приобрела сероватый оттенок. – Это в корне меняет дело. – Он умолк на мгновение, глубоко задумавшись, а затем снова устремил взгляд на Бретта. – Меня не уведомили, что вы везете с собой жену. Мне сказали, что вы холост.
– Мы поженились во Франции незадолго до отъезда. Мы не хотели разлучаться сразу после свадьбы.
– Понятно, но довольно неблагоразумно, – ответил Уиггинс. – Это неподходящее место для юной леди.
– Я знаю! – крикнул Бретт. – Вы думаете, я не проклинаю себя за эгоистичность каждую минуту с тех пор, как очнулся? Просто снимите с меня это, – сказал он, погремев цепями, которые удерживали его. – Я ничего не могу сделать, пока прикован к стенам этого треклятого корабля!
– Не уверен, что могу сделать это, по крайней мере не сейчас.
– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил Бретт.
– Похоже, человек, который взял на себя командование вашим кораблем, дал капитану французского корабля довольно путаное описание цели вашего приезда в Алжир. Настолько путаное, что тот решил посоветоваться со своими властями, прежде чем решить, отпускать вас или нет.
– Это невыносимо! Они не имеют права, – вспылил Бретт.
– К тому же вы, похоже, усугубили свое и без того трудное положение тем, что набросились на капитана, когда он отказался передать командование кораблем в ваши руки, – продолжил Уиггинс так же невозмутимо, как всегда.
– Я всего лишь хотел отправиться вслед за Кейт, пока корабль пиратов не скрылся из виду, – неистовствовал Бретт, натянув цепи, как собака – поводок.
– Вы, несомненно, могли бы попытаться поговорить с капитаном, прежде чем кидаться на него с кулаками.
– Я так и сделал, но этот чертов олух продолжал пререкаться со мной, а у меня не было времени его убеждать. Если бы оба корабля отправились за ними в погоню, мы бы наверняка уже их поймали.
– Возможно, но нельзя же рассчитывать на то, что француз позволит, чтобы у него отобрали корабль, особенно когда человек, претендующий на место командира, является англичанином.
– Я вижу, вы прекрасно подходите на должность дипломата, – презрительно заметил Бретт. – Вы один из тех, кто будет стоять в сторонке и разглагольствовать о политике, пока головорезы сжигают, грабят и насилуют всех на своем пути в каждой деревне графства.
– Все не могут быть людьми дела, – тихим, успокаивающим тоном произнес Уиггинс: его отстраненный взгляд не выражал никаких эмоций. – Кроме того, кто-то же должен спасать вас, бесстрашных воинов, от последствий ваших неосмотрительных поступков.
– Говорите, если это необходимо, но вытащите меня отсюда! – крикнул Бретт. – С каждым упущенным часом у этих варваров появляется все больше возможностей скрыться.
– Я незамедлительно сделаю все, что в моих силах, – сказал Уиггинс, поднимаясь на ноги, – но, боюсь, это займет некоторое время. Что касается пиратов, то, если французский корабль не помешал им сойти на берег, они скроются где-нибудь в деревенской глуши, и следующее, что мы должны будем сделать, это найти место, куда они увезли вашу жену. На это уйдет еще больше времени.
– Но вы не можете позволить им держать ее в плену, старина! Она такая же гражданка Англии, как и вы.
– Будь она самой королевой, я не смог бы сделать ничего сверх того, что я делаю сейчас, – сообщил ему Уиггинс. – У меня есть свои каналы, но здесь на все требуется время. Простите меня за вопрос, но ваша жена хорошенькая?
– Она красавица! – прогремел Бретт. – Самая красивая женщина на свете!
– Тогда дела не так уж плохи.
– Как вы можете такое говорить? Она сейчас одна в пустыне в окружении этих дикарей.
– Если она молода и красива, то она слишком ценный товар, чтобы причинять ей вред. К тому же ее стоимость так велика, что ее можно продать только на крупнейших рынках рабов, так что у нас есть время. Если она действительно так красива, как вы говорите, то у нас есть еще больше времени. Они попытаются заинтересовать одного из доверенных лиц султана, чтобы тот принял участие в торгах.
– Вы должны найти ее, – сказал Бретт – его голос с требовательного внезапно перешел на умоляющий. – Она убила трех человек. Возможно, они захотят отомстить.
– Она убила трех человек! – эхом повторил Уиггинс – его голос утратил свою невозмутимость. – Как такое возможно?
– Она застрелила двух пиратов и перерезала яремную вену Рейсули одним ударом кинжала, – ответил Бретт, не в силах скрыть гордость в голосе.
– Рейсули! – повторил Уиггинс. Его голос поднялся еще на одну октаву. – Вы хотите, чтобы я поверил, что ваша жена убила самого опасного пирата в Средиземноморье?
– Можете спросить любого на нашем корабле, – сказал Чарлз, который впервые за время беседы подал голос. – Они все это видели.
– Ваш корабль не останавливался в Алжире, – сказал Уиггинс, к которому вернулась часть его самообладания. – Капитан французского корабля не знает, куда они направились.
