— Справна? Ха-ха-ха! — Толстый Линн скривился и, передразнивая меня, выкатил вперед губы. — А что ей остается, образине? Только девок не за справность ценят. Сам знаешь, на что они лучше всего годятся… А эта? Никому она не нужна. Разве что такой добряк, как я, возьмет ради забавы.
Он оборвал смех, дернул отвернувшегося Реаса за рукав и протянул ему деньги:
— На…
Реас покосился на ладонь Линна:
— Мало!
— Мало?! За такую?! — возмутился тот. Пухлые пальцы толстого эста вцепились в мой Подбородок и дернули его вверх. — Да ты погляди на нее! Кто ее дороже купит?!
— Сказал же тебе — мало! — уперся Реас. Я видела, что он попросту не желает продавать меня толсторожему, поэтому бесстрашно вырвалась из стискивающих мои щеки пальцев.
— Ах ты, мразь! — прошипел Линн и хлестко ударил меня по щеке.
Я смолчала, но Реас не выдержал. С хриплым вздохом он толкнул толстомордого в грязь, ухватил меня за руку и протискиваясь сквозь собравшуюся на шум толпу, потянул прочь.
Стой! — Линн вскочил и, на ходу отряхивая зад, припустил за нами. Вокруг загомонили. Отпихнув меня с Олавом за спину, Реас принялся закатывать рукава. ростом он был не ниже Линна, но намного тоньше и уже в плечах. Если толстяк победит, то возьмет меня без всякой платы…
Я вцепилась в запястье Олава и почувствовала сотрясающую его дрожь.
— Не бойся, — утешая скорее себя, чем его, прошептала я. — Реас не даст меня в обиду. Урманин отшвырнул мою руку:
— Я никого не боюсь! Слышишь?! Я сам сумею защитить тех, кого люблю!
Растерявшись, я не сразу уразумела его слова, а когда поняла, было уже поздно. Проскочив между широко расставленными ногами Реаса, Олав очутился перед разъяренным Линном. Рядом с двумя взрослыми мужами он казался совсем маленьким и слабым.
— Уберите паренька! — вскрикнула какая-то женщина.
Олав сверкнул на нее глазами и шагнул к Линну. Не знаю, где и у кого он учился драться, а может, просто взыграла его воинственная урманская кровь, но с резким, лающим выкриком он прыгнул вперед и влепил кулаком в склонившееся недоумевающее лицо моего недавнего обидчика. Брызнула кровь. Толпа дружно охнула.
— Перестань! — кидаясь к закусившему губу Олаву, крикнул Реас, но опоздал. Не давая толстомордому эсту опомниться, Олав ткнул головой в живот противника. Линн повалился навзничь.
— Перестань, же! — Реас наконец сумел ухватить Олава за рукав.
— Не тронь! — чужим, совсем не похожим на свой голосом выкрикнул тот. — Он — мой!
— Но, сын…
— Я не твой сын! Я не верю тебе! Ты продаешь Дару!
Реас попятился, растерянно развел руки, но ткнулся спиной в зазевавшегося зрителя и опомнился:
—Замолчи! Ты не знаешь, что говоришь! Послушай отца…
— Ты мне не отец, — уже успокаиваясь, отчетливо произнес Олав.
С хохотком и издевками его поверженного соперника потянули прочь, но толпа не расходилась. Обо мне забыли. Потихоньку протискиваясь между людьми, я сумела подобраться поближе к Олаву.
— Мальчик прав, ты — не его отец, — сказал кто-то за моей спиной.
Я обернулась. Стоящий позади человек был очень красив. Раскрыв рот и боясь даже прикоснуться к его роскошному плащу, я попятилась. Высокий, белокурый, с синими, как море, глазами и суровым лицом, он походил на тех сказочных витязей, о которых любила рассказывать мать. Окружавшие незнакомца люди тоже выделялись из толпы. Рукояти их длинных мечей пестрели драгоценными каменьями, а одинаковая одежда выдавала дружинников. «Неужели какой-нибудь князь?» — восхитилась я, но вокруг почтительно зашумели:
— Сигурд, Сигурд…
«Там будет сам Сигурд, воевода киевского князя Владимира», — всплыл в памяти утешающий голос Рекон.
