Гурьбой вошли в палату. Люда Потапова, облаченная в больничный застиранный халат, сидела на кровати. Увидев Баранова, просветлела лицом, но только на мгновение, потому что выглядел он ужасно и еще людей с ним было так много, что Потапова смекнула, видимо, что это неспроста, – и она побледнела, о чем-то догадавшись.

– Ты как? – первым делом спросил Баранов.

– Нормально, – осторожно ответила Люда.

Она стремительно прозревала, и эта больничная палата уже представлялась ей тюремной камерой, что в данной ситуации было не так уж далеко от истины.

– Меня попросили узнать, – сказал Баранов, самим построением фраз отделяя себя от сопровождающих его людей, демонстрируя Потаповой, что он с ней, а не с ними. – Спросить у тебя, действительно ли ты год назад уже пыталась устроиться на работу в дом к Проскуровым. Здесь, в Москве.

– Разумеется, нет. А что? – ответила на это Люда с напряженной улыбкой, которая нисколько не украсила ее лицо.

– Люда, никто не сделает тебе ничего плохого, – произнес глухим голосом Баранов. – Я тебе это обещаю. Только ты скажи…

– Нет! – твердо сказала Потапова, даже не дослушав его. – Я же сказала – нет!

– Подумайте хорошо, – посоветовал стоящий у окна Хамза. – Потому что, если ваши ответы будут неискренними, возникнет вопрос, зачем вы лжете. Давайте лучше говорить начистоту.

Люда хмурилась и молчала.

– Вам известно такое кадровое агентство «Друг семьи»? – приоткрыл карты Хамза.

У Люды еще оставались пути для отступления. Но она не воспользовалась ни одним из возможных.

– Нет, я первый раз слышу! – ответила Люда с холодной решимостью лжеца, решившего отпираться до последнего.

Хамза сделал движение рукой. Ему тотчас передали тонюсенькую папку. Из этой папки он извлек несколько листков, один из них протянул Люде со словами:

– Это анкета.

Люда вчиталась в текст и покраснела. Это была ксерокопия анкеты, которую она год назад собственноручно заполняла в агентстве «Друг семьи».

– Мы можем устроить вам встречу с девочками из этой фирмы, – ровным голосом, без малейшего намека на угрозу сообщил Хамза.

– Ну и что! – дерзко ответила Люда, зло прищурившись.

– Это ваш почерк?

– Нет! – быстро сказала Потапова.

И стало понятно, что она до последнего будет все отрицать.

– В этом ничего страшного нет! – не выдержал Баранов. – Скажи им – и все дела!

Люда полыхнула злым взглядом. Ощущение было такое – будто ударила Баранова. Он смолк.

– Еще вопрос, – негромко произнес Хамза. – Не доводилось ли вам в последние год-два кардинально менять внешность? Так, чтобы мама родная не узнала.

Смотрел вопросительно на Люду. Та молчала. Тогда Хамза показал ей еще один листок. Ксерокопия фотографии Люды – когда она была совсем другой, нисколько не похожей на себя сегодняшнюю. Потапова только взглянула на фотографию и тут же отвернулась.

– Ты выйди, – попросил Хамза Баранова. – Подожди там, в коридорчике.

Баранов не посмел ослушаться. А следом за ним по молчаливой команде Хамзы вышли и трое «сопровождающих» – чтобы Баранов не оставался без присмотра. И теперь в палате оставались только Люда, Хамза и Китайгородцев.

– Я так понимаю, что Антона ты дурила, – сказал женщине Хамза. – И теперь при нем ты говорить не хочешь. Свои тайны у тебя. Но я – не он. От меня тайн быть не может. Я за безопасность Проскурова отвечаю. И я обязательно должен знать, почему ты так рвалась к Проскурову в обслугу. Итак, я еще раз спрашиваю: зачем ты год назад пыталась устроиться к нему на работу?

