— Обещал ли ты ему что-нибудь от имени Говорящих? — На этот раз вопрос требовал ответа.
— Не обещал. — Что было абсолютной правдой, ибо Райку не дурак.
— Поверит ли он, если ты теперь дашь обещание?
Смущение Райку не было совершенно наигранным.
— Что я должен пообещать? Чабано не глуп, что, я уверен, тебе не надо сообщать, Первый Говорящий.
— Действительно, не надо мне сообщать то, что я и знаю. Ты можешь обещать ему от моего имени часть того, что он просил, но не получил.
— Что он должен дать нам?
— Ты дерзок, пытаясь торговаться со мной.
— Я говорю так, лишь чтобы напомнить о привычках Чабано, Господин. Он дерзок, как леопард, залезший в стойло, чтобы оторвать новорожденного теленка от вымени матери. Он также алчен и яростен, когда им лишают того, к чему он стремится.
— Думай я, что Чабано имеет власть над духами, я бы сказал, что он сделался твоим Господином: мастер славословия не сказал бы лучше.
Райку замолчал. Если этот старик и дальше будет тратить время их обоих, говоря загадками...
— Но если бы Чабано имел власть над духами, он бы и сам сделал многое из того, что просил нас исполнить для него за прошедшие годы. Так что не сомневаюсь, что ты говоришь то, что считаешь правдой.
— Никто из людей не может говорить иначе, Господин.
Взгляд, брошенный Первым Говорящим, напомнил Райку, что не один Чабано может подавлять ропот или нагонять страх на непослушных, не повышая голоса. Он почувствовал желание снова упасть ниц. Первый Говорящий скрестил руки поверх бронзового медальона, висящего на груди.
— Ты можешь пойти к Чабано, Безмолвный брат Райку. Обещай ему помощь от нас и попроси его сказать нам, кто появился среди Ичирибу.
— Вероятно, победитель Ксухотла?
Взгляд Первого Говорящего дал ему понять, что об этом не следует говорить вслух. Райку попытался изобразить на лице покорность.
— Мы обладаем... способами... выяснить это, — продолжал Первый Говорящий. — Однако то, кто владеет колдовской силой, узнают, когда мы воспользуемся нашими способами. Они узнают о наших силах и то, что с нашей стороны им может грозить опасность. Глаза, которые видят, и уши, которые слышат, без помощи колдовства нельзя обнаружить.
Райку теперь пытался изображать не только покорность, но и удивление, даже восхищение. Действительно, он вполне мог восхищаться частью тактики Первого Говорящего. Более хитрый способ притвориться, что ничего не случилось с магическим шаром, трудно было вообразить.
«Не следует недооценивать Первого Говорящего, даже во время такого триумфа».
— Действительно, Чабано часто говорил, что ни одна птица яйца не снесет без того, чтобы он об этом не узнал рано или поздно, — сказал Райку. — Я думаю, он хвастает, но он безусловно умеет пользоваться услугами шпионов и имеет своих людей среди Ичирибу.
— В таком случае иди и потребуй воспользоваться ими для нас, — произнес Первый Говорящий. — Иди, и если вернешься со знанием, какое мы ищем, ты можешь быть поднят до ранга Говорящего.
Новый Говорящий избирался из Безмолвных братьев, лишь когда умирал старый Говорящий, а пока ничего не было сказано о такой смерти. И не будет, подозревал Райку, по крайней мере до тех пор, пока не появится необходимость объяснить, почему Безмолвному брату Райку предоставлена такая честь.
А необходимость появится, поклялся он. Он не промахнется теперь, когда было свободно предложено то, ради чего он пролил бы кровь, и не только чужую!
Райку снова распростерся и пролежал до тех пор, пока не позволили подняться, затем быстро вышел из помещения Первого Говорящего.
Чнннг!
Копье Конана глубоко вошло в пень, который был мишенью в соревновании в метании копья. Вошло так глубоко, решил киммериец, что ударилось в сучок и отскочило. Древко так сильно задрожало, что наконечник выскочил из дерева, и копье упало, подняв пыль.
Конан повернулся к Аондо и приветствовал его взмахом руки. Воин Ичирибу выиграл в метании копья, хотя и с самым небольшим преимуществом. Если бы не этот последний сучок...
Сзади подошла Валерия и остановилась рядом с Конаном. Теперь на ней была набедренная повязка Ичирибу, венок, означающий, что она женщина, давшая клятву, и кожаные обмотки на ногах. Долгий путь, солнце и остров Ичирибу сделали ее светлую кожу жителя Севера темнее, но никак больше не повлияли на ее внешность.
— Что теперь, Конан?
— Сегодня больше ничего. Завтра каноэ, ловля рыбы и затем вечером танцы на барабане.
По лицу Валерии пробежала тень:
— Конан, я умею обращаться с веслом не хуже их. Лучше тебя, я думаю.
— Весьма вероятно. Но от этого не зависит жизнь или смерть, если я проиграю где-нибудь, кроме как во время танцев на барабане. Аондо победил в борьбе...