– Значит, кто-то на самом деле продал сведения о нас, – сказал Бретт. Его лицо потемнело от ярости.
– Весьма вероятно. За деньги можно купить любые сведения, но это больше не наша забота. Я выясню, что можно сделать насчет вашего освобождения. Я также прикажу начать расследование, чтобы выяснить, куда они увезли вашу жену и что они собираются с ней сделать. До тех пор вы действительно не можете ничего сделать, даже если бы вы были свободны, так что лягте и попытайтесь держать себя в руках в присутствии ваших захватчиков. Своим несдержанным поведением вы только навредите как себе, так и нам.
– Бесчувственный болван, – прошипел Бретт, когда Уиггинс вышел. – Не сомневаюсь, что он с великой радостью оставил свою жену в Англии. Его, наверно, хватил бы апоплексический удар, если бы она обнажила перед ним свою грудь.
Но вскоре Бретт позабыл о Уиггинсе. Местонахождение и безопасность Кейт занимали все его мысли. С той самой минуты, когда он очнулся и обнаружил, что прикован цепями к стене, он постоянно шаг за шагом перебирал в уме события той битвы с того момента, когда прозвучал сигнал тревоги, до того, как его оглушили во второй раз, пытаясь понять, что можно было сделать по-другому, где он совершил ошибку, но не мог придумать, что они должны были сделать, чтобы победить пиратов. Им еще повезло, что они так легко отделались, ведь, не приди французский корабль им на помощь, их всех отправили бы на какой-нибудь рынок рабов. Но Бретту было трудно испытывать благодарность к французам за их вмешательство, ведь именно командир французского корабля отказался отправиться вслед за Кейт и теперь удерживал его, не давая последовать за ней.
Он изо всех сил старался поверить заверениям Уиггинса, что Кейт ничто не угрожает, и большую часть времени ему это удавалось, но тут он вспоминал о ее красоте, и тревога за нее сводила его с ума. Он не знал, что Рейсули пытался ее изнасиловать, – Чарлз решил, что не стоит ему об этом говорить, – поэтому ему не составило труда поверить, что Уиггинс знает, что может произойти, потому что он был знаком с этими людьми и их привычками. Это страх заставил его попытаться захватить командование французским кораблем, и страх был причиной того, что он рвался на свободу, натягивая цепи, так что его кожа покрылась кровоточащими ссадинами, и именно от страха ему становилось дурно, когда он представлял, что может произойти с Кейт. Ему не оставалось ничего другого, кроме как поверить в то, что она в безопасности. Иначе… Он не мог посмотреть в лицо этому «иначе».
Он закрыл глаза и откинулся на подушку, но не мог расслабиться. Воспоминания об утрах, когда он просыпался и испытывал благоговейный трепет при виде великолепной красоты Кейт, словно видел ее в первый раз, о днях, когда они играли друг с другом как старинные друзья, о вечерах, когда они резались в карты или делились друг с другом мнениями по поводу бесчисленных вопросов, и о ночах в ее объятиях, когда ему не хотелось, чтобы наступал рассвет, сыпались на него градом. Снова и снова он видел любовь в ее глазах, ощущал нежность ее кожи, вдыхал запах ее волос и кожи, упивался вкусом ее губ, слышал, как она произносит его имя, и мысль о том, что он может больше никогда этого не испытать, причиняла ему нестерпимые муки.
Но именно чувство беспомощности было самым тяжелым испытанием для его нервов. Никогда прежде он не был пленником, и только здравый смысл удерживал его от бессмысленных попыток разорвать цепи, связывающие его. Его гордый дух бунтовал при мысли, что кто-то посмел посадить его под замок, и он с трудом сдерживался, чтобы не дать клятву отомстить французу-капитану, хотя он и понимал, что, будь он свободен, он все равно был бы столь же беспомощен. Уиггинс был прав: если бы корабль французов не взял их в плен, прежде чем они достигли берега, они бы сгинули безвозвратно, исчезли без следа в бесчисленных городах и деревнях, которые они и им подобные пополняли таким образом каждый год. Броситься сломя голову в деревенскую глушь означало поставить под угрозу свою жизнь и жизнь Кейт, равно как и обречь на провал возложенную на него миссию. Разум говорил ему, что сейчас он ничего не может сделать, что лучше всего предоставить события их естественному ходу, а именно: подождать, пока не вернется французский корабль и пока Уиггинс не выяснит, что сможет. Но тут он вспоминал о Кейт, вспоминал ее маленькие причуды, какие-то поступки, слова, то, как она смеялась, попадая в центр мишени, как разбрасывала карты по всей комнате, когда проигрывала ему, и боль становилась такой невыносимой, что он был уверен, что сейчас умрет, если не встанет и не начнет что-нибудь делать.
Бретт откинулся на подушку и попытался выкинуть из головы все, что не касалось его миссии. Да, здесь он тоже ничего не мог сделать, но по крайней мере, думая об этом, он не чувствовал себя так, будто его
