– Неужто вы предвидели?! – прижал руки к груди Шмудяков и посмотрел на своего собеседника будто бы с благоговением.
– Это было очень просто, согласитесь, – со скромностью гения пожал плечами Миша. – Так я насчет писем, – напомнил он.
– Да-да-да, – засуетился Шмудяков и умчался в дом, увлекая за собой пылевой вихрь.
Миша задумчиво посмотрел ему вслед.
– Все-таки я не понимаю, – сказал он. – Как такое может быть? Ну ведь это же он! Он!
Повернулся к Антону Николаевичу. Тот состроил понимающую гримасу, демонстрируя готовность без промедления ответить на любой вопрос.
– Один к одному! – сказал Каратаев. – Прямо близнецы-братья! А?
– Никак нет! – по-военному четко ответил Иванов.
– Да как же нет! – взъярился Каратаев, потому что согласиться с Антоном Николаевичем означало признаться в собственном слабоумии и тяжком психическом расстройстве. – Похожи! Я вам говорю – похожи! А?!
Обернулся к своим спутникам-телевизионщикам. Те неуверенно, но закивали. Вроде и Иванову, как местному жителю и вообще местному начальству, готовы были верить, но и состояние Миши Каратаева они видели и уже не ждали от Миши ничего хорошего. Иванов этот тут останется, с него взятки гладки, а им с Мишей еще в Москву возвращаться и там работать, а как с ним работать, если его уже хоть сейчас сразу в Кащенко, и никакой консилиум психиатров собирать даже не надо, все видно невооруженным глазом.
– Вот! – воодушевился поддержкой товарищей Каратаев. – Я же говорю! И не надо из меня идиота делать!
Он так обозлился, что от него чего угодно можно было ожидать. Но на месте событий, к счастью, снова появился шахматист Шмудяков. В руках он бережно нес перевязанную неопрятной веревочкой пачку писем.
– Мы тут с товарищем Каспаровым кое-какие вопросы обсуждаем, – сообщил он с тихой гордостью, которая обычно присуща городским сумасшедшим. – Вам будет интересно.
Миша резким движением взял пачку писем, нервно развязал веревку. Шмудяков смотрел на пачку так, будто это был как минимум ларец с сокровищами Марии Медичи. Но Каратаев, уже прошедший в этой жизни и Крым, и Рим и не привыкший верить на слово абсолютно никому, первым делом изучил оказавшийся сверху конверт. Кому: понятно кому, Шмудякову. Вот адрес его. От кого: от Каспарова Гарика, город Москва, улица Ленина, дом четыре, квартира один. Тень сомнения легла на чело Миши. Он с особым пристрастием изучил почтовые штемпели. Сделанное им открытие окончательно его обескуражило. Судя по штемпелю, письмо отправлялось из райцентра. Из того самого, откуда как раз и приехал Миша Каратаев в сопровождении представителя местной администрации по фамилии Иванов. Мише уже все было понятно. Но он все-таки спросил:
– Так это Каспаров вам прислал? Да?
– Лично Гарик! – с готовностью подтвердил лживый шахматист Шмудяков.
– Ну давайте почитаем, что ли, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, предложил Каратаев.
Вытащил из конверта листок бумаги с неровно оборванным краем, с жировыми пятнами и следами куриного помета. На листке неаккуратным почерком было написано: «Здрастуйте, дарагой таварищ Шмудикоф я очинь был рат прачитать тваё письмо откуда я взял многа интереснава асобина для будусчий фстречи с Карпавым и ево бандай который у мене уже вот где в пиченках сидят и ноги свесили дарагой таварисч Шмудикоф если ба не ты и ни твая помащь в падгатовки к мачам ябы ни знал чиво мне с етим Карпавым и делать а с тваей помасчью таварищ Шмудяков я их перемагну и выграю и тада ужо мы с табой встретимся и выпим тваво самогону за вашу и нашу пабеду…» Репортер Каратаев оторвался от столь увлекательного текста и спросил печально:
– От Каспарова, говорите, письмо?