— Потому что ты позволил ему победить, чтобы смутить его мозги ложными надеждами.
— Женщина! — сказал киммериец, надвигаясь на нее и изображая гнев. — У меня что, не может быть от тебя секретов?
— Нет, — ответила Валерия с озорной улыбкой, что придало ей вид почти девочки. — После того как я столько времени провела с тобой, я была бы дурой, будь все иначе.
— Ты не дура, это точно, — сказал Конан. Вдруг тревожная мысль заставила его нахмуриться. — Если только ты не вызвалась грести на каноэ вместо меня.
— А если вызвалась?
— Ответь мне. Ты вызвалась участвовать вместо меня в гребле на каноэ?
— Да.
— Кром! Если бы у них только хватило ума отказаться...
Они согласились.
Конану хотелось взять Валерию и потрясти так, чтобы она образумилась, но он понял, что этим лишь растрясет вдребезги их дружбу, и удовлетворился тирадой проклятий. От этого разлетелись птицы и заплакали дети. Женщины и даже воины отшатнулись от киммерийца и оставили его с Валерией наедине, так что никто не мог их слышать.
— Это предложила Эмвайя? — прорычал он.
— Что «это»?
Он пытался найти приличные слова.
— Это... чтобы занять мое место.
— Нет. Она была достаточно дружелюбной, но мы еще недостаточно долго пробыли среди этих людей, чтобы прислушиваться к подобным советам кого-либо из них. Особенно к советам дочки колдуна.
— По крайней мере, ты растеряла еще не все мозги.
— Что имеешь в виду, киммериец? — в голосе Валерии слышалось раздражение.
— Если они позволят тебе занять мое место в одном и »состязаний — это значит, что они считают тебя воином.
— Ну и что?
— Знатным воином.
— Тем лучше.
Киммерийцу не удалось скрыть раздражения в голосе.
— Воином, связанным со мной клятвой кровного родства. Только такой может заменить другого в соревновании. Таков закон.
— Я знала...
— Женщина! — заорал киммериец. — А ты знала, что, если ты это сделаешь, тебя будут испытывать так, как и меня? Что твоя судьба идет в ногу с моей? Если я проиграю в танце на барабане, ты умрешь вместе со мной!
Конан ожидал чего угодно, но только не того, что Валерия обнимет его, затем пригнет его голову, потянув ы полосы, и крепко поцелует.
— Хвала всем богам! Я не знала, что так легко могла избавиться от необходимости сидеть и ждать, пока меня не бросят какому-нибудь воину, как кость собаке!
Конан решил, что Валерия действительно говорит то, что он слышит, и что ни один из них не сошел с ума. Он очень сомневался, что если танец на барабане окажется не в его пользу, то они покорно предстанут перед смертью. Валерия не такова.
До этого Валерия представала перед опасностью смерти лишь с единственной целью — самой остаться в живых. Если сейчас она свободно избрала совместный последний бой, то пусть так и будет, и тем хуже для Ичирибу, если они всерьез воспримут приговор, вынесенный барабаном!
Глава IX
Валерия все еще плохо понимала язык Ичирибу. Она, однако, достаточно хорошо могла читать лица, и на всех лицах вокруг было написано, что она сошла с ума.
В десятый раз с того момента, как Валерия села в каноэ, она подняла весло и подержала его так, чтобы определить центр тяжести. Утреннее солнце золотило капли воды, которые капали с лопасти весла в озеро.
Этим утром название Озера смерти казалось чудовищно неподходящим для такой прекрасной водной глади. Поверхность цвета изумруда со вспышками лазури поблескивала, и легкая рябь пробегала лишь тогда, когда налетал бриз. Солнце сияло сквозь розового и белоснежного цвета крылья целых стай птиц, высоко пролетающих над островом Ичирибу по направлению к далекому берегу.
Валерия положила весло и тоже в десятый раз слегка покачала каноэ, чтобы проверить остойчивость. Это была одна из лучших долбленок из тех, что она видела: обработанная изнутри и снаружи и промасленная до такой степени, что поверхность на ощупь была гладкой, как тыльная сторона ладони Валерии. Даже более гладкой, если учесть, что ей пришлось пережить с тех пор, как она бежала из объятий того капитана.
Конан был прав. Она могла бы потратить годы о том жалком приграничном поселении, дождавшись того, что время забрало бы ее силу и красоту и Красное братство не приняло бы ее назад. Или она могла бы умереть от лихорадки, от падения с лошади, от стрелы или ножа какого-нибудь бандита, недостойного вычищать грязь из трюма на каком-нибудь корабле Красною братства. Умереть, не чувствуя палубы под ногами, на увидев больше, как надувается ветром парус, не услышав, как поют гребцы, когда буксируют корабль из гавани...
Она поморгала и отбросила мысли о прошлом. Сейчас она может жить лишь от одного мгновения до следующего, от одного гребка до другого. Иначе на Конана ляжет пятно: те, кто сомневается в способностях бледных братьев, будут ликовать; получится так, что она зря бросила свою жизнь на весы.
