на поздноту, выложил на столик газетный свёрток с едой. Я выставил свою водку, благо выпить мне было за что – за прошлое своё, точнее, за будущее. Водка, кстати, была 'Столичная' – хоть что-то в прошлом знакомое из… прошлого. Моего прошлого.
Вошли ещё две женщины, судя по всему, мама лет сорока пяти с дочерью.
– Не откажитесь? – спросил я у всех.
– Да что вы, – сказал сосед, – с удовольствием. Ваша водка – моя закуска.
Женщины от водки отказались, ограничились чаем, который проводница в строгой синей форме принесла в изящных светлых подстаканниках, в середине каждого из которых в белом пластмассовом овале красовался серебристый крейсер 'Аврора'.
Интеллигент развернул газетный свёрток, и уголок газеты услужливо вполз в поле моего зрения, ещё раз напомнив, где я нахожусь: 'Ленинградская правда', 4 марта, понедельник, 1957 год. А сегодня, значит, вторник, 5 марта 1957 года, годовщина смерти Сталина и моего нового дня рождения. Романтика!
Мы выпили с соседом по чайному стакану под стук колёс медленно набиравшего ход поезда.
Н-да, вот так вот, в первый раз в жизни я ехал в поезде, влекомом настоящим паровозом, – с ума сойти! В Москву. Только весь вопрос – к кому?
Темнело. Сосед замолчал, мрачно и грустно всматриваясь в противоположный берег.
– Пора сматывать удочки, – сказал наконец он и, поднявшись, кивнул: – До встречи!
После чего, не глядя друг на друга, мы собрали снасти. Я долго провозился с последней закидушкой, снимая с неё малявку-бычка, умудрившегося втихаря заглотать крючок до самого хвоста, и когда наконец, покончив с этим отвратительным занятием, обернулся, мой странный сосед по рыбалке уже растворился в темноте.
Придя домой и ужиная в привычном одиночестве, я, понятно, долго размышлял об этом чудаке. Странно: он мне не показался сумасшедшим – психи навязчивы, а Владимир Сергеевич – на редкость тактичен, хотя и с напором, но это – специфика работы банкира, по службе вынужденного вести зачастую тяжёлые переговоры.
В общем, закончив вечер бутылкой пива 'Охота', я понял одно: этот человек почему-то очень хочет, чтобы его выслушали. А поскольку он, действительно, кусаться на меня не кидается и рассказ его – псих он или не псих – весьма интересен, то почему бы и не послушать? 'Не веришь – прими за сказку'.
С этими мыслями я и уснул.
ВЕЧЕР ВТОРОЙ
Когда, переждав дневной зной, я к шести часам вечера пришёл на своё место, Владимир Сергеевич меня уже ждал, расставив четыре свои полудонки. Я понял: он проверяет, подойду я к нему или испугаюсь. Но я для себя всё уже решил и спокойно пристроил свои снасти слева от его.
Банкир спокойно дождался завершения всех ритуально-магических действий рыбака-донщика и, улыбнувшись, пересел поближе ко мне.
– Клевать сегодня, скорее всего, как и вчера, не будет, так, может, послушаете продолжение моей сказки?
– А почему нет? – Я тоже улыбнулся. – С удовольствием.
Улыбка моя не была ни презрительной, ни снисходительной, и Владимир Сергеевич, видимо, оценил это и, кивнув одними веками, продолжил.
– Итак, восстановив силы тяжёлым провальным сном без сновидений, я вышел на площадь перед Ярославским вокзалом. Как же не похожа она была на ту, что я оставил сорок часов назад! Ларёк с мороженым, ларёк 'Союзпечати'. Всё!
Прохожие, не один так другой, бросали косые взгляды на мою явно не советскую кожанку. Да, среди драповых пальто, плащей и телогреек я явно выделялся, а простая проверка документов бдительным милиционером кончилась бы для меня в лучшем случае дурдомом. Я, конечно, слышал всякое про то, что при КГБ был какой-то отдел по работе с экстрасенсами, типа помогавшими следствию в розысках преступников, в политических прогнозах и всё такое, но начал он свою работу после участившихся инцидентов с НЛО. А в марте 1957 года, когда ещё и спутник-то не запустили… Короче, первым делом надо было избавиться от документов, российских денег и всего с иностранными наклейками.
