мушкетный выстрел.
И снова стало тихо, как в могиле. Затем в задних рядах поднялся невообразимый шум.
Судья Харроу начал собирать документы, разбросанные перед ним, а судья Сивол машинально поправлял кружева на своем горле. Судья Томпкинс повернулся к судебному приставу.
— Заключенных отправить в дартмурскую тюрьму Его Величества и там ждать дальнейших распоряжений суда.
«Если останусь живым, — думал Бью, — то десять лет придется терпеть цепи, отвратительную пищу и грязь». Он вздрогнул. Какая глупость, какая ужасная глупость была с его стороны, когда он связался с этими людьми. В какой город его отправят потом? В Новый Орлеан? Нью-Йорк? Бостон? Наверняка в один из них. Он представил себе, каким длинным был год.
— Ну ты, давай шевелись! — Стражник стукнул его по ногам прикладом мушкета.
Глава 14
Их вывели утром. Холодным сырым утром. Несмотря на дождь и ранний час, вокруг собрались подвыпившие моряки, вылезшие из винных погребков, проститутки с режущими ухо голосами, пожилые женщины, несущие кувшины с пивом и корзины, полные пирогов, жареных угрей и вареных бараньих голов, девонские фермеры в вельветовых штанах, красных рубашках, наполовину прикрывавших их толстые бедра, и в маленьких продолговатых желтых шляпах без полей, похожих на половинки тыкв.
Одни жалели заключенных, другие — нет.
— Поглядите-ка на них! — взвизгнула старая карга, указывая на Бью и Сина. — Смотрите, говорят, он американец, но кто не знает, что у американцев красная кожа.
Стоящий рядом английский моряк мрачно взглянул на нее, приподнял ей подбородок своим указательным пальцем и ударил прямо в челюсть. Она упала на кучу мусора, а он, пьяно покачиваясь, махнул в сторону упавшей женщины.
— Порядочные люди! — крикнул он. — Вот кто мы! Обращайся к заключенным как к порядочным людям, даже если это осужденные контрабандисты и убийцы.
Они стояли около часа, прежде чем тронулись под конвоем круглолицых девонширских солдат вверх по крутым улицам Плимута, удаляясь от кислого запаха и грязи. Они шли по крутым мостовым навстречу пронизывающему ветру. Дождь яростно хлестал по уже промокшей одежде, а под ногами текли коричневые ручьи, извиваясь по выбоинам в глинистой грязи.
Бью надеялся, что, когда они достигнут вершины холма, дорога до Дартмура станет ровнее. Но, взобравшись на холм, он обнаружил, что они оказались у подножия другой гряды холмов, на которых было еще меньше зелени, чем на тех, что находились ближе к океану. А когда они одолели вторую гряду, перед ними раскинулась третья, коричневатая, унылая, намокшая от дождя, увенчанная клочьями тумана. За третьей грядой они снова оказались у подножия очередной гряды, и так продолжалось весь этот мрачный, бесконечно долгий день. Перед ними все время возвышались холмы, а дорога казалась нескончаемой рекой грязи, льющейся вниз из какого-то огромного резервуара наверху среди грязных, стремительно несущихся облаков, тумана и дождя.
Цвет этих холмов постепенно менялся от коричневого до серого, а затем до темно-серого, и окружающая местность была угрюмой, холодной и сырой. На обширном, покрытом вереском, волнистом пространстве не было ни деревьев, ни кустарников, ни домов — только тут и там с большими интервалами появлялись одинокие лачуги, которые, казалось, вросли в холмы, угрожающе нависшие над ними. Когда они поднялись выше, в воздухе появились хлопья снега и почувствовалась пронизывающая до костей сырость, чего Бью никогда раньше не испытывал.
К полудню они подошли к самой длинной гряде холмов, вершины которых терялись в плотной пелене снега и дождя. Вокруг торчали огромные гранитные пики и валуны, выступающие из грязи, как будто разгневанный Бог собрал сюда камни со всего света.
Впереди среди девонских солдат послышался неясный ропот, и Бью уловил слово «Дартмур».
