Конан сражался со столькими волшебниками и колдунами, что не хватило бы пальцев на руках и ногах пересчитать их. Но всегда, когда у него был достойный выбор, он старался обходить стороной их проклятую породу.
— Никогда им раньше не был, — ответил Конан. — И предпочел бы им не быть. Вполне возможно, это ветер сыграл шутку. Я так давно не был в этих краях, что, может быть, позабыл что-нибудь.
По лицу Валерии было видно: она сомневается, что слышит правду; но голубые глаза киммерийца были спокойны, и он улыбался. Мгновение спустя аквилонка улыбнулась в ответ, повернулась спиной и легла. Вместо грудей можно было лицезреть прекрасной формы ягодицы, но Конан не смотрел на них. Он сидел, скрестив ноги, положив перед собой меч, и ждал так же терпеливо, как тогда, когда следил в течение трех дней за сокровищами в Замбуле, чтобы разузнать повадки стражников. Ждал, потому что знал о джунглях больше, чем признался в этом Валерии. Ничто в природе не могло издать такой звук, а то, чего нет в природе, довольно часто оказывается опасным.
Через некоторое время дыхание Валерии сделалось ровным, и она крепко заснула. Дыхание Конана также замедлилось, так что он мог показаться железной статуей в ночных джунглях. Лишь непрестанное движение глаз выдавало в нем жизнь.
Кто бы ни выслеживал их, Конан ничем не поможет своему врагу обнаружить себя и Валерию; врага ждет лишь острая сталь.
Глава II
Сейганко, сын Байу, не был ни самым быстрым, ни самым сильным, ни самым высоким из воинов Ичирибу. Он был лучшим пловцом, что оказалось весьма полезным в борьбе его народа против Кваньи.
Он также был сообразительным воином, несмотря на молодость лет. Он думал, прежде чем использовать свою скорость, силу или рост. Таким образом, Сейганко искуснее использовал их, чем его более щедро одаренные товарищи.
Это служило источником зависти, а однажды стало причиной дуэли насмерть, из которой он не только победителем, но и без единой раны. Но в еще большей степени это послужило источником уважения, которое он снискал себе со дней посвящения в мужчины до того дня, как Добанпу Говорящий с духами прочитал приметы и заявил, что Сейганко достоин того, чтобы за ним следовали в бою.
С того дня Сейганко командовал. Он всегда командовал на войне, когда призывали всех мужчин Ичирибу. Он также довольно часто командовал во время набегов и стычек, когда обычай или табу не требовали, чтобы командовал кто-либо другой.
Не все бои были для Сейганко столь же безобидными, как та дуэль. Да и не могло быть иначе в борьбе против такого врага, как Кваньи. Их Верховный Вождь Чабано сделал бы своих воинов грозными и без помощи Посвященных богу, благодаря лишь своему искусству владения копьем и мечом. С их помощью вождь мог бы очистить берега и острова Озера смерти от всех других и затем направить свое завоевание вниз по реке.
Сейганко повезло, что Посвященные богу и Чабано редко могли долго действовать сообща, а часто едва ли разговаривали друг с другом. В любое время для Ичирибу было важно знать о планах Чабано и о том, в каких он отношениях с Посвященными богу.
Вот почему Сейганко подошел к западному берегу Озера смерти в ту ночь, когда Конан сидел, охраняя под кустом Валерию.
Он и еще четыре воина тихо, как привидения, гребли на каноэ. Они продвигали каноэ сильными, уверенными гребками, так умело вынимая весла, что ни один всплеск не выдавал их присутствия. Облака заволакивали луну, и в это время года рыба-лампа, чей свет, если ее потревожить, часто выдавала гребцов, здесь не водилась.
В сотне шагов от берега все пятеро гребцов как один вынули весла из воды. Каноэ по инерции проскользило еще пятьдесят шагов. Наконец нос его уткнулся в тростник, который местами рос так густо, что по нему вполне мог ходить ребенок.
Сейганко и его товарищи перелезли через борт лодки, производя столь же мало шума, как и на воде. Держась за борта, они беззвучно работали ногами, пока не нащупали илистое дно.
