За пригоршню баксов

благожелательный тон, дружелюбие, которое совсем не к месту, – все это испугало Машу уже по- настоящему, потому что в поведении Китайгородцева она угадала циничное безразличие человека, который лжет каждым своим словом и каждой улыбкой, он только хочет казаться доброжелательным, хотя не очень- то заботится о том, чтобы в его искренность верили, ему на это по большому счету наплевать, потому что он – такой же, как тот, второй, бесцеремонно рывшийся в бумагах. Только теперь Маша отчетливо поняла, что эти двое пришли не для того, чтобы поделиться какой-то информацией, а, наоборот, информацию получить, они действовали в интересах своего хозяина, не продавали его, а защищали, и ей, Маше Мостовой, пощады ждать от них нельзя, не будет пощады. Когда Маша это поняла, бросилась к двери.

Но Китайгородцев был начеку.

– Сядь за стол! – сказал он ей спокойно.

* * *

Телохранитель Китайгородцев:

Я никогда не думаю о людях хорошо. Я всегда думаю о них только плохо. Это не относится к человеку, которого я в данный момент охраняю. Это относится ко всем остальным. Психология пса. Хозяин для него – хороший. Хозяин всегда прав. А в каждом, кто вокруг, пес видит возможного врага хозяина. И относится соответственно. Я просто обязан думать о людях хуже, чем они есть на самом деле. Поэтому в букете цветов, который преподносят моему клиенту, я вижу замаскированную взрывчатку; подаренную ему шкатулку, украшенную просечной жестью, мне хочется немедленно отправить на экспертизу, где ее проверят на наличие радиации; в каждом новом сотруднике, принятом на работу, я вижу засланного казачка, внедренного в окружение моего клиента с единственной целью – создавать проблемы. При таком подходе отношение к людям соответствующее. За те несколько лет, что я работаю в охранном агентстве, мне приходилось нарушать закон неоднократно. И я ни разу не задумался, правильно ли поступаю. Мне доводилось изучать содержимое сумок, чемоданов и бумажников без ведома их владельцев. Некоторые вещи я даже изымал, не спрашивая на это разрешения. Мне приходилось стрелять по людям – однажды я даже убил человека. Я не могу сказать, что с тех пор живу безмятежно и ни о чем не жалею, но убил того человека не задумываясь, потому что для меня существует только один закон: с клиентом ничего не должно случиться. Ничего! И этот закон – как индульгенция, которую мне выдают заранее. Когда кто-то ищет у меня защиты, берет меня в свои телохранители, он надеется на то, что я обеспечу его безопасность. Любой ценой. Его не волнует, чем за это надо платить. И меня, честно говоря, не волнует тоже. Вы скажете, это аморально. Ну что ж, значит, лично вам никогда в жизни не угрожали смертью. Если же угроза была нешуточной, вы всегда найдете оправдание для человека, который от вас эту угрозу отвел.

* * *

– Мне нужны фотографии. Все, что связано с Марецким, – сказал Китайгородцев Маше. – И все негативы.

Он знал, что Маша еще до того, как для Марецкого была нанята охрана, отсняла много кадров. Бесчисленное множество мгновений жизни Марецкого, и в любом из зафиксированных на пленке эпизодов его жизни, как надеялся Китайгородцев, мог промелькнуть некто, кто не хотел бы попасть в кадр, но по нелепому стечению обстоятельств все-таки попал, и через него протянулась бы ниточка к тем, кто придумал странную историю с генеалогическим древом рода Тишковых и еще – с немецкой принцессой, которая существует в действительности. Китайгородцев ее видел, она была совсем близко, и он иногда даже ощущал едва уловимый запах ее тела, но все равно сомневался даже не в ее существовании, а в случайности ее знакомства с Марецким, потому что наверняка никакая это не случайность, а провокация, что-то нехорошее, чему Китайгородцев не мог пока найти объяснения.

