Совсем немного — переспать с ним, и он повержен, он пойман в умело расставленные сети.
Одна рука у нее оставалась свободная, и Кристина воспользовалась этим, чтобы дать обидчику заслуженную пощечину.
Звон пощечины разнесся по тихой кухне. Кристина застыла, видя, как на щеке любимого ею человека образовался красный след.
Джастин дотронулся до лица, глаза у него сверкнули, он еще сильнее сжал руку Кристины, и тело его содрогнулось от бешенства. Кристина не сомневалась, что сейчас он ее ударит… Но совершенно неожиданно он отпустил ее.
— Что же вы не продолжаете, мисс Кеннеди? Кстати, не сочтите себя оскорбленной, если я не прочту то, что вы соизволите опубликовать.
— Повторяю, я вовсе не собираюсь писать о вас, мистер Магнуссон, — ответила она ледяным тоном. — Мне кажутся в высшей степени скучными статьи о слабонервных драматургах, страдающих ко всему прочему манией преследования.
Кристина, вся дрожа от обиды и негодования, бросилась из кухни, Разметавшиеся волосы застилали ей глаза, полные слез.
Но опять он ее поймал и заставил повернуться к себе лицом.
— Убирайся с моих глаз! — крикнула она, пытаясь силой оттолкнуть его, но все было безуспешно.
В следующую секунду ей уже пришлось спасаться от его разгоряченных губ, приникших к ее рту. Кристина чувствовала, что страсть овладевает ею, но она нашла в себе силы не поддаваться нахлынувшему чувству и снова попыталась увернуться от его губ и поцелуев.
Но Джастин намертво овладел ее губами. Страсть снова всколыхнула ее податливое тело, руки, которыми она пыталась оттолкнуть Джастина, ослабли. А он целовал и целовал ее, с нежностью гладя волосы. Потом его ладонь бережно дотронулась до ее щеки, и Джастин проговорил:
— Ты очень красивая. Неправдоподобно красивая. И даже зная о тебе всю горькую правду, так тяжело расставаться с тобой.
— И что же это за правда? — требовательно спросила она, пытаясь вырваться от него. — Я же уже говорила, что и не помышляла писать какую-либо статью о тебе и твоей жизни.
— А почему бы и нет? Ты честно заработала свой большой приз. Может быть, ты его и стоишь. Да простят мне Боги! — должен же кто-то однажды хорошенько заработать на этой криминальной истории!
Кристина, полная негодования, попыталась вновь дать ему пощечину.
На этот раз Джастин предупредил ее порыв.
— Достаточно одного раза, как мне кажется. Вы, мисс Кеннеди, вполне можете довольствоваться своей Пирровой победой. Вы уже успели навредить мне, не к этому ли вы стремились, не так ли?
Кристина безумными глазами смотрела на стальные пальцы, удерживающие ее запястье.
— Прочь руки, мистер Магнуссон, — повелительно сказала она.
Он разжал пальцы, отпуская ее. Кристина направилась к двери, но напоследок обернулась:
— Я не писала о тебе никакой статьи, Джастин. А о том, что я журналист, не говорила потому, что пыталась дождаться более благоприятного момента. Хочу, чтобы ты знал самую главную для меня правду: я не шутя влюбилась в тебя. Но вы, сэр, только что своими руками разрушили то прекрасное, что возникло между нами. А потому даже и не думайте о том, чтобы я вас когда-нибудь простила.
— Вот уж чего не собираюсь, так это просить прощения! — надменно заявил Джастин.
— Еще бы, вы отлично усвоили, что не получите прощения. Можете проползти пять миль на животе по снегу — все равно не прощу!
С этими словами она вышла из кухни. В коридоре она наткнулась на Роджера, решившего узнать, почему не несут кофе.
— Кристина, ты куда?
— Поехали к Сью, нужно успокоить ее.
В это мгновение на пороге кухни появился Джастин: губы у него побелели и дрожали, лицо пылало.
— Кристина!
— Не желаю с вами разговаривать! Не желаю больше видеть вас. И надеюсь, что никогда не увижу ни одной пьесы Джона Маунтджоя!
— Что не помешает вам написать об этом самом неблагодарном Джоне Маунтджое! Деньги не пахнут, не так ли, мадам?
— Ну, — сказал Роджер, становясь между ними, — как я понимаю, кофе не будет.
Хлопнув дверью, Кристина выбежала вон. Через несколько секунд за нею последовал Роджер.
Она бежала по глубокому снегу, падая, проваливаясь в сугробы, снова поднимаясь на ноги, пока не добралась до снегохода. Роджер, примчавшийся следом, начал стряхивать с нее снег, даже шутки ради снял снежинку с ее очаровательного носа.
— Кристина…
— Пожалуйста, Роджер, поедем немедля.
— Да, конечно, но Джастин…
— Не надо! Не надо даже произносить это имя! — взмолилась она.
— Кристина…
— Я хочу уехать!
— Хорошо. Согласен. Мы едем.
Кристина забралась на заднее сиденье снегохода, а Роджер завел мотор.
Она не плакала. Даже тогда, когда подступающая влага обжигала глаза, она не уронила ни одной слезы.
Но когда мотор снегохода задрожал, и он рванул вперед через белые равнины, слезы, крупные, как у обиженного ребенка, брызнули из ее глаз.
Ледяные слезы, проникающие до самого сердца. Это было странное ощущение: словно прикосновение к снежному пламени.
Глава 7
— Джастин мне всегда нравился, — говорила Сью, рассеянно размешивая кофе в чашке. Было раннее утро, и Кристина только что приготовила завтрак.
Кристина дала себе слово не вспоминать о Джастине. Но минувшей ночью, наедине с такой идеальной слушательницей, как Сью, она не удержалась и, не вдаваясь в подробности, поведала ей, что произошло между ней и Джастином. Сью слушала, широко раскрыв глаза, искренне взволнованная короткой исповедью Кристины.
Сью всегда была такая милая: с карими, светящимися глазами, с крупными кудрями рыжих волос на голове. Она была горячо влюблена в Роджера, как и он в нее. Они закончили одну и ту же школу за год до Кристины, и со старших классов все трое оставались друзьями, вместе преодолевая жизненные невзгоды, когда что-нибудь случалось.
— В голове не укладывается, что он мог быть так груб и жесток с тобой, — сказала Сью, но без особой, убежденности в голосе. — Правда, нашлось, вероятно, немало таких оптимистов, которые назвали бы тебя счастливицей уже потому, что тебе удалось выбраться живой из его дома.
Этот доверительный разговор с подругой не принес Кристине облегчения. Лучше было бы беседовать о чем угодно, только не о Джастине.
Кристина злилась на себя за то, что всю дорогу до дома брата проплакала навзрыд. Куда разумнее было бы думать о совсем посторонних вещах, ну, хотя бы о движении на бостонских улицах, о работе, ланче в итальянском ресторане возле Аквариума с гонщиком-профессионалом, обеде с женщиной из общества матерей, борющихся с вождением автомобилей в нетрезвом состоянии. Жизнь-то ведь все равно
