как похвалу, сама будучи из тех, кто сомневается в самом существовании богов. Вера самого Копана не доходила до такого. Он лишь сомневался во всем, что священники говорили о богах, и ждал, пока боги не заявят о себе сами. А поскольку до сих пор они молчали, он находил в этом достаточное основание, чтобы полагаться на собственное умение и силу.
Конан изобразил некоторое добродушие и оглядел Аондо. Мозгами этот парень похвастаться не мог, но впечатление, что он неповоротлив, как увязший бык, обманчиво. Конан видел его быстроту в предыдущих состязаниях. К тому же Аондо знал искусство танца на барабане с детства, в то время как жизнь Конана — а теперь и Валерии, будь проклята эта женщина! — зависела от того, сумеет ли он овладеть этим искусством за считанные мгновения.
Об Аондо ничего больше узнать было нельзя. Конан обратил внимание на сам барабан.
Это было чудовищное сооружение: неровный круг двадцати шагов в поперечнике. Рама барабана была из дерева такого толстого, что можно было сделать из него боевую галеру или крышу храма. При свете факелов кожа барабана имела бурый цвет хорошо дубленной бычьей кожи, но блеск будто мелких чешуек указывал на иное происхождение. Зная, сколько необычных зверей скрывают джунгли в этих краях, киммериец не позволил этой мысли расстроить себя. Если только кожа барабана выдержит его вес до тех пор, пока он не завоюет жизнь и свободу для себя и Валерии, ему наплевать, даже если это шкура существа с Луны!
Из-за кольца зрителей вышли вперед Добанпу и Сейганко. Конану показалось, что он где-то в кольце заметил Эмвайю и Валерию, но толпа была слишком плотной, чтобы разглядеть точнее. Было очевидно, что все, кто мог ходить или кого можно было нести, сумели оказаться этой ночью здесь, все — от младенцев на руках до почтенных старцев.
Налетел порыв ветра, и факелы закоптили, дым змеей обвил Конана. Дым имел запах экзотических смол и трав, каких киммериец не встречал в Черных Королевствах. Племена Озера смерти, он мог поспорить, отличались даже от родственного им народа у берега.
Будет время узнать о них побольше, после того как он победит. Конан поднял руки и хлопнул в ладоши над головой в знак того, что готов. Аондо сделал то же самое.
Откуда-то из-за круга факелов донеслась барабанная дробь. Это не был один из огромных говорящих барабанов, всего лишь барабанчик — на нем вполне мог стучать и ребенок. Но это был ритуальный сигнал для танцоров занять свои места.
Конан нашел бревно с зарубками, которое служило вместо лестницы, но не воспользовался им. Вместо этого он схватился за край барабана, согнул колени и одним прыжком запрыгнул наверх.
Барабан загудел, будто барабаны всех галер, всех флотов мира забили одновременно. Конану показалось на мгновение, что даже замерло пламя факелов. И конечно, он видел удивление на всех лицах... включая лицо Аондо.
У представителя Ичирибу, во всяком случае, хватило ума не пытаться повторить подвиг Конана. Он забрался по своему бревну с зарубками и лишь затем прыгнул на середину барабана.
Снова по холмам разнесся громовой рокот и растворился в темноте над озером. Конан переместился по барабану, снова согнув колени, поскольку теперь это искусство казалось не более трудным, чем умение ходить по качающейся палубе; проще, чем умение ходить по качающейся палубе; проще, чем стоять на спине лошади. Он надеялся, что дальше будет так же легко.
Вобеку внимательно наблюдал, как двое танцоров приступили к своей сложной работе. Он сомневался, что опыт Аондо пересилит его природное высокомерие. Ничто не могло уберечь Аондо от недооценки противника, а с этим Конаном это недопустимо.
Тем лучше. Чем больше Аондо окажется должен Вобеку, тем более послушным орудием будет этот воин в руках шпиона Чабано. Чем больше сведений сможет Вобеку доставить вождю Кваньи, тем выше будет его место, когда другое племя начнет править наконец на землях вокруг Озера смерти.
Вобеку похлопал мешочек у пояса. Он казался обычной воинской сумкой, в которой могут быть ложка и миска из тыквы, костяная игра и жила, чтобы чинить одежду, или несколько полосок высушенного на солнце мяса и вяленая рыба.
