она оказалась впервые, тут ее осмотрели врачи, ничего настораживающего не обнаружили, сказали ей, что продержат до завтрашнего дня, но это исключительно для очистки совести, а на самом деле все с Людой в порядке, и она очутилась в больничной палате – просторной, светлой, с телевизором и душем, и была она там одна. И после всех этих передряг последних двух часов Люда так обрадовалась тому, что все обошлось и тревога оказалась ложной, что даже не обратила внимания на то, что мобильный телефон у нее забрали вместе с остальными ее вещами, на окне ее палаты установлена решетка, а входная дверь палаты снаружи заперта на ключ.
Еще когда ее осматривали врачи, ей сделали какой-то укол, и она вскоре уснула в своей палате.
Днем Баранов сопровождал Викторию в ее поездке в Москву, а когда вернулся на Рублевку, обнаружил отсутствие Люды, обеспокоился, принялся расспрашивать, куда она пропала, кто-то сказал ему про «Скорую помощь», Баранов бросился к Алексею Алексеевичу, поскольку тот все всегда про всех знал, а Котелков предусмотрительно перевел стрелки на Китайгородцева, и так Баранов оказался в комнате, которую Китайгородцеву отвели в проскуровском доме для работы.
Баранов смерчем ворвался в комнату.
– Толик! Что с Людой?!
Китайгородцев от неожиданности замешкался с ответом. И смотрел он почему-то не на Баранова, а куда-то ему за спину. Баранов обернулся, увидел Хамзу и смешался. Китайгородцев смущенно крякнул.
– А мы как раз тут говорили о Потаповой, – сказал Хамза.
Баранов заподозрил, наконец, что не просто так здесь «Скорая помощь» засветилась, и дело, возможно, вовсе не в здоровье его Люды.
– Что случилось?! – насторожился он.
– Антон, – произнес Китайгородцев, мучаясь оттого, что именно ему выпало этим заниматься. – Роман Александрович уже в курсе, я ему сказал…
Это об отношениях Баранова и Люды. Баранов понял.
– Дело в том, что вскрылись какие-то вещи непонятные, – продолжал Китайгородцев. – Скажи, пожалуйста, не заметил ли ты… еще там, в Муроме… что Люда очень хочет переехать в Москву?..
– Я не понял, – процедил сквозь зубы Баранов.
– Не подталкивала ли она тебя к мысли, что неплохо бы, мол, было, если бы ты посодействовал ей в переезде?
– Я не понял, – зло повторил Баранов.
И Китайгородцев осознал, что надо ему все сразу объяснить. Иначе не избежать скандала. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда две фотографии, положил их перед Барановым на стол.
– Вот это Люда, – сказал Китайгородцев. – И это тоже Люда. Но только год назад. Антон! Год назад Люда Потапова кардинально изменила внешность и настойчиво пыталась устроиться на работу сюда, в дом к Проскурову. А когда это ей не удалось, она вернулась в свой Муром и все равно устроилась к Проскурову, но не сюда, а на его дачу. Причем, чтобы войти в тот дом, она дала управляющему… которого ты, кстати, порекомендовал выгнать… она всучила ему огромную по тамошним меркам взятку. Работала там. А потом все равно оказалась здесь. Как того и добивалась. Скажи, ты знал о том, что год назад она уже пыталась устроиться сюда?
– Нет, – хрипло ответил Баранов. – Об этом слышу в первый раз.
На него было больно смотреть.
Хамза ушел, но вскоре вернулся.
– Сейчас поедем к твоей Людмиле, – сказал он Баранову, но на него не смотрел, и можно было догадаться, что он сильно злится. – Раз уж нам так подфартило, что у нас есть кому поговорить с нею по душам.
Точно, злился. Просто в состоянии бешенства был.
– Она должна тебе сказать, какого черта здесь оказалась и кто ее послал. Я ничего не имею против нее лично, но шутки шутить мы не будем. Теперь сдай оружие.
