Турин
Не только Суворов, но и сам Моро не знал точно, что предпримет Макдональд.
Суворов размашистым маневром разрушил все сомнения. Неожиданно для кабинетных стратегов он предпринял общее движение на Турин. Это движение, в общем противоположное проделанному до этого, напоминало знаменитый прием фехтования — один из «трех ударов Бонапарта», когда мастер шпаги как бы раскрывает объятия, открыто подставляя собственную грудь, и в ту же секунду наносит ввергнутому в недоумение противнику решительный удар.
Поход на Турин походил на отступление. Моро представлялись две возможности: или двинуться, освободив крепость Тортону от осады, на восток, чтобы соединиться с Макдональдом, или ударить на «отступающего» Суворова.
Моро остался на месте.
Для Суворова не оставалось теперь никаких сомнений о плане французского командования. Макдональда можно было ждать только из-за Апеннинских гор на правом берегу По, не ближе Пьяченцы, Моро оставался на месте, чтобы угрожать тылу и путям сообщения Суворова, если бы тот пошел навстречу Макдональду, не обеспечив своего тыла. Моро не пустился преследовать союзников на их марше к Турину, потому что был для этого недостаточно силен. Сделалось понятным и то, почему Моро сосредоточил в Турине огромные запасы огневых средств, амуниции и продовольствия: он мог ждать через Турин подкреплений из Швейцарии.
Овладение Турином до появления в долине По Макдональда было для Суворова важной стратегической и политической задачей. До завоевания Италии Бонапартом Турин являлся столицей Сардинского королевства.
Союзная армия следовала на Турин двумя колоннами. Суворов разослал своих штабных офицеров наблюдать за движением отдельных частей, а сам сопровождал армию, имея при себе одного казака. Суворов иногда опережал авангард, сходил с коня и ложился отдыхать где-нибудь в тени, в стороне от дороги, и смотрел на проходящие войска. Жара стояла страшная. Суворов замечал, что солдаты изнемогают и марш замедляется. Он садился на коня, быстро выезжал на дорогу, присоединялся к полку и ехал между солдатами, разговаривая с ними, как он это делал в пражском походе. Завидев Суворова, отставшие торопились вперед, чтобы его слышать, усталые прибавляли шагу, теснились за ним. Марш ускорялся. Разговаривали чаще всего об австрийском интендантстве. По договору с Веной, снабжение русской армии целиком лежало на австрийцах. Солдаты жаловались, что австрийцы плохо их кормят. Суворов отвечал:
— Не в первый раз слышу. Да мы сами виноваты, братцы: очень шибко ходим. Австрийские обозы за нами не поспевают.
— Своих они, однако, лучше кормят! — крикнули из рядов.
— Не поверю, чтобы солдат, хотя бы австрияк, с товарищами не поделился.
— Врать нельзя, делятся. А ежели самим негде взять?
— На нет и суда нет. Заберем, богатыри, у французов Турин, Геную, на Париж пойдем. У французов всего много!
— Чужого хлеба брюхом не перетаскаешь! — отозвался кто-то из рядов.
Солдаты жаловались на австрийских провиантмейстеров не напрасно.
Однажды Суворов, чтобы напоить коня, спустился к реке и увидел отдыхающих солдат. Они жевали размоченные сухари и прихлебывали, черпая ложками прямо из реки.
— Что вы делаете, братцы? — спросил Суворов.
— Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство.
— А хорош?
— Изволь — попробуй!
Суворов соскочил с коня. Один солдат протянул ему ложку. Присев на корточки у воды, фельдмаршал «повозил» ложкой из реки и сказал:
— Ай, хорош суп! Досыта наелся! Спасибо, братцы, что накормили.
Суворов вскочил на коня. Солдаты проводили Суворова веселым смехом.
Близился Турин. Измученный, Суворов решил отдохнуть в своем «ковчеге». «Ковчег», весь запыленный, стоял на дороге. Суворов забрался в карету и велел ехать. Экипаж покатился. Убаюканный качкой «ковчега», Суворов крепко заснул.
Во сне Суворов услышал, что его кто-то настойчиво зовет. Воспрянув, он почувствовал отрадную прохладу и содрогнулся, увидев, что стоит на дне сырой могилы, с заступом в руках. Кареты и дороги как не бывало. Взглянув вверх, Суворов увидел, кто его зовет. На глине, выкинутой из могилы, стоял император Павел Петрович. Павел держал в руке темный череп человека с глазницами, набитыми землей.
«Послушай, могильщик, — спросил Павел, указав на глину рукой, — неужели от Александра Великого и от Цезаря осталось только это?»
«Да, ваше величество!»
«Так ведь это глина, годная только на кирпичи!»
«Да, ваше величество! Только эти кирпичи особенного свойства: из них строится грядущее…»
Павел гневно швырнул в Суворова мертвой головой. Суворов уклонился от удара. Павел схватил заступ и начал яростно сбрасывать в могилу комья красной глины. Они падали в яму с громом канонады.
