Продиктовал адрес.
– Только ты на такси поезжай, Гриша, а то в метро тебя заберут, я же знаю. Ничего, что денег нет, я заплачу. Ах, тебя в такси не посадят? Да, брат, вид у тебя еще тот, я просто подзабыл. Тогда вот что. Ты позвони Лелеку, он пускай заедет за тобой, и вы поедете вместе. У Лелека вид поприличнее, просто-таки профессорский вид, с ним тебя в такси посадят. И гитару свою возьми непременно, Гриша. Сегодня будет большой концерт. Лелеку, чтобы он не артачился, скажешь, что я угощаю.
А минут через тридцать в ресторан вломилась гомонливая орда кое-как одетых, нестриженых, весьма неопрятных и явно не успевших протрезветь после выпитого накануне людей. От самых дверей за ними бежал охранник, но справиться с этим нашествием ему одному было не по силам.
– Это ко мне! – смеялся Марецкий.
Тут был Гриша – долговязый длинноволосый парень с бородой и усами, чрезвычайно похожий на Иисуса Христа. Был и Лелек, который и вправду очень смахивал на профессора – очки, бородка, округлое лицо и рассеянный взгляд. Все прочие прибывшие, как оказалось, до глубокой ночи пьянствовали на квартире Лелека-профессора, слегли только под утро, подкошенные безуспешными поисками закончившейся так некстати водки, и вдруг раздался звонок от Гриши, сообщившего Лелеку, что Марецкий приглашает и Марецкий угощает, и этот звонок был воспринят как подарок свыше, как благоволение небес, и тотчас же без всякого голосования было принято единодушное решение ехать всем вместе.
На всю компанию было две гитары, так что, по всей вероятности, предполагался концерт, но прежде требовалось привести артистов в работоспособное состояние, для чего щедрым Марецким для гостей были заказаны водка и пиво. Распорядитель ресторана, с подозрением глядя на Марецкого и вообще будучи не в восторге от присутствия этой беспокойной компании в стенах вверенного ему заведения, потребовал сразу же оплатить счет. Марецкий не возражал. Принесли спиртное. Через десять минут зазвучали первые аккорды.
К удивлению Китайгородцева, эти неопрятные и подозрительно выглядевшие ребята играли очень даже неплохо, и дело было даже не в мастерстве (в музыке Китайгородцев не считал себя специалистом), а в том, чему обычно дают определение: «Играют с душой». Еще про такое говорят: «Цепляет». Это была игра, которой невозможно научить, она прорывалась сквозь быт и нелепости жизни, сквозь затягивающую тину неустроенности и беспробудного пьянства.
Это был импровизированный концерт, сейшн, музыкальный междусобойчик. Очень скоро выяснилось, что двух гитар мало и хорошо бы было еще использовать инструменты, весьма непредусмотрительно оставленные на сцене ресторанными музыкантами. Парень, который совсем недавно с ними возился, даже не пытался этому воспрепятствовать, он уже давно наблюдал за происходящим с зачарованным видом человека, которому хочется присоединиться, но он не смеет, не веря, что его признают равным себе эти нечесаные небожители. Стало шумно и весело. Марецкий дирижировал и казался абсолютно счастливым. Девушка Маша сначала молча наблюдала за происходящим, но скоро выпитое вино и шальная атмосфера сделали свое дело, и вот уже она прихлопывала в такт музыке и пыталась подпевать, даже не зная слов, – верный признак того, что человек включился в действо и ему все происходящее вокруг очень и очень нравится.
Уже давно в ресторанный зал высыпали повара и поварята, уборщицы, еще какие-то люди, прежде скрывавшиеся в ресторанных недрах и о присутствии которых никто даже не догадывался. Водка лилась рекой, Гришины друзья становились все раскованнее, музыка пошла поживее, как будто все печально- медленное уже отыграли и поневоле пришлось переключаться на веселенькое, и еще неизвестно, что пьянило больше – выпитое или сама музыка. Гришин друг, профессорообразный Лелек, к немалому удивлению не ожидавшего от него подобной прыти Китайгородцева, вдруг выбежал к сцене и станцевал уже порядком подзабытый брейк-данс. Да как станцевал! Часто ли приходится видеть профессоров, танцующих брейк!