Перед расставанием эстонка много плакала. Даже когда я уже влезала на груженную добром телегу, из ее покрасневших глаз текли слезы. Рекон так и не поняла, что самое страшное уже случилось и беда вовсе не в моем отъезде, а в том, что я перестала сравнивать ее с матерью, — мать никогда не смогла бы расстаться со мной.
— Я повторю, Реас. Мальчик действительно не твой сын. — Рука в кожаной перчатке легла на мое плечо. Отодвинув меня в сторону, Сигурд шагнул к насупившемуся Олаву: — Кто твой родители, юный воин?
Тяжело дыша, Олав молчал. В ожидании его ответа толпа стихла, .и тут я ощутила в своей груди что-то теплое и беспокойное. «Пусть скажет ему правду, пусть скажет!» — шептало оно. Подобное чувство было мне не внове. В Приболотье многие обладали даром слышать ведогонов — бесплотных охранников человеческих душ, неуклонно следящих за нами с незримой кромки. В Ладоге или Новом Городе мало кто верил в кромку или населяющих ее Домовых, Водяных и Лесных духов, но в Приболотье свято хранили заветы мудрых Волхвов, с малолетства обучали детей прислушиваться к шуму листвы над головой, пению птиц и рокоту земли. И теперь молчание Олава казалось мне чем-то непоправимо страшным.
Я робко дернула Сигурда за рукав. Повернувшись, он удивленно вскинул брови:
— Что тебе?
— Он не скажет… При всех… — выдавила я.
— Неужели ты стыдишься своего рода? — обратился Сигурд к побледневшему Олаву и неожиданно перешел на хриплый, лающий язык урман.
Я не поняла, что он сказал Олаву, но тот гордо выкатил грудь, шагнул к воеводе и громко произнес.
— Я — Олав, сын Трюггви и Астрид, дочери Эйрика Бьодаскалли!
— Дочери Бьодаскалли?! — изумился Сигурд.
Удостоив его презрительным взглядом, Олав пролез ко мне, крепко ухватил за запястье и повел прочь. Пальцы воеводы железным капканом сомкнулись на его плече. Суровые глаза киевлянина отыскали Реаса:
— Этот мальчик — твой раб? Опасаясь спорить с воеводой Владимира, тот помолчал. Сигурд нетерпеливо дернул головой:
— Я хочу забрать его. Сколько?
— Сколько дашь, если он пойдет к тебе сам, — поклонился Реас. Он понимал, что Сигурду знакомо имя матери или отца Олава. А еще понимал, что при желании грозный воевода попросту отнимет у него мальчика, но сдаваться не хотел. Сигурд кивнул и что-то коротко сказал Олаву. Тот неверяще уставился на его губы, а потом улыбнулся. Раньше я никогда не видела, чтоб Олав улыбался. Изображая веселье, он лишь кривил рот и сужал глаза, но слова Сигурда действительно обрадовали его. Ни мгновения не раздумывая, он прощально кивнул Реасу и вложил руку в ладонь Сигурда. Поняв, что сделка состоялась, мальчик продан и смотреть больше не на что, люди стали расходиться. Окружавшие воеводу воины направились к своим лошадям, Олав последовал за ними, и мы с Реасом остались одни. Никому больше не было до нас дела.
— Вот видишь, — грустно сказал Реас. — Хотел продать тебя, а продал его…
— Нет. Его никто не смог бы продать. Он сам ушел. — Мне тоже было больно. Олав нашел кого-то из своих родичей, но он даже не попрощался со мной! «Он не пара девчонке из болот, — вспомнились слова Рекон. — И когда-нибудь он станет тем, кем должен был стать по рождению». Похоже, это произойдет гораздо быстрее, чем ожидала добрая эстонка.
— Зато ты теперь останешься с нами. — Покряхтывая, Реас направился к стоящей под деревом телеге. — Рекон будет рада…
Но мне уже не хотелось возвращаться. Без Олава дом эстов опустел, а Реасу и Рекон я больше не верила…
Скрипя старыми колесами, телега поползла прочь из городища. Расстроенный Реас не стал дожидаться, пока Сигурд примется собирать дань, а свалил привезенное добро у избы какого-то плешивого мужика, поставил на вбитом возле колышке свое пятно и, цыкнув на пристроившуюся к сочным листьям репы