Странная у меня мелькнула мысль: а может, они мне ещё пригодятся? Почему-то рвать их на части и выбрасывать в урну не хотелось, хотелось спрятать. И подстраховка, думал, на всякий пожарный: ну, прицепятся ко мне, повяжут – тогда пропадай всё! Отвезу чекистов к тайнику, а там пускай пытают, как подопытного кролика, профессоров и академиков подключают: плевать, двум смертям не бывать. Хусим!
Ага, я тогда ещё надеялся вернуться обратно.
Тут мне страшно захотелось пройтись тем же маршрутом, каким я прошёл позавчера вечером: от метро до входа на вокзал. Вот здесь я вышел из метро, здесь повстречался с бомжом, здесь вошёл в здание вокзала… К пустоте в голове внезапно добавилось какое-то давящее безумие, казалось, нереальность ситуации мнёт своими беспощадными руками мозги, как тесто. Мне стало плохо, и я быстро дошёл до своеобразного скверика возле платформы 'Каланчёвская', где, давясь и обжигаясь, вылил в рот остатки водки.
Полегчало, знаете; недаром ведь умные люди говорят: без водки мы бы все давно сдохли. Истинная правда!
Однако надо было действовать дальше: долго на мёрзлом пеньке под пронизывающим мартовским ветром не просидишь. Итак, что было первое? Прятать документы! Где? Земля ещё мёрзлая, в неё не закопаешь. И тут тупой туман в мозгах – хорошо, что не зелёный! – прояснило: да поехать на окраину Москвы да спрятать всё на какой-нибудь заброшенной стройке. А дальше посмотрим.
На площадь трёх вокзалов возвращаться не хотелось, и я, вовремя заметив приближающуюся с Курского электричку, успел в неё сесть (через 'Каланчёвскую', если вы не знаете, электрички и ходили и ходят с Курского вокзала до Рижского, Савёловского и Белорусского).
Поехали. Я, понятно, во все глаза всматривался в панораму города, который таким видел впервые: ни тебе высоток из стекла и бетона, ни тебе пластиковых ларьков, утыкавших нынче все станции, даже Останкинской башни тогда, между прочим, ещё не было, – другой город!
В общем, пока я озирался, Москва в районе Филей как-то быстро кончилась, и я вышел Кунцево. Сегодняшний почти что центр города был тогда застроен ветхими деревянными домиками, даже не верилось, что пройдёт пятнадцать-двадцать лет – и всё это будет залито асфальтом и бетоном. Поблуждав по глухим деревенским переулкам, я наконец набрёл на какие-то краснокирпичные развалины, припорошенные снегом, и, найдя в них уголок посуше, начал складывать в выемку в стене свои опасные вещи. Так, сначала деньги, все бумаги, визитки, бирки с датами… Но бумаги надо было как-то упаковать, хотя бы в целлофановый пакет. Тут и попалась мне на глаза пластиковая сумка, купленная вчера у бомжа. Отлично, думаю, полиэтилен; сгодится! И вытряхнул я на грязный битый кирпич содержимое пакета.
Владимир Сергеевич тяжело вздохнул:
– Это было второе потрясение за последние сутки, а в моём новом мире – первое. Короче, на снег высыпались вырванные из какой-то крупноформатной книги страницы и зелёная книжица. Я посмотрел: большие страницы – таблицы всех чемпионатов СССР по хоккею, а в книжке – по футболу. Вот так.
В общем, это было второе схождение с ума: бомж знал, что поможет мне выжить сорок лет назад. И тут же вспыхнула, осветив мои страдающие пустотой мозги, фраза про долгую командировку. Бомж всё знал!
Владимир Сергеевич знакомым грустным взглядом впился в противоположный берег. После долгого перекура продолжил.
– Дальше всё просто: пошёл обратно, ближе к цивилизации, пообедал в столовке и, побродив по закоулкам, в конце концов нашёл то, что искал – котельную с истопником-алкоголиком. Тогда времена были попроще – ни охраны, ни КПП, ни видеонаблюдений. В общем, знание людей и проницательность опять мне
