импровизированных игорных столов или в миниатюрных ресторанчиках и кафе.
Рано утром, после, казалось, вечной ночи ожидания и кратковременных погружений в сон, Бью и Син были подняты криком со своих постелей и выгнаны во двор вместе с другими заключенными. Слышался отдаленный бой барабанов. Осужденных строили в шеренгу на площади.
Сейчас должно было начаться. Сейчас люди, которые так долго служили Кейт, люди, с которыми они жили и сражались в пороховом дыму, умрут позорной, бесславной, ужасной смертью.
Когда Бью и Син со своими товарищами по камере дошли до площади, она была уже заполнена, и они сразу увидели, что все приготовления завершены. Настало время палача. В шаге от виселицы барабаны не прекращали свою дробь. Вот они начали бить чаще, и на помост вывели первого человека. Шаг за шагом вверх по ступенькам поднимался боцман в сопровождении священника в черном одеянии и двух здоровенных стражников. С каждым шагом барабаны били все громче и торжественнее.
Бью попытался отвести глаза, но не смог. Затрубили рожки, и прогремел пушечный выстрел под громкую барабанную дробь. Затем наступила тишина. Заслоняя солнце, на виселице закачался черный нелепый маятник. Тишина стояла такая, что был слышен каждый скрип.
Толпа людей, пришедших из своих домов, разбросанных по болотам, чтобы посмотреть на казнь, обезумев, закричала охрипшими голосами.
За боцманом последовал штурман Сантьяго, гордо взошедший на помост. Бью был уверен, что слышал пощелкивание его костей даже сквозь крики. Когда рев толпы стих, в наступившей тишине на концах веревок тихо покачивались две фигуры, чьи шеи склонились под ужасным, совершенно противоестественным углом, какого не бывает в жизни.
Несмотря на гордое начало, маленький кривоногий испанец умирал очень тяжело. Он шагнул навстречу смерти, издав отвратительные звуки губами, сложившимися в форме «О». Теперь, наконец, Бью нашел в себе силы отвернуться. Когда он снова посмотрел, еще не все было кончено. Маленький испанец был слишком легким, чтобы сломать себе шею при падении. Он висел, дрыгая ногами, а его смуглое лицо постепенно становилось фиолетовым. Тогда двое солдат, движимые непривычным состраданием, схватили его за обе ноги и изо всех сил дернули вниз.
Затем вывели француза. Он был раздет. Его тело было великолепным — с прекрасной мускулатурой, бычьей шеей, широкой грудью, мощными руками и ногами, как статуя, высеченная древними римлянами. Бью с неохотой признался самому себе, что Кейт разбиралась в мужчинах.
Четыре солдата в красных мундирах швырнули его плашмя на спину на подставку и привязали за кисти и лодыжки. Бью видел, как палачи вложили шесты в углубления лебедки и стали медленно ее поворачивать. На смуглом теле Дюма выступил пот. Его постепенно растянули так, что каждый сустав разъединился. Затем вперед вышел главный палач. В руке он держал длинный гибкий металлический прут, не толще большого пальца. Палач начал медленно, легко, даже грациозно ударять француза по груди, и с каждым ударом, который опускался с тупой методичностью, ломались кости.
Бью слышал глухие хрипы, вырывавшиеся из горла француза, которые становились все громче и перешли в тяжелый стон, пока наконец сильные мужские ноги не разошлись в стороны, и он издал свой последний жалобный предсмертный вопль. После того как перерезали веревки, француз, лишенный внутренней твердости, выглядел словно губка, так что, когда солдаты подняли его, он сложился, как кукла, набитая тряпками.
Глаза Бью жгли горячие слезы, которые текли вниз по щекам. Лицо его, несмотря на загар, стало бледным, как у привидения. Так умерла мать Кейт, так умерла бы сама Кейт, если бы ее люди не остались верными законам контрабандистов и не отказались выдать своих товарищей. Внезапно он ослабел, наклонил голову вниз и срыгнул на землю. Син положил свою большую руку ему на плечо.
— Держись, Бью, — прошептал он.