«Живого? Живого?» — кричал в ужасе Суворов, изнемогая под тяжестью насыпанной земли.
Он сделал последнее усилие, чтобы сбросить груз, и… проснулся.
Стояла тихая, прохладная ночь. Высокий месяц обливал окрестность синим светом. «Ковчег» стоял, свернув с дороги, у белой каменной стены. Распряженные кони хрустали овес. За стеной возвышались печальные кипарисы. Где-то журчал фонтан. Не нарушая тишины, в стороне Турина бухали пушки. Дверца «ковчега» раскрылась. Суворов увидел Денисова и своего племянника, Андрея Горчакова, на коне.
— Дядюшка! — воскликнул Горчаков. — Наконец вы пробудились! Я не мог вас дозваться. Французы обстреливают дорогу из орудий. Здесь опасно.
— Где Шателер? — сонно спросил Суворов.
— Я думаю, он уже у ворот Турина, пишет генералу Фиорелле предложение сдаться.
— А-а-а! — протянул Суворов и сладко зевнул.
— Прикажете подать коня? — предложил Денисов.
— Не надо, Карпыч!
Суворов пошел вдоль стены к раскрытым воротам виллы. Людей не было видно. В отдалении шли Горчаков и Денисов. Где-то близко на дороге с визгом и громом разорвалась граната. В смолистом воздухе пахнуло серой.
Суворов очутился в квадратном дворе, вымощенном большими мраморными плитами. Легкая аркада на тонких колоннах окружала двор. Посредине в восьмигранном бассейне на столбе стояла статуя: нагая женщина лила из кувшина воду и тихо улыбалась. Суворов остановился, любуясь статуей. Горчаков с Денисовым остановились у ворот.
Грохнул взрыв. Все заволокло едким дымом. Место статуи опустело. Угловатые обломки мрамора валялись вокруг. Фонтан замолк. Суворов мгновение стоял в оцепенении. Потом с бешеным криком: «Князь! Князь Петр, ко мне!» — бросился со двора. Спутники кинулись за ним. Он бежал по взрытой там и тут гранатами дороге, продолжая кричать. Спутники гнались за ним.
— Дядюшка, дорога под обстрелом!
— Ваше сиятельство, назад!
Денисов догнал Суворова первый и крепко обхватил его за плечи, едва не свалив на землю. Суворов отбивался. Шапка слетела с головы Денисова. Суворов схватил его за чуб и кричал:
— Что ты делаешь, проклятый!
— Ваше сиятельство спасаю!..
Денисов сгреб Суворова в охапку и стащил в канаву в самый раз: над их головами грохнул взрыв, и с откоса посыпался щебень.
— Живы? — со слезами в голосе кричал Горчаков подбегая. — Дядюшка, живы?
— Оба живы! — ответил сердито Денисов. — Только у меня весь чуб выдран.
— А это тебе, Карпыч, за то, что посмел Суворову крикнуть: «Назад!» — ответил, тяжело дыша, Александр Васильевич.
Затем он обратился к Горчакову:
— Андрей! Скачи, найди Шателера. Обложить город кругом. Объявить Фиорелле, чтобы перестал стрелять. Четыре часа на размышление. Или воля, или смерть.
Горчаков приложил руку к шляпе и побежал к своему коню. Суворов, до смерти устав, опять заснул в своем «ковчеге». На восходе солнца прискакал Андрей Горчаков и доложил, что войска вступили в предместье Турина. Комендант на предложение Суворова сдаться ответил письмом.
— Вот оно, читайте, дядюшка!
— Дерзкий мальчик! — сказал Суворов, пробежав письмо глазами.
Фиорелла удивлялся, что генерал союзной армии обращается к нему с предложением о сдаче. Комендант цитадели заявлял, что больше на письма отвечать не станет: «Атакуйте меня, и я отвечу».
Суворов продиктовал Горчакову новое письмо туринскому коменданту, убеждая его в вежливых выражениях немедленно сдаться, чтобы избежать напрасного кровопролития и жертв среди населения.
Отправив письмо, Суворов приказал начать бомбардировку города и готовиться к штурму. Население и здесь оказалось против французов. Национальная гвардия Пьемонта восстала и впустила в город союзные войска. Фиорелла едва успел затвориться в цитадели.
Суворов вошел в город, приказав прекратить бомбардировку. Фиорелла в расчете отомстить жителям начал обстрел города из цитадели калеными ядрами и разрывными снарядами, ведя огонь по рыночным площадям, где толпился народ.
Уверенный, что цитадель рано или поздно падет, Суворов не торопился ее штурмовать. Приходили известия, что сдаются, не ожидая штурма, другие крепости: пала Феррара, сдалась Миланская цитадель.
