Но прежде он вытребовал у водителя карту здешних мест и велел показать ему на карте, где тот Полузверский проживает. Ему показали нужную деревню.
– А где мы сейчас находимся? – спросил Миша.
Ему показали. Он прикинул на глазок. Получалось километров тридцать. Отрезок дороги, соединяющий две деревни, был прямой, как стрела.
– Другая дорога туда есть? – спросил у Антона Николаевича Миша, подозрительно кося при этом взглядом в сторону Шмудякова.
– Нету, – ответил Иванов. – Тут справа болото и слева болото.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказал Миша, окончательно уяснив для себя, что уж гармонист Полузверский ни за какие коврижки не окажется до неправдоподобия похожим ни на комбайнера Волобуева, ни на шахматиста Шмудякова, потому что встречи с третьим подряд близнецом Миша мог бы уже и не пережить без того, чтобы не пошатнулось его душевное здоровье.
Все, кроме Миши, попрощались со Шмудяковым. Миша старательно отворачивался и даже не подал руки. Так он и уехал – обозленный и пьяный.
В дороге Миша все торопил водителя и раз за разом оглядывался, будто ждал погони. Обойти себя на этой дороге он не позволил бы никому. Попытайся кто-то пойти на обгон – Миша запросто мог бы дать команду сбросить торопыгу в кювет. Так он боялся приехать на место и вдруг обнаружить там гармониста Полузверского, чрезвычайно похожего одновременно на Шмудякова и Волобуева.
– Этот Полузверский гармонист, конечно, знатный, – рассказывал тем временем Антон Николаевич Иванов. – И по телевизору его показывали, и вообще. Еще раньше, когда социализм был, значитца, он грамоты брал для нашего района, ну прям как билеты для проезда в автобусе покупал – одну за другой.
– А вот вы мне скажите, – с настойчивостью обратился к нему нетрезвый Миша. – Он в смысле телегеничности – как?
– Что-то я вас не понимаю, – признался Антон Николаевич.
– Ну вот лицом он… С ним все нормально, да? По телевизору его можно показывать?
– Да лицо как лицо! – разволновался Антон Николаевич. – Не без приятственности, конечно. Даже вроде и симпатичный. Одно слово – артист!
С гордостью сказал. Но Мише требовались подробности.
– А он… э-э… не похож?
– В смысле? – проявил тугодумие Иванов.
– Ничего общего у него нет с этими двумя? – решился наконец спросить напрямую Каратаев. – Ну, которых мы снимали до этого. Ну, комбайнер, в общем, и этот чертов шахматист.
– А-а! – понимающе протянул Антон Николаевич. – Не-е. Ну как же он будет похож? То комбайнер, а то гармонист.
Ему самому все это, наверное, представлялось достаточно убедительным.
Приехали в деревню.
– Вот здесь, – подсказал Антон Николаевич водителю. – У этого вот дома.
Он же первым и вышел из машины, стукнул в низкое оконце, крикнул:
– Полузверский! Принимай гостей!
Гармонь, до той поры заливающаяся в доме, тотчас смолкла. Шаги послышались, дверь распахнулась, и из дома на крыльцо ступил вертлявый мужичок с по-ленински хитрым прищуром карих глаз, неаккуратно причесанными вихрами на голове и несвежим квадратиком пластыря на правой щеке. Он бодро скатился с крыльца, хотел привычно сунуть Иванову свою сухую ладошку для приветствия и непременно при этом отрывисто произнести свое неизменное «Здравствуйте, товарищи!», но не успел, потому как был на полпути перехвачен помрачневшим донельзя Мишей Каратаевым. Миша ухватил гармониста за руку, притянул к себе и сказал недобро:
– Привет!
Когда разговаривают с человеком таким тоном, то в следующие тридцать секунд его уже просто расстреливают на месте без суда и следствия, а после даже не закапывают – так и оставляют лежать на пыльной земле.
– Здравствуйте, товарищи, – упавшим голосом пролепетал в ответ гармонист Полузверский.
– Как же ты, гад, опередить нас смог? – осведомился Миша, еще больше мрачнея, хотя куда же было больше.
– Ась? – совсем уж расстроился гармонист.
– Это товарищи к тебе приехали из Москвы! – попытался приободрить его Иванов.
– Заткнись! – посоветовал ему Миша, даже не обернувшись. – Я вас, аборигенов чертовых, сейчас выведу на чистую воду!
На гармониста он смотрел уже с ненавистью.
– Фамилия твоя как?
– Ась? – снова попытался свалять дурака гармонист, очень похожий лицом на Волобуева и на Шмудякова одновременно.
Каратаев со злостью его тряхнул и повторил:
– Фамилия!
– Полузверский! – отрапортовал его явно перетрусивший собеседник. – То есть я, конечно, не совсем Полузверский, а вроде как Недогоняев, так что речь, как вы понимаете, идет о псевдониме.
– Паспорт! – не дослушав, потребовал Миша тоном милиционера, проверяющего документы у лиц кавказской национальности.
– Секундочку! – пискнул бедный гармонист и метнулся в дом.
Миша поспешил следом за ним, не оставляя своего подопечного без присмотра ни на мгновение.
Полузверский покопался в ящике комода и извлек наконец оттуда свой потрепанный паспорт. Миша поспешно раскрыл документ. Недогоняев Юрий Андреевич.
– Та-а-ак! – протянул Миша, стремительно деревенея лицом. – Оч-чень хо-р-рошо!
Хотя, глядя на него, трудно было поверить в то, что все действительно так уж хорошо.
– Ваньку валять надумали? – зло спросил Миша у Антона Николаевича Иванова, который тоже уже успел войти в дом. – Хиханьки да хаханьки? Веселую жизнь решили нам устроить? Разыграть московских гостей, да? Не любите москвичей? На посмешище выставили столичных телевизионщиков?
Никакого другого объяснения свалившимся на него неприятностям у Миши не было.
– Ладно! – сказал он, бешено вращая глазами. – Будет вам веселье!
Обернулся к замершему в ожидании дальнейших распоряжений оператору:
– Саша! Неси наш стратегический запас!
Оператор пулей слетал к машине и тот стратегический запас доставил. Четыре бутылки водки. Однодневная норма съемочной группы, пребывающей на выезде.
– Я не знаю, как вы все это проделываете, – сказал Миша, обращаясь то ли к гармонисту, то ли к Иванову, – но я точно знаю, что вот он, – ткнул пальцем в грудь гармониста так сильно, что тот едва не заплакал, – никакой не Полузверский, и не Шмудяков, и почти наверняка не Волобуев. И я, Миша Каратаев, гарантирую вам, что любая новая знаменитость вашего района, которую вы мне предъявите, уже не будет ни ухом ни рылом похожа на этого вот идиота!
Опять ткнул пальцем в гармониста. Тот не успел увернуться. Слезы брызнули из глаз. Бессердечный Миша налил полный стакан водки и протянул его гармонисту.
– Пей!
Перепуганный Полузверский выпил. Миша сразу же налил ему второй стакан.
– А закусить? – просительно промямлил гармонист.
– Обойдешься! – был ему ответ.
Миша сейчас смотрелся ученым-естествоиспытателем, ставящим самый важный научный эксперимент в своей жизни.
Когда Полузверский выпил и второй стакан, Миша тотчас налил ему еще.
– Что вы делаете! – всполошился Антон Николаевич, вспомнивший наконец, что он как-никак чиновник и лицо ответственное и если что случится на подведомственной ему территории – ему же потом и