Там были все эти предметы, чтобы сбить с толку того, кто случайно решит посмотреть, что там. Под ними лежало разобранное на две части духовое ружье и мешочек стрел к нему.
Духовое ружье не было оружием воинов племен южных лесов. Дальность его действия более чем в два раза меньше, чем у хорошо брошенного копья, но сегодня не нужна дальность, когда жертва ничего не подозревает.
Да и надо всего лишь оцарапать обнаженную кожу, а остальное сделает яд. Искусство сохранять на воздухе действие яда кобры было известно лишь Посвященным богу, и стрелы были частью их подарка Чабано. Малой частью, если учесть, что у Вобеку было только три стрелы. Или заклинание, чтобы сохранить яд, так трудно произнести, или Посвященные богу просто жадничают как обычно?
Однако когда достаточно одной стрелы, три уже много. Жертва ничего не заподозрит, а кобры на острове — не редкость, чтобы кто-нибудь заподозрил нечто большее, чем простое невезение, до тех пор пока не окажется слишком поздно. Слишком поздно для жертвы Вобеку и для ее товарища, танцующего на барабане.
Прохладный ветер обещал еще более сильный дождь. Конан, несмотря на это, вспотел, так же как и Аондо, и пот обоих тек на уже мокрую поверхность барабана, отчего стоять на нем было еще сложнее.
Не только пот Аондо заставлял Конана бороться, чтобы устоять на ногах. Через непредсказуемые промежутки времени воин Ичирибу кидался на колени или даже на живот, а затем ударял по барабану обеими огромными руками, чтобы подняться. Эти действия сообщали барабанной коже каждый раз новые движения, также непредсказуемые.
Сам Конан оставил такие приемы. Он быстро выучил, что никакое движение кожи барабана не грозит ему опасностью потерять равновесие... пока он, по крайней мере, готов к ней, что означало: широко расставить ноги, колени полусогнуть и расслабиться или напрячься в зависимости от того, что потребуется.
Танец на барабане не был похож ни на что, что доводилось делать киммерийцу раньше. Но он требовал умения, которое Конан оттачивал годами, пока оно не стало так же остро, как кромки его меча. Из умения он может соткать себе победу или по крайней мере избежать поражения.
Своими тонкими приемами Аондо тратил силы, которые Конан берег. Однако воин этот не казался медлительнее или слабее, чем был в начале поединка. Каково будет решение Ичирибу, думал Конан, если танец и кончится тем, что оба останутся на барабане, но не в состоянии пошевелить и пальцем?
Он рассмеялся и засмеялся снова, когда увидел, что Аондо от этого нахмурился. Нет сомнения, что толстяк ломает голову, пытаясь отгадать, какую уловку готовит киммериец, Конан рассмеялся в третий раз над глупостью Аондо, Стоит только отвлечь внимание от следующего движения противника — и проиграешь точно.
Для Конана мир сжался, и были в нем только барабан и человек напротив. В битве за жизнь он всегда сосредоточивался, поскольку ему уже было достаточно много йот, чтобы побеждать умением, а не одной лишь силой молодости и, возможно, благодаря помощи богов. Сегодня так и должно быть.
Конан высоко подпрыгнул и перекатился. Перекатившись, он снова стал на четвереньки. С силой ударил руками и коленями по поверхности барабана и подскочил в воздух. Приземлившись, он снова стоял на ногах.
Он находился близко к краю барабана. Аондо издал дикий крик радости, когда увидел, что победа его уже близка. Он в свою очередь прыгал не переставая, отчего кожа барабана бешено плясала.
Конан умышленно позволил этому движению кожи переместить его на расстояние примерно в длину копья от края. Ему не грозила никакая опасность, если только не сломается рама барабана. По обычаю, это прекращало дуэль, пока плотники не восстановят поломку.
Аондо, однако, грозила опасность истощения, если он и дальше будет скакать, как блоха на горячей сковородке, пытаясь сбросить Конана. Он, похоже, забыл древнее правило боя: не делай ставку на то, что можешь сделать лишь однажды.
