То ли Лютича удивила резкость моих слов, то ли он пытался разобраться в сказанном, не знаю, но наступила тишина. На меня накатила внезапная усталость. Все стало безразлично. Пусть кузнец молчит, пусть думает сколько хочет, лишь бы не отказался помочь.
– Но при чем тут я? – наконец сказал он.
– Ты привел урманина. Ты его знаешь… Ты… – Мне не сразу удалось подобрать подходящие слова. Просить Лютича о милости оказалось сложнее, чем я думала. – Ты друг Горясера… Он был со мной одну ночь. Вот я и подумала, что ты… поможешь…
– Чем же?
– Поговоришь с урманином. Попросишь снисхождения, отсрочки…
– Это глупо. – Казалось, кузнец пропустил все мимо ушей и расслышал лишь последнюю просьбу.
Зачем я, вообще, разболталась о Горясере, о той ночи? Я заставила себя успокоиться и вслушаться в речь Лютича.
– Арм мне не родич и даже не друг, – говорил он. – С какой стати он послушает меня и простит такой большой долг? И почему ты решила, что я сумею помочь? Почему ты вообще пришла ко мне?
А действительно – почему? Почему я ждала помощи именно от него?
– А что до дружбы с Горясером, то ты ошибаешься, – продолжал кузнец. – Он не мой друг – он мой рок, мое порождение, мое дитя и мой хозяин… Он что угодно, но не друг. Неужели, проведя ночь в его постели, ты так ничего и не поняла?
Поняла? А что я должна была понять? Что с ним я чувствую себя сильной и в то же время слабой, нежной и решительной, хитрой и доверчивой? Что его невозможно забыть?
– Ты ничего не поняла! – заорал Лютич. – Глупая девка! Он же холоднее льда и тверже камня! Я сам сделал его таким!
Я попятилась. Похоже, у кузнеца снова начинался припадок безумия.
– А я-то полагал… – Лютич вздохнул. Лавка под ним заскрипела. Мне вспомнилась банька, тяжелое тело кузнеца, его жесткие руки, вдавливающие меня в пол…
Я попятилась, уперлась спиной в стену и зашарила по ней ладонями в поисках двери.
– Ладно, не важно… – Кузнец забыл обо мне и стал разговаривать сам с собой.
Я лихорадочно ощупывала стену. Она оставалась гладкой и ровной. Двери не было.
– Пришла ты по его просьбе или по собственной глупости – это уже не важно. Важен Ярослав. Только он может остановить реки крови. Ему бы… – Кузнец ненадолго замолк.
Стараясь двигаться как можно тише, я скользнула влево по стене.
– Ох, не в те руки попало мое творение! – вдруг принялся сокрушаться Лютич. – Не в те! Клинок Орея, защитника и праотца русичей, служит братоубийце!
Я сместилась еще влево. Кузнец распалился не на шутку, может и зашибить. Однако, на мое счастье, Лютич неожиданно спокойно заявил:
– Деньги варягу надо отдать. Не отдашь – отдадут в закупы.
Эк удивил. Будто я сама не знала! Не раз собственными глазами видела несчастных закупов. Они за долги работали годами, все надеялись расплатиться, а потом так и помирали в рабах.
– Продадут, – повторил Лютич и зашагал по горнице, размышляя вслух: – А нужны ли Ярославу деньги? Кабы были нужны, собрал бы со всего новгородского люда. Ладьи-то крушила не ты, а они… Нет, у него на уме другое. Что?
– Он хочет, чтоб я пошла в Киев, – отозвалась я. – Окаянный держит там княжну Предславу, а Ярослав думает, что я сумею ей помочь.
Лютич остановился. Помолчал и произнес:
– Ярослав умен. И тебя выбрал неспроста. Ты – девка, бродяжка, сказительница. Зашла в Киев, наслушалась новостей, захотела спеть княжне… Никаких подозрений. Да, тебе будет легче всех добраться до Предславы. Но помочь ей? Как?
Я пожала плечами. В темноте этого было не видно, но кузнец словно угадал мое движение:
– Вот и я не знаю. А Предслава для Святополка – как щит. Окаянному лишить ее жизни легче легкого, а наш князь любит сестру. Ради нее может склониться перед Киевом.
Я устала от его рассуждений. Мне хотелось на двор, вдохнуть свежести. Темнота душила меня. Ноги подкашивались…
– Предславу надо выручать… – бормотал Лютич.
Я не выдержала:
– Отпусти меня, Бога ради…
Шрамоносец сначала словно не расслышал, продолжал что-то бубнить, а потом вдруг резко остановился:
– Что ты сказала?
– Выпусти меня… – Сил у меня почти не оставалось. – Дверь… не найду…
– Ах дверь. – Я услышала его короткий смешок. – Я и забыл, что твои глаза тут не видят. Но прежде, чем уйдешь, прими от меня совет и подарок.
– Какой подарок? – Мой язык ворочался во рту, в голове гудело, а глаза слепли, слепли, слепли…