Барабаны снова забили дробь. На этот раз по-другому, медленно и торжественно. Подняв голову, Бью увидел взвод солдат и священника, медленно идущего рядом с ними и тихо читающего что-то из Библии. В окружении солдат, машинально ступающих в такт барабанному бою, шагал Ол'Пендин, избитый и измученный так, что его обожженное, в синяках лицо стало почти неузнаваемым. Его не повели к виселице. Солдаты подвели его к изрешеченной стене, которую до этого Бью не замечал. Бью пришлось ухватиться за плечо Сина, чтобы не упасть. Син отвернулся в сторону, по его щекам текли слезы.
Палач быстро привязал Ол'Пендина к железному столбу, который торчал перед стеной. Ему завязали глаза. Казалось, Ол'Пендин оцепенел от страха, но в последний момент его губы приоткрылись, и сквозь жуткий треск ружей Бью отчетливо услышал, как он судорожно вобрал воздух в свои легкие. Его голова откинулась назад, прижавшись к столбу, и было отчетливо видно его нёбо и губы, обнажившие пожелтевшие зубы. Но крика не было. Во дворе резко прозвучало многократно отраженное эхо от выстрелов. Ол'Пендин безвольно повис на столбе, и на его разодранной рубашке, точно напротив сердца, расползлось темное пятно.
— Он умер легко, Бью, — сказал Син.
Когда следствие потерпело неудачу, пытаясь добыть какие-либо показания против Кейт, она принялась активно действовать. Необходимо было договориться о переводе денежных средств в банк в Лондоне, средств, которые Лидия могла использовать, прилагая усилия к тому, чтобы добиться помилования для Бью и Сина. Кейт следила, как постепенно эти средства начали истощаться, что говорило о подкупе одного мелкого чиновника за другим. Без обширных связей семьи Лидии в Лондоне Кейт ничего не могла бы сделать для освобождения своего брата и Бью. Бедная Лидия! Как жестоко она была отвергнута капитаном Маскелайном после того, как он «спас» ее. Кейт улыбнулась сама себе. Слава Богу, капитан Маскелайн официально отрекся от помолвки на заседании суда присяжных. «Если бы он не сделал этого, — размышляла Кейт, — дала бы Лидия свидетельские показания против нее, Бью и Сина?»
Несмотря на раздумья, перо Кейт порхало по книге счетов, не прекращая своего дела. «Что делает Бью в этот момент?» — думала она. Кейт вздрогнула при мысли об этом. Она заставила себя вернуться к цифрам, которые выстроила в маленькую аккуратную колонку. Кейт имела хорошую деловую голову и снова доказывала это сейчас, когда ей пришлось столкнуться, вероятно, с самым серьезным финансовым кризисом, с тех пор как она начала управлять гостиницей после смерти братьев.
Кейт беспокойно подняла глаза к маленькому, сложенному вчетверо клочку бумаги, который лежал сверху на правом углу стола. Она пережила неприятный момент, когда судебный пристав начал копаться в кармане своего плаща. Слишком хорошо она догадывалась о его содержимом, поскольку унаследовала от своего отца деловую интуицию. Ее нервы были натянуты, как струна, и она невероятным усилием сдерживала свои чувства. Однажды Кейт уже возвращалась к старому сну, в котором она взбиралась на оснастку корабля и ее уносила огромная птица. Сейчас она испытывала то же самое паническое и беспомощное состояние. Кейт вспомнила, как она вскрывала конверт и легкий треск разрываемой бумаги прозвучал, подобно смертельному выстрелу, и как потом она читала послание, прижав кончики пальцев к своим губам:
«Кэтрин Пенхоллоу, лично.
Уважаемая леди,
ваш корабль в настоящее время конфискован правительством Его Величества при самых неблагоприятных обстоятельствах, и мы считаем вполне оправданно взыскать плату за морское оборудование и припасы, доставленные по вашему приказу на судно «Золотая Леди» в октябре прошлого года.
Требуем при этом уплаты всей суммы причитающихся денег и начисленный процент, или землю, или товары на эту сумму.
Ваш покорный слуга
Эндрю Лидгейт».
Все сразу! Ее деньги были переданы для покупки свободы Бью и Сина некоему продажному лорду Адмиралтейства. Надо же было получить это требование именно сейчас! Почти каждый день она ожидала услышать, что лорд Тайрон, один из самых влиятельных людей Адмиралтейства, согласился на мольбу Лидии, за «вознаграждение», конечно. Но что с Лидией? Она не получала известий от этой молодой