Когда они наконец поднялись на вершину холма, Бью увидел перед собой местность, почти такую же, как та, через которую они уже проходили, и все же непохожую на нее. Это было гигантское пространство, которое, возможно, только казалось таким от усталости, голода или больного воображения. Перед ними раскинулась широкая долина, уходящая к заоблачным высотам, без деревьев и домов, усеянная тут и там гранитными обломками, кажущимися очень мелкими по сравнению с громадным коричневым пространством. Впереди грязной нитью тянулась дорога, лишенная всякой жизни, без деревьев и домов, где можно было бы укрыться от дождя и ледяного ветра со снегом.
Долина и отдаленные холмы были почти черными, за исключением тех мест, где лежал снег. Тускло- коричневая почва под ногами, когда Бью ковырнул ее носком сапога, оказалась не просто землей, а скользким черным разлагающимся болотистым перегноем.
Люди показались Бью ничтожными насекомыми, ползающими по черной крыше огромного сарая. Насекомыми, которых можно было легко смахнуть с лица земли без всякого сожаления.
Ближе к вечеру они подошли к убогому каменному дому, возвышающемуся среди луж, в которых плескались утки. За ним Бью увидел другой дом, а дальше — изгиб дороги и тропинку, спускающуюся к плоской, голой долине, где было чуть больше домов.
За домами у грязного склона холма распростерлась огромная круглая масса гранита, напоминающая гигантский жернов.
Это мрачное сооружение в форме большого колеса телеги представляло собой наружную каменную стену приблизительно с милю в окружности и высотой в двенадцать футов. На расстоянии тридцати футов от этой стены была еще одна, внутренняя стена, также высотой в двенадцать футов. Наверху над каждой стеной была натянута проволока с подвешенными к ней колокольчиками. Достаточно было лишь слегка прикоснуться к проволоке в любом месте, колокольчики поднимали шум, и стражники, услышав его, прибегали туда с заряженными мушкетами. Выступая внутрь, на стене с равными интервалами располагались укрепления с бойницами, так что из них стражники могли обстреливать из мушкетов весь тюремный двор и поразить любого, кто попытался бы взобраться на стену в надежде совершить побег.
Это огромное опрокинутое колесо было разделено на равные части высокой каменной стеной, пересекающей его по центру. С одной стороны стены были хранилища, служебные и караульные помещения. По другую сторону располагались тюремные строения. Их было семь. Каждое в виде огромного сарая с каменными стенами. Все они были обращены вовнутрь, к общему центру, как гигантские спицы этого огромного колеса. Семь строений были также разделены. Три — с одной стороны двора, три — с другой, а между ними располагалась тюрьма номер четыре, которая была наиболее темной и мрачной и которую прозвали «Черной дырой». В ней содержались самые свирепые и непокорные заключенные.
Высокая стена, отделявшая тюремную половину колеса от другой половины, имела в центре высокие ворота. Ворота вели из тюремной половины на квадратную, шириной в сто футов площадь, которую можно было считать центром колеса.
Заключенных погнали, как баранов, в проход под каменной аркой. Их подгонял отряд шотландцев в юбках, с обнаженными коленями. Затем людей пропустили через внутренние ворота в небольшой каменный дом, который стоял слева, рядом с госпиталем. Их одежда промокла и была покрыта грязью. Грязь виднелась и на волосах. Некоторые из арестантов, вроде Ол'Пендина, не могли стоять на ногах из-за мозолей.
Бью и Син лишь смутно припоминали свою первую ночь в дартмурской тюрьме. Они страшно устали и полагали, что людям дадут еду и отдельное место для сна. Бью, казалось, погрузился в густой туман дремоты — туман, который давил на него почти так же плотно, как вода, когда он погружался в нее с головой. Он ничего не соображал, хотя мог ходить, говорить и даже немного поесть. Позже он припоминал проходящие мимо толпы полуодетых французов и как он шел среди черных людей, каких никогда раньше не видел, не считая африканских праздников в Новом Орлеане. Кроме всего этого, ему помнился сплошной гам, потому что никто из заключенных не мог сидеть спокойно. Они затеяли обмен и торговлю, образовав что-то вроде маленьких магазинчиков, выкрикивали свои товары, торговали вразнос, собирались вокруг
