Андрюха, конечно, не появился на следующий день.
Поэтому, Максим с раннего утра направился к другу в «берлогу».
Открывшая дверь тетя Оля показалась ему настолько старой, что он, в душе проклиная самовлюбленного «воскресителя», совершенно не думающего о матери, постарался свести общение с ней к минимуму.
Впрочем, она к общению и не стремилась.
— Проходи, — равнодушно пригласила тетя Оля, открывая дверь.
— Нам его компьютер нужен, — остановился в прихожей Максим.
— Зачем?
— Возможно, удастся понять, куда он делся.
— Забирай, — пожала мать друга плечами и удалилась на кухню.
Со вчерашнего дня комната Андрея претерпела пугающие изменения.
Диван был сложен, а постельное белье переехало на кресло, к вороху одежды. На освободившемся месте лежал портрет Натальи в плотном окружении погасших оплывших свечей. По краям высились сколоченные на скорую руку высокие деревянные кресты.
Андрюха не стал забивать себе голову проблемами поиска материала. Оба креста он собрал из ножек столика, на котором буквально вчера стоял монитор и клавиатура. Остатки стола валялись здесь же, в углу.
Максим осторожно обошел впечатляющую композицию.
Его интересовал системный блок Андрюхиного «Пентиума». Как объяснил ему Антон Тополев по телефону, сведения по поводу исчезновения друга вполне могли оказаться внутри.
Максим быстро отцепил провода, подхватил системный блок под мышку и замер. В комнате был кто-то еще.
Он поднял голову.
В дверях стояла тетя Оля и остановившимся взглядом смотрела на портрет Натальи. В ее руке дымилась сигарета.
— Видишь? — спросила она.
— Да, — кивнул Максим, выпрямляясь.
— И на что это похоже?
— На храм, — почему-то ответил Максим.
— Храм имени ЕЕ, — согласилась тетя Оля. — Я никогда не подозревала, что мой сын умеет так любить. Я даже представить себе не могла, что он на такое способен. Он всегда был немного отстраненным, замкнутым мальчиком. Ты же знаешь, верно?
— Да.
— А оказывается под этой отстраненностью, под маской отчуждения бушевали такие чувства. Знаешь, я даже немного рада случившемуся. Ты, наверное, удивлен, но я рада. Если бы не смерть Наташи, я никогда бы не узнала, какой мой сын на самом деле.
— Мы найдем его — неуверенно сказал Максим. — Андрей обязательно вернется.
Она помолчала, стряхивая пепел на пол.
— Я знаю, что вернется, — ответила она. — Только я не знаю, каким.
Тополев уже ждал его в кабинете.
— Проходи, садись, — пригласил он.
Максим присел в кресло, непроизвольно оглядываясь.
Кабинет Антона был просторным и аскетически скромным. Большую часть занимал Т- образный стол для совещаний с креслами на тонких металлических ножках, по бокам стояли высокие шкафы с документацией за стеклами, и лишь в углу красовался огромный плазменный видео- моноблок, говоривший о неплохом благосостоянии владельца кабинета. На самом же рабочем столе Тополева царил идеальный порядок, и все тут казалось уместным: и канцелярский набор посередине, и три разноцветных телефона слева, и даже больший монитор, высившийся на правом крыле.
Над кожаным креслом, в котором обычно сидел Антон, висел больший портрет Билла Гейтса, и Максим, увидев его, вспомнил комнату Андрея. Андрей вот метает в Большого Билла дротики, а Тополев основателя «Майкрософт» чуть ли не боготворит. Странно… И еще более странно то, что и Антон, и Андрюха в компьютерных делах настоящие профессионалы.
— Сдал системник? — поинтересовался Антон.
— Да, — кивнул Максим. — Носову.
Компьютер Андрея немедленно отправился в «анатомичку» к начальнику компьютерного отдела.
— Посмотрим-посмотрим, — потирая руки в предвкушении, сказал Носов. — Паролики-то стоят?
— Наверное.
— Так-так, — покивал Носов. — Не знаешь, часом?
— Откуда?
— Вот что, Максим, — нахмурился Носов. — Ты мне, будь добр, выпиши на бумажку все, что знаешь о своем друге. В основном интересует числовая информация. Дата рождения, адрес, номер машины, день рождения любимой дев…, — он осекся. Очевидно, Тополев ввел его в курс дела. — Ну, в общем, все, что знаешь.
— А зачем?
— Люди часто личные данные используют в качестве паролей, — пояснил Носов. — Это многое бы упростило.
— Хорошо, — поднялся Максим. — Вы только поосторожнее, ладно?
Носов кивнул, суетливо подключая провода к системному блоку, а Максим осторожно закрыл за собой дверь.
— Сдал — это хорошо, — сказал Тополев. — Друг не появлялся и не звонил?
— Нет. Может быть, ты мне объяснишь, наконец, с чего у тебя вдруг такой интерес проснулся? Или ты всем на свете помогаешь?
— А мой интерес никогда не спит, — сообщил Антон. — Всем я не помогаю, конечно. Я все-таки не «Черный плащ». А насчет интереса… Видишь ли, Макс…, — он замялся на мгновение. — Ты сам сказал слово «оживление». А с ним у «Полночи» связаны кое-какие проблемы.
— Какие?
— Чисто познавательно характера, — подчеркнуто равнодушно ответил Тополев. — Этим ответвлением магии у нас никто не занимается. А направление, конечно же, перспективное. Поэтому, сам понимаешь, любая информация или, если повезет, контакт с людьми, умеющими это делать, для нас представляли бы огромный интерес.
— Только и всего? — разочаровался Максим. — Контакт с людьми? А судьба моего друга? Она кого- нибудь интересует?
— А как же, — кивнул Тополев. — Конечно, интересует. Меня и тебя.
— Ясно, — сказал Максим, поднимаясь. — Мне сообщат о результатах «вскрытия» системника?
— Сразу, как только будет хоть что-то ясно, — ответил Антон. — А если твой друг внезапно объявится или выйдет на связь — звони.
Список для Носова отнял времени больше, чем предполагал Дронов. Мучительно вспоминая совместную юность, Максим все больше приходил к выводу, что цифры окружают нас меньше всего. Слова — да, конечно. А вот цифр, оказывается, не так уж много.
Исписав мелким почерком лист, Максим, отложил ручку и задумался. Слова Тополева его, почему-то совсем не убедили. Чего-то Антон не договаривал. Может, не хотел посвящать химика в подробности проблем с «оживлением» (в лаборатории и своих дел хватает, нечего голову пустым забивать), а может, у Максима просто отсутствовал допуск. В этих вопросах Антон был крайне щепетилен.
Максим набрал номер компьютерного отдела.
К телефону подошел сам Носов.
— Составил я список, — сказал Максим. — Немного, но кое-что есть. Знаете, я думаю, основной упор