– По какому праву? – вяло запротестовала Маша.

Костюков тем временем изучал базу данных Машиного компьютера. Именно это, судя по всему, более всего волновало девушку.

– У тебя своя работа, у меня своя, – мягко произнес Китайгородцев. – Неужели ты мне не поможешь?

– Название статьи, – сказал сидящий за компьютером Костюков. – «Музыкант во дворянстве».

Маша вспыхнула и сжалась в комок. Кажется, Костюков заглянул туда, куда заглядывать ему вовсе не следовало. По крайней мере, Маше этого не хотелось бы.

– «Человек, у которого все ненастоящее», – зачитывал с экрана компьютера Костюков. – «Титул графа… три тысячи долларов… обращают на себя внимание некоторые несоответствия… в результате чего можно классифицировать как фальшивку… известен как композитор… кому известен?.. попробуйте напеть хотя бы одну песню композитора Марецкого… звание композитора… такая же фальшивка, как графский титул…»

На Машу больно было смотреть. Ее раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. И негде было укрыться.

– Интересно, – сказал Китайгородцев. – Значит, одной рукой ты писала о Марецком хвалебную статью, а другой – вот это?

Он ткнул пальцем в направлении компьютера.

Маша кусала губы и молчала.

– «Портрет далекого предка… Пятнадцать тысяч долларов… Музейные работники закрыли глаза, что обошлось совсем недорого», – продолжал выхватывать из текста фразы Костюков.

Вот что Китайгородцев уловил точно – Маша чувствовала себя Зоей Космодемьянской, попавшей в лапы фашистам. То есть она не признавала, что занималась делом недостойным. Ничего плохого она не делала. Просто ей не повезло. И враги захватили ее в плен.

– Журналистское расследование? – понимающе сказал Китайгородцев. – Ты узнала о Марецком много интересного? Я бы с удовольствием послушал, если честно. Нет, правда.

Он хотел, чтобы Маша ему верила. И не боялась его. Или боялась, но ровно настолько, сколько было необходимо для того, чтобы она говорила правду.

– Мы собираем информацию о Марецком, – сказал Китайгородцев. – Все, что только можно найти. Я прочитаю, конечно, то, что ты там написала, – показал он на компьютер. – Но сейчас хотя бы в двух словах расскажи мне, пожалуйста, что узнала такого интересного о Марецком?

Костюков с хмурым видом продолжал бродить по закоулкам компьютерного лабиринта… Чем больше информации он впитывал, тем больше хмурился.

Зазвонил телефон. Маша сорвалась с места и бросилась к спасительной трубке. Но Китайгородцев оказался проворнее. Ему ведь достаточно было всего лишь протянуть руку, чтобы достать до аппарата. Снял трубку и прижал к уху. Молчание, потом призывное «алло!» на том конце провода. Мужской голос.

– Да! – односложно отозвался Китайгородцев.

Маша смотрела на него встревоженным взглядом, но вмешаться не пыталась.

– Мне нужна Маша.

– Она не может сейчас подойти к телефону, – при этих словах Китайгородцева Маша еще больше занервничала, – ей что-нибудь передать?

– Но она дома?

– Да.

– То есть мы сможем с ней встретиться? Мы договаривались.

– О встрече?

– Да.

– Значит, встретитесь, – посулил Китайгородцев.

Ему сложно было разговаривать. Он не знал всех подробностей. И запросто мог попасть впросак.

– Передайте ей, пожалуйста, что я сейчас подъеду.

– Хорошо, – ровным голосом ответил Китайгородцев и положил трубку.

И Костюков, и Маша смотрели на него вопросительно.

– Кто к тебе должен приехать? – спросил Китайгородцев у девушки.

Все ломалось из-за этого случайного звонка. Необходимо было что-то предпринимать, но пока Китайгородцев даже не знал, что к чему.

– Кто он? Он один придет или их будет несколько?

– Четверо! – выпалила Маша.