– От Каспарова! – подтвердил шахматист Шмудяков с видом человека, которому отступать уже все равно некуда, и хоть ты режь его на куски, а все-таки письмо это от Гарика Каспарова и ни от кого другого.
– Саша! – с тихой яростью в голосе сказал Каратаев своему оператору. – Давай-ка сюда камеру! Ох, мы сейчас сюжетец снимем!
Пока оператор нес камеру, Миша Каратаев допрашивал лжешахматиста, уже особо с ним не церемонясь.
– А вы с Волобуевым, случайно, не знакомы? – спрашивал он.
– Это с каким таким Волобуевым? С гроссмейстером? – валял ваньку Шмудяков, жутко похожий на того самого Волобуева.
– Ага, – благосклонно кивал стремительно укрепляющийся в собственных подозрениях Миша. – Он вроде как гроссмейстер, но все же комбайнер.
– Это как? – старательно изображал непонимание Шмудяков.
– А вот так! – в тон ему отвечал все более озлобляющийся Миша.
Оператор уже установил свою камеру. Шмудякова сначала сняли просто на фоне его дома. Потом снова на фоне дома, но уже с пачкой писем в руках. Потом обозленный Миша заставил Шмудякова перед камерой читать одно из каспаровских якобы писем. Потом снимали те письма крупным планом, Миша Каратаев особенно настаивал на том, чтобы отчетливо были видны уличающие бедного Шмудякова почтовые штемпели. Затем прошли в дом и дальше снимали уже там. Шмудяков за шахматной доской. Шмудяков читает шахматный справочник. Шмудяков расставляет фигуры. Шмудяков собирает фигуры.
Коварный Миша Каратаев уже знал, как он закончит эту съемку. Только ждал наступления подходящего момента. И дождался. Когда казалось, что все уже позади и все отснято, но камера все еще была включена, Миша, который понимал, что его дурачат и этот чертов Шмудяков, конечно же, никакой к едреной фене не Шмудяков, потому что не бывает на белом свете людей со столь нелепыми фамилиями, так вот все понимающий Миша голосом тихим и на первый взгляд даже доброжелательным вдруг сказал:
– А на паспорт ваш можно взглянуть, товарищ Шмудяков?
– Паспорт? – дрогнул шахматист-комбайнер.
– Паспорт! – мстительно подтвердил Миша.
– А зачем?
– А затем! – возликовал в душе радующийся собственной прозорливости Миша.
Он просто хотел снять крупным планом паспорт этого негодяя. Который его, Мишу, вздумал морочить. Снять те страницы, где вклеена фотография владельца паспорта и вписана его фамилия. Не Шмудяков там написано. Что-то другое. Волобуев, к примеру. Но никак не Шмудяков.
Был принесен паспорт. Миша встал перед объективом камеры, раскрыл паспорт…
Его проблема была в том, что он даже не подозревал о нашей причастности ко всем этим событиям. Он и подумать не мог о том, что подготовка была очень тщательной. Потому-то столь сильным оказалось пережитое им потрясение.
– Ша, – сказал в камеру Миша. – Шу… Шму…
– Миша! – позвал его не на шутку перепугавшийся оператор.
– Шму, – отозвался бедный Миша.
Он не привык проигрывать. А тут вот случилось.
– Самогону! – распорядился многоопытный Иванов, перевидавший на своем веку множество самых разных гостей. – Быстро!
Шмудяков, на самом деле оказавшийся Шмудяковым, сбегал в другую комнату и принес оттуда бутыль мутного самогона. Мише налили полный стакан. Он выпил и сильно закашлялся. Его вывели из дома и усадили в машину.
– Ну что, возвращаемся в райцентр? – спросил у него Иванов, участливо заглядывая в глаза.
– Не-е-ет! – замотал головой Миша, явно зациклившийся на какой-то одной мысли. – Едем дальше! У нас там еще какой-то зверский баянист!
– Гармонист Полузверский, – кивнул Антон Николаевич.
– Вот к нему и едем! – распорядился Миша.
