кулак с таким грохотом, что по комнате прокатилось эхо.
– Придержи язык, если не хочешь, чтобы я тебя выпорол.
Его черные глаза стали похожи на грозовые тучи и превратились в две щелки. Он неимоверным усилием пытался сохранить самообладание, но быстро сдавал свои позиции в схватке с гневом. Как всякий мужчина, принадлежавший к древнему роду, он с молоком матери впитал потребность отстаивать честь своего имени и не мог позволить никому оскорблять его имя и после этого по-прежнему высоко держать голову. Его гордость была неразрывно связана с его славным родом, и на сем фундаменте покоился смысл его жизни.
– Так-то ты обычно поступаешь с женщинами, которые не согласны с тобой, – порешь их? – требовательно спросила Кейт.
– Намного хуже, и ты узнаешь, как я поступаю со всяким, кто порочит мое родовое имя!
– Ты неправильно меня понял, – промурлыкала Кейт. – Я порочила не твой род, а только тебя.
Бретт вскочил на ноги, но Кейт проворно отскочила в сторону, оказавшись вне его досягаемости. Он понимал, что не сможет ее поймать, и только выставит себя на посмешище, если попытается это сделать.
– Я предложил тебе защиту своего имени, – сказал Бретт, – и мое предложение остается в силе. – Он повернулся к Валентине. – Постарайся вразумить ее. У нее явно помутился рассудок, – сказал он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
– Я не выйду за тебя! – крикнула ему вслед Кейт. – Даже если ты будешь умолять меня на коленях!
Она всхлипнула и, схватив с буфета вазу, запустила ею в дверь. Та разлетелась на тысячу осколков.
– Конечно, это была уродливая ваза, – туманно высказалась Валентина. – Думаю, она мне была больше не нужна, но успокойтесь, ma petite, пока вы не разбили что-нибудь еще, потому что все остальное мне нравится.
Она улыбнулась, предлагая Кейт вернуться на свое место, но та уже яростно расхаживала взад и вперед по комнате, комкая носовой платок и бормоча под нос проклятия. Несколько минут Валентина молча наблюдала за ней.
– Рано или поздно вам придется сесть и спокойно обо всем подумать.
– Зачем? – сердито спросила Кейт. – Бретт не станет меня слушать.
– Не станет, пока вы бросаетесь вазами.
Кейт прекратила мерить шагами комнату.
– Извините, что я разбила вашу вазу, но я не выйду за него замуж, и это мое окончательное решение, – чуть не плача, сказала девушка. – Я достаточно богата, чтобы купить себе мужа. Я могу выйти за Чарлза или даже за Марка. Наверняка любой из них будет лучшим мужем, чем этот самодовольный мужлан!
– Сядьте и не пытайтесь показать мне, какой грубой вы можете быть, – строго сказала Валентина. – Я гораздо вульгарнее, чем вы когда-нибудь сможете стать, и меня не удивишь проклятиями, мечущими молнии глазами и вздымающейся грудью.
Кейт плюхнулась в кресло, которое освободил Бретт, но от этого ее гнев нисколько не уменьшился. И все же предательская слеза задрожала на ее ресницах, влажная и блестящая, потом скользнула вниз и медленно побежала по ее щеке. Она сердито смахнула ее рукой, но тут появилась другая, потом еще одна, и, не в силах больше сдерживаться, Кейт расплакалась.
– Черт! – выругалась она. – Черт! Черт! Черт! Почему я постоянно плачу? Каждый раз, когда этот человек ведет себя, как викинг-завоеватель, я начинаю плакать, будто слабоумная. Почему я не могу ударить его по лицу или выцарапать ему глаза?
На лице Валентины появилось несколько удивленное выражение.
– Значит, у нашего прекрасного котенка есть коготки? Не знала, что вы можете быть такой жестокой.
– Если бы единственными мужчинами, встретившимися вам на жизненном пути, были мой отец, мой брат и это порочное чудовище, то вы бы не смогли думать о мужчинах без содрогания! А что касается того, как я выражаюсь, то вы забыли, что брань Мартина служила мне постоянным примером. Если меня еще сильнее вывести из себя, то даже вы услышите слова, которые вас шокируют.
Валентина разразилась звучным гортанным смехом.
– Mon petite chou[41], вы думаете, что я ребенок? Да я слышала французские, немецкие, английские, испанские и итальянские ругательства! И я помню парочку русских и турок, которые становились весьма занятными, когда пустел стакан. Нет, дитя мое, вам не удастся меня шокировать. Кого вы пытаетесь шокировать, так это себя. Вы пытаетесь убедить себя, что можете противостоять целому свету, но Бретт прав, и вы это понимаете. К тому же нет нужды переживать позор, которого можно избежать, особенно когда вы ни в чем не виноваты. Вы можете быть богатой, но это отнюдь не спасет вашу репутацию. Между тем, если вы станете миссис Уэстбрук, вы наверняка будете уважаемой дамой, перед которой откроются все двери. Бретт имеет очень большой вес в обществе. Он не всегда будет колесить по миру, разъезжая по захудалым королевствам. Когда он займет место в правительстве, он будет рядом с вами. И, – ласково добавила Валентина, – его чувство к вам глубже, чем вы думаете. Вы полагаете, он женился бы на вас, пусть бы вам грозил самый ужасный скандал, если бы не хотел этого? Sacrebleu, он бы повернулся к вам спиной и даже пальцем не пошевельнул бы, чтобы спасти вас от краха. Женщины Лондона, Парижа, Рима, Вены бегают за ним, однако же ни одной из них он не делал предложения.