Баранов безропотно передал Хамзе свой пистолет.
– И еще, Антон, заранее предупреждаю: про любые глупости забудь! Ты свой лимит на глупости исчерпал!
Баранов полыхнул полным ярости взглядом.
– Исчерпал! – зло повторил Хамза. – Говорить с нею будешь только по делу. Я скажу, о чем ты будешь спрашивать. Ничего личного, ни единого слова! И без глупостей, прошу тебя, чтобы мы там свалку не устроили, не напугали беременную женщину.
Открыл входную дверь.
– Войдите!
В комнату ввалились трое крепышей. Все они служили в «Барбакане», и про каждого из них Китайгородцев твердо знал: по первому знаку Хамзы бросятся вперед, не раздумывая, и будут ломать, пока не обезвредят, кто бы там перед ними ни был. Вот зачем отлучался Хамза. Баранов тоже все понял, побледнел.
– Я поеду с вами, – сказал Хамзе Китайгородцев.
– Зачем? – хмуро осведомился шеф.
Не было у него такого в планах.
– Я ведь этим делом занимался, информацией владею, – поспешил обосновать собственную нужность Китайгородцев.
На самом деле он хотел, чтобы рядом с Барановым в эти трудные для него часы хоть кто-то был, кто не против Баранова, у кого хоть капля сочувствия будет.
– Хорошо, – коротко сказал Хамза.
То ли не расшифровал Китайгородцева, то ли все понял, да не нашел причины отказать.
Ехали двумя машинами. Китайгородцев сел в ту, где были Хамза и Баранов. Хамзе это, кажется, не очень понравилось, но он промолчал.
Баранов оказался зажатым на заднем сиденье между Китайгородцевым и другим охранником. Хамза сидел впереди и сказал, не оборачиваясь:
– Антон, тебе глаза сейчас завяжут. Так надо.
И сидевший рядом с Барановым охранник тут же достал из кармана траурный черный платок – и это у них было готово, оказывается, и снова Китайгородцева происходящее покоробило.
Баранов не возразил. Ему завязали глаза. Наверное, Хамза не хотел, чтобы Баранов знал, где прячут его Люду, и не попытался потом ее разыскать.
Поехали в Москву. По дороге Хамза инструктировал Баранова, о чем тот должен расспрашивать Людмилу, а о чем не имеет права говорить ни в коем случае.
Китайгородцев отрешенно смотрел в окно. Город за тонированным стеклом выглядел мрачным, словно на него во внеурочный час вдруг опустились сумерки.
Въехали на территорию какой-то больницы, проехали через всю территорию, огибая один за другим бесчисленные корпуса, и, в конце концов, въехали в распахнувшиеся перед ними ворота, оказавшись в довольно большом, способном вместить еще две или три такие же машины, плохо освещенном помещении. Ворота закрылись, отгораживая их от дневного света. Двое мужичков в медицинской униформе топтались неподалеку. Один из охранников «Барбакана» их прогнал, и только когда помещение обезлюдело, Баранова вывели из машины и сняли с его глаз повязку. Лучше бы пока этого не делали. Когда вслед за Хамзой процессия направилась к дверям грузового лифта, обнаружилось, что тут сторожили изгнанные на время санитары. У лифта стояла каталка, а на каталке лежал труп. Кто это был – не понять, простыня скрывала покойника, но угадывался силуэт и торчали голые задеревеневшие ступни. Китайгородцев видел, с каким ужасом смотрел на страшную каталку Баранов – не мог отвести взгляд все то время, пока не пришел лифт.
Маршрут был странный: сначала поднялись на один этаж вверх, прошли по безлюдному коридору, после чего по узкой и тоже безлюдной лестнице спустились вниз. Здесь, в небольшом закутке, у запертой двери дежурил знакомый Китайгородцеву охранник из «Барбакана». Стало понятно, что они уже на месте.
Охранник отпер дверь ключом.