Каждый воин имел на себе лишь головное украшение и набедренную повязку из змеиной кожи, а из оружия — дубинку или трезубец, нож из обсидиановых пластин, вставленных в дерево, и сеть. Каждый был обильно смазан зловонным рыбьим жиром. От его вони всех, кроме Ичирибу, рвало. Жир скрывал запах живой плоти от рыбок, прозванных кастратками, которыми кишели воды вдоль берегов Озера смерти.
— Помните, — прошептал Сейганко, — нам не нужны пленницы. Если женщины побегут, не преследуйте их.
— А если останутся? — спросил один из воинов, оскалившись так, что это было заметно даже в темноте.
— Помните, что мужчина, берущий женщину, поворачивается к остальным спиной, — сказал Сейганко.
— Эй... — начал самый крупный из воинов. — Тебе-то не надо думать, где раздобыть следующую женщину, Сейганко. Теперь, когда...
— Попридержи язык, Аондо, — оборвал его третий воин, — или если Сейганко не вызовет тебя на дуэль, то вызову я. Ты ревнив так же, как и глуп.
Сейганко ничего не мог добавить к этим мудрым словам, хотя и знал, что его помолвка с дочерью шамана Эмвайя действительно возбудила много ревности. Эмвайя была самой красивой женщиной Ичирибу и заслуживала самого лучшего воина, но не все мужчины понимали это так же ясно, как она. Молодой вождь поклялся, что будет остерегаться удара в спину, пока огромный Аондо рядом. Он отполз влево к выбранному им укрытию. Остальные воины поползли следом, еле слышно шурша травой, так что движение их можно было проследить лишь по тихому жужжанию побеспокоенных насекомых.
Не успела еще примятая трава подняться, как на тропе послышались голоса. Как часто и бывает, голоса пожали и женщинам, и мужчинам-воинам, охраняющим группу женщин, доставляющих пищу и прочие удовольствия воинам в лагере, там, где река Гао вытекает из Озера смерти.
Кваньи держали своих воинов также и на юге, охраняя пастбища и поля со злаками на другой стороне озера. Чабано с удовольствием держал бы там намного большие силы, чтобы совершать через перевал набеги на речную долину по другую сторону гор. То, что Ичирибу со своими каноэ имели власть над озером, мешало Чабано и лишь распаляло его ненависть к ним.
Вот кто-то из идущих по тропе Кваньи, более умный, чем его товарищи, призвал к тишине. Но призвал голосом столь же громким, как голоса остальных. Острый слух Сейганко позволил ему определить расстояние до говорившего, будто он протянул лиану. Если враг пройдет еще двадцать шагов — он обречен, как собака в зубах леопарда.
Кваньи прошли это расстояние, и Сейганко дал им пройти еще двадцать шагов и лишь тогда приложил к губам костяной свисток и свистнул. Если женщины сумеют убежать по тропе, неважно в каком направлении, это меньше будет отвлекать таких воинов, как Аондо.
Пронзительный звук свистка заставил на мгновение затихнуть и воинов врага, и зверей в джунглях. И в это мгновение все пятеро воинов Ичирибу выскочили из укрытия и набросились на противника.
Сейганко едва успел убедиться, что никто из товарищей не задержался, как оказался перед лицом воинов. У обоих были тяжелые кожаные щиты и по три копья, которые Чабано выдавал каждому Кваньи. На открытой местности при дневном свете они могли бы устоять против воинов Ичирибу, и даже сейчас такого врага нельзя недооценивать. У Сейганко не было привычки недооценивать любого врага, поэтому-то он и жив до сих пор, в то время как его враги большей частью мертвы.
Он сделал обманное движение дубинкой, заставив одного противника поднять щит, накрыл сетью щит другого и резко дернул. Грузики с шипами по краям сети впились в тело воина и в кожу щита. Противник взвыл и неловко шагнул вперед, опустив щит так, что он перестал быть защитой.
На этот раз Сейганко ударил дубинкой по-настоящему. Удар расколол деревянное головное украшение и череп под ним. Тут же Сейганко развернулся, отвел ногой книзу копье, которым бил его другой воин, и сократил расстояние так, что плотно прижался грудью к щиту нападавшего.
Воин оказался крепким: он с силой толкнул Сейганко, отбросив его назад. Сейганко сделал вид, что потерял равновесие, и упал на спину. Противник ринулся вперед, занеся в воздухе второе копье.