Парень, прежде возившийся с аппаратурой, уже подсел к Марецкому, признав в нем если не предводителя этой развеселой компании, то уж, по крайней мере, главное действующее лицо, мотор всему. Китайгородцев, находившийся поблизости, слышал, как парень спросил у композитора:
– Вы Марецкий?
Ответ ему, похоже, и не требовался, потому что он уже знал, кто перед ним, и оставалось только утвердиться в этом своем знании. А Марецкий был расслабленно-великодушен, добр и щедр.
– Да, это я, – ответил он благосклонно.
– А я здесь пою, – сообщил парень. – Я певец.
Он смотрел на Марецкого так, что не оставалось сомнений – ждет ответных слов. Марецкий должен был обрадоваться и сказать что-то вроде: «Певец? Как славно! Я давно ищу молодого, нераскрученного, но очень талантливого певца. У меня как раз есть одна песня, ее еще ни разу не исполняли…» Но слишком часто, наверное, Марецкий встречал таких молодых людей и слишком часто сталкивался с подобными ожиданиями, а потому он не выразил явной радости, но и не заскучал, поинтересовавшись:
– Ну и как тебе эта работа?
– Мне нравится.
В зале царила атмосфера пьяной радости. Никто не гнал друзей Марецкого, и аппаратура была в их распоряжении, и водка не кончалась, и если это не называется счастьем, тогда что же такое счастье есть на самом деле?
Упала на пол и разлетелась на осколки тарелка. Кто-то уже лез на стол, собираясь то ли танцевать, то ли декламировать стихи. Прибежал растревоженный администратор. В его глазах угадывалось знание о близких неприятностях, основанное на долговременном опыте общения с подобного рода публикой. Марецкий еще пытался его уговорить, но тот был непреклонен и стращал разошедшихся не на шутку гостей милицией.
Китайгородцев обнаружил, что ситуация стала постепенно выходить из-под контроля. Пора было уезжать. Тут Марецкий переключился на Машу и, кажется, тоже захотел уехать. Он смотрел на девушку таким взором, что Китайгородцев заранее знал, чем все это в итоге закончится. Зато раскрасневшаяся Маша явно не предугадывала свою дальнейшую судьбу.
Гурьбой высыпали к гардеробу. Марецкий втолковывал юному ресторанному певцу, что любая раскрутка – это деньги, но дело даже не в деньгах, а в том, что должны быть веские основания для того, чтобы именно тебя, конкретного соискателя популярности, выделил среди тысяч тебе подобных прощелыга- продюсер.
– Ты знаешь, как Айзеншпис нашел Влада Сташевского? – спрашивал Марецкий. – Никому не известный субтильный юноша Владик Сташевский как-то раз глушил пиво и попутно лабал на рояле что-то меланхолически печальное, а мимо Юра проходил. Ты понимаешь? Случай! Ты пиво, кстати, пьешь?
– Пью.
– Значит, и у тебя есть шанс, – неожиданно заключил Марецкий, покровительственно похлопывая собеседника по плечу.
Воспользовавшись тем, что клиент отвлекся, Китайгородцев подтолкнул Машу к выходу.
– Тебе пора, – сообщил он ей.
– Мне еще у Игоря Александровича надо…
– Завтра! – четко произнес Китайгородцев, давая понять, что аудиенция закончена.
– Но мне насчет завтрашнего…
– Я знаю, – кивнул Китайгородцев. – Я все слышал.
Час назад нетрезвый Марецкий обещал девушке поездку к руинам его фамильного гнезда. Что-то там такое он рассказывал про свои дворянские корни. Он потомок старинного графского рода, оказывается.
– Завтра! – сказал Китайгородцев. – Как договорились! У станции метро «Свиблово»! В десять утра!
С этими словами он решительно выставил Машу на улицу.
