– Добрыня сказал – ты больше не пойдешь в Родню?
– Может, и не пойду. Не Добрыне решать.
Хоть Егоша и шел к князю, но почему-то разговаривать с ним не хотелось. Однако было надо, и, вздохнув, он коротко отчитался:
– Блуд говорит, будто Ярополк собрался к печенегам. Если тронется в путь, воевода пустит красного петуха под одну из родненских изб. А идти твой брат собирается Росью, так что надо бы на ее порогах людей поставить…
Владимир вглядывался в лицо болотника. Изрезавшие его щеку царапины делали колдуна неузнаваемым, но уверенный и певучий голос болотника оставался прежним.
– Добрыня советует простить брата и решить все миром, – вставил князь.
– Умно, – кивнул болотник. – А то, боюсь, наши засады его не словят. У него нынче хороший советчик появился.
Владимир уже слышал о суме и коте-оборотне, но в эти слухи не верил. Вот только заключить с братом мир он и сам был не прочь. Отдал бы братцу худые земли, где-нибудь у северян, посадил бы его князем над малым народцем да приглядывал за ним. А убийства родича ни боги, ни люди не простят. Уж лучше и впрямь, как советует Добрыня, порешить дело миром. Интересно, что скажет болотник?
Поднявшись, Владимир потер руки:
– Я тоже желаю мира. От души желаю. Что скажешь, если отправлю к брату гонцов с грамотой, где буду предлагать ему мир и долю?
Эта простая и в то же время верная мысль не приходила Егоше в голову. Конечно, гонцов Владимира могли убить, но зато Ярополк убедился бы в искренности намерений брата. И остался бы жив, как хотела Полева. Поймав себя на этом, болотник досадливо поморщился. Почему его беспокоили речи мерянки? Кто она такая?! Жалкая раба, недостойная даже высказываться при хозяине, из-за похоти сбежавшая за полузнакомым ведуном… «Не из-за похоти, из-за любви», – возмутилось что-то внутри него, но, отбросив ненужную нынче доброту, болотник резко ответил:
– Скажу, что ты очень умен и добр, князь. Тебя многие боятся, но за подобный поступок тебя станут любить.
Обрадовавшись, Владимир хлопнул в ладоши:
– Значит, так тому и быть!
«Да, – подумал Егоша. – И Полеву посылать не надо». И вдруг разозлился. Он слишком пекся о бабе… Так, словно хотел ей верить, а верить нельзя было никому… Лишь нежитям!
Перебивая его мысли, Владимир заходил по горнице:
– Вот только кого послать? Надо, чтобы посол оказался таков, дабы Ярополковы мужи сгоряча его не убили.
Егоша поднялся. Идти с мирной грамотой – это не то что с подлым умыслом. На это Полева согласится с радостью, а заодно и он отдохнет от ее неуемной любви.
– Есть у меня гонец, князь, – с поклоном произнес он. – Пиши грамоту!
ГЛАВА 44
Не считая себя виноватым, Варяжко не хотел оправдываться. Молча замерев посреди горницы и силясь не глядеть на Ярополка, он открыто глазел на Блуда. То ли смущаясь под пристальным взглядом нарочитого, то ли уразумев чудовищность своей задумки, предатель совсем сник. Он сидел рядом с князем, но, несмотря на почетность места, казалось, что судили именно его. Понуро опущенные плечи воеводы и его бегающие глаза заставили задуматься даже Ярополка. И если бы не странный Варяжкин спутник, князь отпустил бы нарочитого. Но, выступая вперед, роднинские старейшины один за другим отрекались от черноглазого:
– Не знаю его. Не знаю. Не знаю…
Последним вышел седой, словно лунь, старик с длинной бородой и маленькими подслеповатыми глазками. Шаркающей походкой, подволакивая ноги и тяжело опираясь на клюку, он приблизился к черноглазому пленнику и прошамкал:
– Это находник, князь… У нас таких нет. Только после его слов нелепое обвинение Блуда показалась Ярополку правдиво жутким.
– Но почему? – чуть не плача, спросил он у Варяжко. Вздрогнув, нарочитый поднял честные глаза:
– Меня оговорили, князь, – и, метнув быстрый взгляд на Сирому, поправился: – Нас оговорили…
Ярополк мог вынести бурчание Блуда, измену киевлян и даже предательство нарочитого, но такой откровенной лжи – не сумел.