– Это что – допрос? – спросила Люда. – А вы кто такие? Вы из милиции? Вы имеете право меня допрашивать? Или это просто самоуправство такое? Так я в милицию заявление на вас напишу. О том, что вы меня похитили, что вы мне угрожали…

– Ну про угрозы – это ты загнула, – невозмутимо сообщил Хамза. – И про похищение. Тебя «Скорая» увезла, с заполнением всех бумаг, с оформлением формальностей. А что касается милиции… Скоро ты у них окажешься. Потому что сообщить о тебе туда – мой долг. На Проскуровых открыли охоту. Недавно было нападение. Заведено уголовное дело по этому факту. А тут ты со своей странной историей. Так что займутся тобой всерьез. Я просто без милиции хотел. По-свойски. Ты бы мне всю правду выложила и – до свидания. Я тебе под зад коленом, и иди на все четыре стороны. А с милицией так не будет. Им палки нужны, у них отчетность, с них раскрываемость требуют. Так что статью они тебе мигом нарисуют. И рожать ты будешь уже в тюремной больнице.

– А я аборт сделаю! – сказала Люда, с ненавистью глядя на Хамзу.

Ничего она ему не скажет.

Китайгородцев вышел из палаты. За дверью был один охранник. Баранов и его опекуны уже ушли. Сидели, наверное, в машине.

Через несколько минут из палаты вышел злой Хамза. Коротко бросил Китайгородцеву:

– Пошли!

Значит, и с глазу на глаз ничего ему Люда не сказала, подумал Китайгородцев. И тотчас Хамза эту его догадку подтвердил.

– Лживая сучка! – сказал в сердцах Хамза.

В его интонациях угадывались одновременно ярость и растерянность.

Он разговорил бы эту дамочку, не останавливаясь ни перед чем, – но тут был замешан работающий у него Баранов, и это обстоятельство путало Хамзе все карты.

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ

Мы охраняем. В нас стреляют. Мы стреляем тоже. Когда стрельба на поражение, когда есть четкое разделение, без полутонов, на «мы» и «они», на «свои» и «чужие» – это, в сущности, война. А на войне свои правила. Там, где убивают, всякие некрасивости случаются. То, что в обычной жизни считается недопустимым или даже преступным. С врагами на войне не церемонятся. И если взяли языка, выражаясь терминологией военного времени, его разговорят любой ценой. Потому что информация, которой он обладает и которую утаивает до поры, может помочь избежать проблем нам и охраняемым нами людям, а порой и вовсе спасти кому-то жизнь. На войне как на войне. Кто-то может возразить, что не война сейчас. И вообще, у нас ведь есть милиция – пускай она и разбирается. Про войну вообще можно не рассуждать – ее нет для тех, в кого ни разу не стреляли и у кого не убивали друзей и коллег. А что касается милиции – там не ангелы работают, и признания там тоже выбивают. Я даже не о тех громких случаях последних лет, когда подозреваемых забивали насмерть на допросах, и только потому становилось известно о случившемся. Я про гораздо более многочисленные истории, о которых в газетах ежедневно пишут и по телевизору показывают, – в криминальной хронике. Как часто в этих историях упоминается о том, что задержанный по какому-то поводу гражданин на допросе признался еще в целом ряде преступлений, совершенных им ранее. Вы можете себе представить вменяемого человека, которого задержали за кражу кошелька с тридцатью рублями, что в самом худшем случае грозит ему мизерным тюремным сроком, а на него вдруг ни с того ни с сего такая словоохотливость напала, что он добровольно еще про пять других своих преступлений рассказал, хотя такая искренность грозит ему длительной отсидкой? У такой словоохотливости должны быть какие-то основания веские. Или увесистые.

– Я найду, как к ней подступиться, Роман Александрович, – пообещал Китайгородцев. – Я даже примерно знаю, как действовать.

Они подошли к кабине лифта. Хамза молчал, насупившись.

– Надо разыскать ее ребенка и ее мужа, – сказал Китайгородцев.

– Мужа у нее нет. Прочерк в свидетельстве о рождении.

– Я помню. И все равно надо разыскать. А еще ее родственников близких. Тех, кто с нею в контакте,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату