Андрей легко поднялся.
У темного бара зазвенело стекло, и через мгновение высокий стакан оказался в руках Агамемнона. Он сделал глоток. Виски. Ну, что же, сгодится.
— Почему ты вызвался? — помолчав, спросил Андрей.
— Потому что ты не смог.
— С детства боюсь крови, — признался Симонов. — Но все же, почему?
— Видишь ли, — ответил, подумав, Агамемнон, расслабленно глядя на потрескивающий огонь в камине. — Большая любовь в наше время — редкость. Ромео и Джульетты раздавлены бытом, добычей денег и квартирным вопросом.
— Мы — нет.
— Вы — нет, — кивнул Агамемнон.
Андрей долго смотрел на огонь.
— Ты думаешь, у нас с Наташей большая любовь? — наконец, спросил он. Словно сам себя спрашивал.
«Отвечать, нет?» — подумал Агамемнон. У него не осталось сил на дилеммы.
— По крайней мере, с твоей стороны, — сказал он.
— Я не могу без нее жить, — просто сказал Андрей. — Ощущение немыслимой потери, которое существует буквально на физическом уровне. Любовь ли это? Не знаю. На ее похоронах мне стало трудно дышать. Я чуть не упал в ее могилу, так было плохо. Мне и теперь бывает плохо, но я отыскал способ не задохнуться. Воспоминания, понимаешь? Я принимаюсь вспоминать ее — и отпускает. У тебя так когда- нибудь было?
— Нет, — ответил Агамемнон с искренним сожалением. — У меня вообще со слабым полом как-то не клеится.
— А у меня клеилось, — тихо кивнул Андрей, глядя на огонь. — До Наташи. А сейчас я ни о ком, кроме нее, даже думать не могу. Может быть это болезнь?
— Может, — пожал плечами Агамемнон и допил виски. — Завидую тебе, если честно. Пережить такое сильное чувство не каждому дано. Ты счастливый человек, Андрюха. Наверное, самый счастливый из всех, кого я знаю.
— Я буду счастливым, — ответил Симонов, принимая у него пустой стакан. — В тот момент, когда Тензор поднимет ее из могилы.
Сон получился коротким. Вначале его мучили удушливые кошмары, а потом на пороге комнаты возник Тензор и коротко бросил:
— Подъем.
Агамемнон сел на кровати. Он нашел тапочки и накинул халат.
На большом столе в гостиной была разложена какая-то карта. Вокруг нее уже стояли заспанные Гриша с Андреем. Когда Агамемнон спустился вниз по лестнице, Тензор им что-то рассказывал, водя пальцем по карте. Оба внимали.
— А я не хочу на кладбище, — донеслось до Агамемнона. — Не хочу и не поеду.
Это митинговал Григорий.
— Проснулся? — поднял голову Тензор.
— Ага, — кивнул Агамемнон.
— Он хочет, что бы мы опять на кладбище ехали, — пожаловался Гриша.
— Задача простая, — сказал Тензор. — Мне нужен материал.
— Для чего? — поинтересовался Агамемнон без эмоций.
— Для оживления Наташи.
Лицо Симонова задергалось.
— Она что, как невеста Франкенштейна будет? Из трупов сшитая? — взвился он.
— Ты дурак, сшитый из трупов, — холодно посмотрел на него Тензор. — Молчи и слушай, — он повернулся к Агамемнону. — Мне нужна охрана. В момент оживления Натальи, у нас скорее всего будут гости. Здесь, у дома мне тоже нужен заслон. А из вас с Григорием телохранители никакие. Все очень просто. Приедем, оглядимся. Кладбище посещаемое, ничего днем делать нельзя. Если успеем, то начнем либо сейчас, утром, либо вечером. Вот участки, которые меня интересуют.
— Я так понял, что и ты едешь.
— Конечно, — удивился Тензор. — Кто же их оживлять будет?
Агамемнон склонился над картой с обведенным квадратом.
— Восемнадцать могил? — быстро сосчитал он. — Зачем так много?
— Это необходимый минимум, — заявил Тензор.
— А потом их куда девать? — влез Гриша. — Я здесь не хочу с мертвяками тусоваться.
Петр вздохнул, сделал быстрое движение рукой и рот у нумизмата оказался заклеен чем-то белым. Гриша возмущенно замычал, округлив глаза.
— Их здесь не будет, — сказал Тензор.
— Я все-таки не понял, — нахмурился Агамемнон. — Ты хочешь, чтобы мы выкопали восемнадцать тел?
— Нет, Мем, — покачал головой Тензор. — Вы бы до лета трудились. Мне просто нужна ваша компания. А воскрешенные вылезут сами, не волнуйся. Просто им надо показать, как.
— А ты уверен, что они захотят стать твоими телохранителями? — оглядываясь в поисках кофе, спросил Агамемнон. — Я уже видел двух оживленных. Что-то я не заметил, чтобы Ваня и Андрей Палтус горели желанием ложиться за тебя на амбразуру.
— Теперь все по-другому, — ответил Тензор. — Теперь все правильно.
Агамемнон присел.
— Тот, в подвале? — внезапно понял он.
— Мы не зря вчера потрудились, — кивнул Тензор. — Отныне все ожившие будут укрощены. И способности, дарованные им Тьмой, теперь под моим контролем.
— А Наташа? — тихо спросил Симонов.
— Что — Наташа?
— Она тоже будет укрощена?
— А мне ее укрощать нет никакого смысла, — рассмеялся Тензор. — Это будет твоя проблема.
— А вдруг она тоже получит способности?
— Может и получит, — пожал плечами Петр. — Но меня это не касается.
Дверь с веранды скрипнула, и в гостиной появился Ваня Житцов. Что-то напевая себе под нос, он принялся поливать цветы.
— Утром пришел, — кивнув на Ваню, сказал Симонов. — Я слышал.
— Что слышал? — прошептал Агамемнон.
— Как он кричал.
— Ваня! — позвал Тензор. — Ты теперь будешь себя хорошо вести?
Житцов обернулся. Правого глаза у Вани больше не было. Вместо него в глазнице пульсировало нечто темное, склизкое, живое. Словно нарост, переплетенный синими венами, уходящими под кожу.
— Да, — кивнул Ваня.
Симонов судорожно сглотнул в мертвой тишине.
— Как видишь, — невозмутимо сказал Тензор. — У укрощения существуют побочные эффекты. Так что я думаю, ты сам с Наташей справишься.
— Конечно, — быстро ответил Андрей. — Без всяких сомнений.
Максим Дронов