– Увести их! – приказал он. – В поруб! Варяжко схватили, потянули к выходу. В отличие от Сиромы, с ним обращались осторожно. Любя нарочитого и ведая его честность, не многие поверили Блуду. Однако князь поверил, а нынче настали не те времена, чтоб противоречить князю.
Стряхнув с себя чужие руки, Варяжко рыкнул:
– Сам пойду!
И двинулся к выходу. Он был рад, что постыдное судилище подошло к концу. Если Ярополк поверил Блуду, значит, так тому и быть… Пусть смерть, пусть клевета – в светлом ирии все станет другим, таким, как задумал великий Прове. Там никто не посмеет назвать его, Варяжко, предателем.
Неожиданно все происходящее показалось Варяжко глупым и бессмысленным, словно нарисованные неловкой рукой ребенка картинки, но, проходя мимо Блуда, он не удержался. Остановившись так внезапно, что следовавшие за ним кмети ткнулись в его широкую спину, нарочитый угрюмо пробежал взглядом по бледному лицу предателя. Страх исчертил щеки воеводы мелкими морщинами, мерзким червем заполз в его голубые, почти прозрачные от ужаса глаза. Варяжко вспомнил Выродка, усмехнулся. От подобного хозяина Блуду не приходилось ждать добра. Воевода попал в худшую из ловушек и теперь навряд ли сможет выбраться из нее. Смерть послужила бы для него избавлением, хотя Выродок не оставит его в покое и после смерти…
– Ты умрешь от страха, Блуд! – отчетливо вымолвил нарочитый и, не скрывая ненависти, плюнул в нахальные Блудовы глаза. Воевода не успел отпрянуть, и, оставляя влажный след, белесый плевок пополз по его переносице. Расхохотавшись, Варяжко двинулся дальше. Едва поспевая за его спорыми шагами, приставленные к нему стражи кинулись догонять нарочитого. Люди возле воеводы хмыкали, охали, сочувственно пожимали плечами, но остановить Варяжко и потребовать от него расплаты за оскорбление не осмелился никто. Зато Сирому поносили на чем свет стоит, а если удавалось, то и задевали, как бы ненароком. Не такой представлял себе жрец встречу с князем… Может, не произойди все столь стремительно и не забери Выродок часть его силы – все обернулось бы иначе. А ведь Блуд не захотел признавать его… Почему?
– Пошевеливайся! – Грубая рука толкнула Сирому. Не удержавшись, жрец скатился в пыль.
Тупо уставившись в захлопнувшуюся за пленниками дверь, Блуд отер лицо. Плевок нарочитого не обидел его – чего еще он мог ждать от оклеветанного хоробра? – но появление рядом с Варяжко черноглазого Выродкова брата напугало Блуда не на шутку.
Тогда, ночью, оставив нарочитого наедине с Выродком, Блуд понадеялся, что колдун убьет Варяжко. Замысел воеводы отличался простотой: посланные Ярополком вой обнаружили бы на улице труп нарочитого и, решив, что его убил Владимиров наворопник, подняли бы тревогу. Побегали бы, пошумели, да и успокоились, зато Блуд избавил бы князя от самого преданного слуги, а себя – от подозрительного врага. Воевода был в восторге от своей задумки, и потому, когда гридни ввели в княжью горницу двоих пленников, он чуть не кинулся бежать. Однако маленький рост незнакомца и его темные волосы заставили воеводу остаться. И лишь после первых произнесенных Сиромой слов Блуд признал в нем Выродкова братца. Этого он не предвидел! Воевода боялся Выродка. Неуловимый и чудовищный колдун мог появиться прямо из ночной пустоты и потребовать ответа. Как объяснить проклятому болотнику, что все случившееся – нелепая ошибка?! Как оправдаться?! Болотник не простит…
Блуд уже собрался было броситься перед Ярополком на колени и признаться в клевете, но, глянув на острые копья гридней и хмурое лицо князя, остался на месте. Он еще успеет разобраться… Успеет все поправить… В конце концов, многое еще могло измениться…
И все изменилось. Не успела закрыться за пленниками дверь, как, чуть не сорвав ее с петель, в горницу влетел Рамин. Он отказался признавать вину нарочитого и потому во время судилища заменял Горыню на