Копье вонзилось лишь в траву. Сейганко откатился в сторону и, перекатываясь, выбросил обе ноги. Противник споткнулся, бросил копье, стараясь сохранить равновесие, и не заметил дубинки Сейганко. Описав внизу коварную дугу, дубинка прошла под щитом и раздробила ему колено.
Противник снова качнулся, но на этот раз не смог сохранить равновесие. Его щит уже не мешал Сейганко, и в следующее мгновение он упал, так как рука, державшая его, была перебита еще одним ударом дубинки.
Поскольку поблизости не было врагов, Сейганко мог уделить внимание своим товарищам. Трудно было различить их среди массы орущих и убегающих женщин и носильщиков Кваньи. Большинство из них, как он и предполагал, бежали прочь от берега. И сейчас вслед за ними направлялись и воины Кваньи.
Сейганко призвал духов предков, чтобы те прокляли этих трусов Кваньи. Но трусы ли они? Не могут ли они подчиняться приказам Чабано, который вполне мог догадаться, что цель таких набегов — захват пленных?
Сейганко добавил и Чабано к тем, кого проклинал. Этот вражеский вождь так хитер, что опасен даже тогда, когда его секреты раскрываются. Если он смог научить воинов предпочитать бегство плену, он вполне может сохранить много тайн, и каждая из них означает гибель Ичирибу.
Звук, похожий на любовный крик леопардов, возвратил внимание Сейганко к тропе. На расстоянии длины копья Аондо припер к стволу дерева женщину. Он уже снял с нее набедренную повязку и сейчас запихивал ее женщине в рот. И именно так, как не следовало делать, он повернулся спиной ко всему остальному, кроме женщины. Один воин Кваньи, лежа на окровавленной траве, перекатился, схватил копье и ударил.
Удар оказался не смертельным, потому что в последнее мгновение Сейганко несильно щелкнул воина дубинкой. Наконечник копья погрузился в зад Аондо всего лишь на толщину большого пальца. Аондо с криком подскочил больше от неожиданности, чем от боли, зажав рану рукой.
Одной рукой женщину было не удержать. Даже и не вспомнив о своей одежде, она исчезла в ночи. Аондо бросился вдогонку, налетел на щит воина Кваньи, который от неожиданности даже не поднял копья, и вступил в рукопашную схватку.
Сейганко подхватил упавшее копье, единственное оружие, которым можно было успеть достать до места, где дрались эти двое. Оружие это было мало приспособлено для метания, для этого больше подошел бы рыболовный трезубец. Но рука Сейганко была сильна и глаз верен. Ему и не нужно было поражать насмерть.
Копье прошло сквозь бедро Кваньи с такой силой, что наконечник показался с другой стороны. Воин взвыл, будто ужаленный огненными муравьями, и оттолкнул от себя Аондо. Сейганко подскочил к противнику, схватился одной рукой за древко и взмахнул дубинкой. Воин повалился, Сейганко выдернул копье, а Аондо оправился настолько, чтобы начать перевязывать рану пленника потерянной набедренной повязкой.
Имея двух пленников, которые не умрут до того, как с ними будет говорить Добанпу, набег можно считать удачным. Сейганко снова свистнул и, увидев, что все четыре отряда откликнулись, обещал духам щедрую жертву.
Они не только откликнулись, но и быстро явились, ведя еще двоих пленных, одним из которых была женщина, шедшая не без желания. Она была почти девочкой, рубцы женской татуировки на руках и шее едва зажили. На женщине ничего не было, кроме этой татуировки и пера, вплетенного в волосы за ухом.
Аондо уже залез в воду — подогнать каноэ поближе, чтобы легче было грузить лежавших без сознании пленных. Казалось, он желает быть как можно дальше от Сейганко.
Каноэ заметно погрузилось в воду, когда уложили последнего пленного. Сейганко оглядел судно, стараясь не показать сомнения. Он поклялся, что в следующий раз, когда будет руководить набегом, на озере их будет ждать второе каноэ, чтобы при необходимости оказать помощь и вывезти пленных. А то...
— Ты нам не нужна, — сказал он девушке. — Возьми одежду у любого из убитых и возвращайся к своему.