Валентина снова разразилась звучным смехом.
– Каждый раз, когда он видит вас, у него закипает кровь. – Кейт покраснела и принялась теребить бахрому своей шали. – Если бы это не было так глупо, то было бы забавно смотреть, как вы оба притворяетесь, что не любите друг друга.
– Я призналась в этом самой себе, – созналась Кейт, – но я не выйду за него замуж просто потому, что это соответствует его средневековым представлениям о благородстве. Я хочу, чтобы он женился на мне по любви, а не для того, чтобы спасти мою репутацию. Я хочу, чтобы он ценил во мне человека, а не тело.
– Но какое тело!
– Ну вот, и вы туда же! Я человек, а не статуя, и, как всякий нормальный человек, хочу, чтобы меня любили за мои личные качества.
– Helas, вы должны оставить попытки отделить духовную любовь от плотской. Ни один мужчина не в состоянии смотреть на тело, а думать о душе. Они по-другому устроены, и Бретт не исключение. Но он понял, что вы обладаете умом и характером, с которыми нельзя не считаться.
Поставив локти на стол и подперев руками подбородок, Кейт уставилась перед собой невидящим взглядом, по постепенно ее внимание сосредоточилось на стоявшем напротив нее графине с бренди. Темно-красная жидкость играла на свету, когда она поворачивала голову из стороны в сторону. Она взяла бокал Бретта и поднесла его к свету. Девушка внимательно изучала густую жидкость, взбалтывая ее в бокале и наблюдая, как она оседает на стенках тонкой пленкой.
– Интересно, что такого уж замечательного мужчины находят в этой штуке?
Она понюхала содержимое. Крепкий аромат спиртного ударил ей в нос. Она отпрянула и снова посмотрела в бокал. После чего поднесла его к губам и осторожно сделала маленький глоточек. Восхитительный фруктовый вкус ублажил ее язык, но, скользнув в горло, жидкость становилась все горячее и горячее, пока не упала в ее желудок огненным комком, так что у девушки широко распахнулись глаза.
Валентина с неодобрением наблюдала за ней. Она не возражала, когда дамы пили вино, но только мужчины могли пить бренди.
– Поставьте стакан на место и послушайте меня. Не прячьтесь за свою глупую гордость. В этом нет никакого смысла. Выходите замуж за Бретта, даже если вам кажется – хотя это полнейшая глупость, – что он не любит вас, и вы заставите его полюбить себя, когда вам будет угодно, если будете действовать правильно.
– Бретт ни разу не удосужился даже притвориться, что я ему небезразлична, – сказала Кейт, не отрывая глаз от бренди. – Его больше волнует, что скажут люди, чем я сама.
Она по-прежнему потягивала бренди, и каждый но вый глоток был больше предыдущего.
– Бретта никогда не волновало, что скажут о нем люди. Ха! Мне смешно это слышать. Я знавала многих мужчин, которые так упивались своей собственной персоной, что не видели дальше своего носа, но Бретт не из таких. Ему нет никакого дела до чьего-либо одобрения.
Но Кейт уже не слушала Валентину. Она устала от всей этой неразберихи. Не имеет значения, какой дорогой она пойдет: похоже, все они заканчивались тупиком. Ей хотелось забиться в уголок и забыть о том, что она вообще знала Бретта. Успокаивающее ощущение тепла, сосредоточившееся под ложечкой, начало разливаться по ее телу. Она налила себе еще бокал бренди и, потягивая, выпила его до дна. Валентина приводила один довод за другим, доказывая, что Кейт совершит большую ошибку, если не выйдет замуж за Бретта, но после того, как третий бокал огненной жидкости оказался в ее желудке, Кейт получила желанное забвение. Боль уменьшилась, и то, что волновало ее минуту назад, показалось совершенно неважным. Ничто уже не имело значения.
«И как это я раньше ничего не знала о бренди? – подумала она. – Как это похоже на мужчин – оставлять все самое лучшее себе».
Но теперь она знала о нем, и, пока Валентина пыталась уговорить ее выйти замуж за Бретта, она незаметно напилась.
Чарлз обнаружил Уинфреда Хэмфриса, когда тот пытался растянуть пинту дешевого бренди, разбавляя его водой. Он чуть не бросился Чарлзу на шею, узнав, что получит солидное вознаграждение за такое пустячное дело, как обряд бракосочетания.
Чарлз привел его в гостиницу и как раз наливал ему стакан эля, когда в комнату ворвался Бретт, в такой ярости, что все мысли о спиртном вылетели, насколько это вообще было возможно, у Уинфреда из головы. Уинфред воззрился на Бретта в таком ужасе, что Чарлз пожалел, что не отвел его в