Умышленно Конан сместил центр тяжести так, что каждый прыжок кожи барабана медленно отдалял его от края. Грохот барабана заглушал ветер, а скоро этот грохот заглушит и гром неба.
Конан подумал, как же зрители переносят такой шум, и увидел, что они действительно расступились.
Валерия и Эмвайя стояли теперь рядом на расстоянии руки от одного из факелов. Конан ухитрился подмигнуть Валерии и помахать рукой, заметил, как она помахала в ответ, и увидел, что Аондо пытается сократить разделяющее их расстояние.
Было запрещено правилами, обычаем и разными табу касаться одному танцору другого. Однако близко подходить к противнику разрешалось. Не давая ему места, чтобы двигаться, можно было добиться победы.
Можно даже заставить противника ударить, иа чего ему будет тут же присуждено поражение. Конан мог на многое поспорить, что такая мысль была в голове Аондо. Однако иа истекающем потом лице Аондо бы и маска такой ярости, что можно было подумать — он готов нанести удар первым.
Конан это ясно увидел, но отбросил такую мысль. Такая победа не будет почетной и не даст ни ему, ни Валерии надежного места среди Ичирибу. К тому же Аондо может оказаться слишком хорошим воином, чтобы умереть просто из-за того, что не смог сдержаться.
Если бы судьба Валерии не была связана с его судьбой, киммериец совершенно отбросил бы эту идею. Но при данных обстоятельствах следует приберечь эту уловку на случай, если ему придется спасать и свою жизнь, и жизнь своего товарища.
Аондо еще больше сократил расстояние за время, потребовавшееся Конану для того, чтобы принять решение. Сейчас киммериец мог бы протянуть руку и коснуться Аондо. Аондо был слишком высок, чтобы его можно было перепрыгнуть, так что Конан ждал, когда прыгнет воин Ичирибу.
Затем он с силой топнул обеими ногами по коже барабана, Аондо приземлился на колеблющуюся поверхность, качнулся и, пытаясь сохранить равновесие, отвернулся от Конана.
В то мгновение, пока противник на него не смотрел, Конан сделал самый длинный прыжок за время поединка. Он приземлился в шести шагах от Аондо. Теперь Аондо стоял спиной к краю барабана. Конан еще больше увеличил расстояние, видя, что Аондо снова готов броситься, без ума от ярости, и тем самым закончить без чести свою жизнь. Вдруг, как раз когда киммерийцу показалось, что ярость начинает оставлять Аондо, раздался женский крик.
Валерия стояла рядом с Эмвайей, устремив взгляд ил барабан, когда скорее почувствовала, чем увидела движение молодой женщины. Эмвайя, казалось, почти парила эти три шага, не касаясь ногами земли. Когда она вошла в поле зрения Валерии, пиратка заметила, что лицо Эмвайи искажено.
Затем неожиданно дочь Добанпу покрылась потом, выбросила вперед руку и, будто схватив что-то в воздухе, вскрикнула.
Валерия выхватила меч и кинжал, мало обращая внимания на стоящих вокруг. Зрители вокруг Валерии и Эмвайи расступились, словно дочь колдуна неожиданно вспыхнула пламенем.
Эмвайя шаталась, трясла рукой и открывала и закрывала рот, не произнося ни слова. Валерия видела, как закатились ее глаза, как она упала на колени, как натряслись пальцы, как руки свело судорогами.
— Змея! — крикнул кто-то.
Валерия вертелась, стараясь смотреть сразу во все стороны и нанести удар по тому, что хоть отдаленно напоминало бы змею. Тут она заметила красный, распухший участок на руке Эмвайи, — на руке, вспомнила она, которой Эмвайя схватила что-то в воздухе.
Мгновенно Валерия сменила объект поисков. Она и кала не человека или оружие. Скорее она искала определенное выражение лица. Убийцы имеют такое выражение лица, которое ни с чем нельзя спутать. Убийца же, который только что совершил покушение не на того человека, имеет еще более определенный вид, если только он не член специально обученных кланов, какие она не ожидала найти среди Ичирибу.
Валерия отыскала лицо с таким выражением, лицо, которое она узнала, хотя и не могла вспомнить имени. Этот человек отчаянно пытался спрятать предмет, находящийся у него в руках, за спиной женщины, стоящей впереди.
