Вставай, князенька-красавец, — сказал Дубасов. — Ну-ка, еще разок!
Юсупов едва вскочил на ноги, как Суворов на него снова налетел, на этот раз неудачно: Юсупов прикрыл грудь левым кулаком, а правым ударил Суворова в зубы. Александр устоял на ногах и тычком расквасил Сергею нос. Они схватились снова и, ничего уже не видя, тузили друг друга. Товарищи поощряли их криками и свистом. Юсупов, отступая от наскоков Александра, изловчился, ударил Александра по виску. Из глаз Суворова посыпались искры. Он упал.
Внезапно настала тишина. Чья-то сильная рука подняла Суворова с пола и поставила на ноги. Александр открыл глаза. Ученики разбежались по углам, а перед собой Александр увидел отца, одетого в Преображенский мундир, и рядом с ним — премьер-майора Соковнина. Из-за их спин выглядывал Бухгольц.
— Что вы тут творите? — грозно крикнул Соковнин.
— Задачку решаем, ваше высокородие! — ответил Дубасов, поддерживая Александра.
Тот едва стоял на ногах.
— Кто с ним дрался?
— Красавец, выходи! — крикнул Дубасов. — Нечего за чужой спиной прятаться…
Сергей Юсупов вышел вперед.
— Хороши!
У Суворова под распухшим глазом светился огромный фонарь. У Юсупова был расквашен нос.
— Юсупов! В холодную. На трое суток. На хлеб-воду. Ступай!
Юсупов твердо ответил:
— Слушаю, господин премьер-майор!
— Суворов, ступай с отцом! Он с тобой сам сделает, что надо…
Соковнин повернулся и вышел. Отец схватил Александра за руку и подзатыльником указал ему дорогу к двери.
— И ты, Прохор, хорош — не мог сдержать мальцов! — попрекнул Дубасова Василий Иванович.
— Никак нельзя, ваше благородие: задачку надо было решать.
За дверями школы Александр увидел двух коней: своего Шермака и отцовского гнедого. Их держал на поводу семеновский гренадер. До блеска вычищенный Шермак, под новым гренадерским седлом, с чепраком нетерпеливо переступал ногами, недовольный тем, что копыта отяжелели — его успели подковать полковые кузнецы.
В молчании Суворовы возвращались домой верхами. Только у Никитских ворот отец оглянулся на Александра и с усмешкой спросил:
— Трудна была задача?
— Нет, батюшка, легка.
— Решил?
— Решил.
— А первое сражение выиграл или проиграл?
— Выиграл, батюшка, хотя с уроном, — ответил Александр, щупая опухший глаз.
— Что же мне теперь сделать с тобой?
— Равна вина, равно и наказание, батюшка.
— В холодную на хлеб, на воду на три дня?
— Да, батюшка.
— Что-то мать скажет! Ведь это она меня заставила тебя искать. Часу не хотела вытерпеть… Угадала, что ты в полк поскакал…
Не входя в дом, Василий Иванович отомкнул холодный чулан, запер там Александра и отправился к Авдотье Федосеевне с докладом.
Мать возмутилась, вырвала ключ от чулана из рук Василия Ивановича и кинулась освобождать сына.
Василий Иванович велел ей захватить для Александра «Римскую историю».
Александр наотрез отказался выйти из чулана. Мать попробовала вывести его силой. Александр упирался. Она его сгребла и хотела вынести на руках. Александр так яростно отбивался, что мать отступилась, захлопнула чулан, замкнула и ушла, крикнув:
— Замерзнешь — сам проситься станешь! Тогда не выпущу, проси не проси!
— Матушка! Как же я могу выйти? Сергей-то Юсупов в полку на съезжей в холодной сидит.
— Да что тебе Юсупов — брат? Он тебе глаз разбил.
— Брат! Я ему нос расквасил!
— Ну, коли так, сиди же! Ноги-то, поди, застыли. Погоди-ка!
Мать ушла и возвратилась с валенками:
— Сейчас же переобуйся!
Александр покосился на валенки и не шевельнулся. Мать обняла Александра и, тормоша его, говорила:
— Да в кого же ты у меня такой настойчивый вырос?
— В тебя, матушка! — ответил Александр.
