Я тебе еще забыла написать про отца. Про своего. Еще он делал вид, что он меня любит, когда он на лето брал меня к себе. Ну мы же родные типа. Получалось, что как собачку – взял меня к себе, когда захотел, косточку дал, радуйся, собачка, а потом надоела и тогда снова уезжай в свою конуру. А я ему не собака. Я ему живой человек. А он не понимает этого. Он маму не любил и меня тоже. Он маму, получается, тоже когда-то взял к себе, на ней женился, когда захотел, а когда расхотел, он ее выгнал. А мама тоже не собака. Он урод, и это навсегда, до самой смерти.
Я с мамой живу хорошо. Я раньше думала, она меня не любит, а она меня, оказывается, любит. Это она из-за урода этого плакала, и ей было не до меня. А я ее спросила, она меня любит или нет. Она тогда заплакала и сказала, что точно любит. А я ей сказала, что не плачь и что давай лучше вместе куда-нибудь поедем. И мы поехали с ней в Диснейленд, который был во Франции. Я там на всех аттракционах покаталась и мама тоже, и нам было очень хорошо. Еще мы сделали фотки. Я их показала уродам с нашего двора, а они спрашивают, а это где. А я им говорю, что в Диснейленде типа. Они потухли сразу, потому что поняли, какие они уроды, и снова меня зауважали. Теперь я могу говорить им все, что хочу, и они меня слушают. Потому что мы с мамой скоро снова едем в Диснейленд, только в другой уже, в Америке. А ты собираешься с мамой в Диснейленд? Напиши. Может, мы вместе тогда поедем. Я жду от тебя письмо в эту среду вечером. Swiss’да».
Хамза показал Китайгородцеву милицейскую сводку за прошедшие сутки. Происшествий по обыкновению было много, но взгляд сразу зацепился за сообщение, отчеркнутое красным фломастером. А в этом сообщении – еще и выделенное специально: «Вектор Плюс». Рука Хамзы здесь трижды оставила кроваво-красные тревожные отметины. В ночь с понедельника на вторник на территории Южного административного округа города Москвы неустановленными лицами было совершено нападение на склад строительных материалов, который арендовала фирма «Вектор Плюс». Погибли два охранника. Похищены два помповых ружья и боеприпасы к ним.
– Я узнавал через своих, – сказал Хамза. – Там только оружие пропало. Больше ничего на складе не взяли.
– За оружием шли?
– Да. И еще там особенность такая. Мне ребята рассказали. Склад арендованный – это такой большой ангар, отдельно стоящий. Два охранника запираются на ночь изнутри и сидят там взаперти до самого утра, покуда люди на работу не придут.
– А тут они кому-то дверь открыли ночью…
– Вот именно.
– Открыть могли тому, кого они знают.
– Ну! – уже заинтересовался Хамза.
– Тесадзе! – пробормотал Китайгородцев. – Где Резо Тесадзе?
Других версий у него пока не было.
Алексей Алексеевич Котелков улыбнулся Китайгородцеву, как родному. Дал понять, что прекрасно помнит о той совместной поездке, которая им предстоит вскоре, и что ничего против не имеет, поскольку лучшей кандидатуры для заграничного пребывания трудно себе представить.
– Вы Резо Тесадзе помните? – спросил Китайгородцев.
И тотчас улыбка на лице Котелкова погасла. Догадался, что будут говорить о делах, притом о неприятных.
– Естественно, – сказал Алексей Алексеевич с серьезным видом.
– И Шарова Гену тоже помните?
Тут Котелков и вовсе загрустил. Как же, мол, можно не помнить о человеке, который совершил нападение на семью хозяина и при этом еще и люди погибли.
– Как вы думаете, они знакомы были друг с другом? – спросил Китайгородцев.
– Да!
Котелков ответил сразу и твердо. И у Китайгородцева от этого сильно испортилось настроение.
– Они общались? – спросил Китайгородцев.
– Довольно часто. Мне кажется, что каждый раз, когда Резо сюда по работе приезжал.
– И в последнее время – тоже?
– Да. До тех самых пор, пока Шаров не исчез.
Шалва Тесадзе не принял Китайгородцева.
Китайгородцев смог беспрепятственно миновать пост охраны на входе в здание, он лишь сказал охраннику, что от Проскурова, и тот Китайгородцева пропустил, записав, правда, его данные в специальный журнал, а вот секретарша к Тесадзе никого без предварительного доклада не пропускала. Китайгородцев представился, сообщил, что дело срочное, секретарша скрылась в кабинете и возвратилась очень скоро с таким выражением лица, что без всяких слов было понятно: Китайгородцев не будет принят ни сегодня, ни завтра и вообще никогда.
Секретарь все-таки произнесла эти ненужные слова:
– К сожалению, Шалва Георгиевич не сможет принять вас сегодня. Он очень занят.
Китайгородцев достал из плечевой кобуры свой пистолет, из пистолета извлек обойму, из обоймы – один патрон, и этот патрон протянул секретарше со словами:
– Передайте, пожалуйста, это Шалве Георгиевичу.
– З-зачем? – спросила женщина, сильно испугавшись.
– Он знает, – соврал Китайгородцев с максимальной доброжелательностью, на какую только был способен.
– Да? – растерянно хлопала ресницами секретарша.
– Разумеется, – продолжал гипнотизировать ее Китайгородцев.
Она несмело, двумя пальцами, взяла патрон и скрылась за дверью. И почти сразу там, за дверью, случился сильный шум. Бедный Шалва Георгиевич взвыл-закричал так, что даже в приемной было слышно, а потом он и сам появился, толкая перед собой перепуганную насмерть секретаршу с патроном в руке и истошно вопя:
– Это провокация! Не смейте мне подбрасывать боеприпасы! У меня никогда патронов не было!
Он так побагровел, что его запросто мог хватить удар. Даже сильнее испугался, чем его секретарша.
Китайгородцев забрал патрон и вогнал его в обойму. Шалва Георгиевич следил за его манипуляциями остановившимся взглядом. Китайгородцев уверенным движением вставил обойму в рукоять пистолета. Клацнул металл. Тесадзе от этого звука будто очнулся и посмотрел Китайгородцеву в глаза.
– Сын ваш, Резо Тесадзе, – где?
Лицо у Тесадзе-старшего сделалось таким, словно он осознал, что настоящие проблемы для него только теперь и начинаются. На арендованный его фирмой склад накануне совершили нападение, двух его охранников убили, и все это ужасно было, но до сих пор он за всеми бедами про сына, похоже, даже не вспоминал и вообще никак его с происшедшим не связывал, а вот появился Китайгородцев со своим провокаторским патроном и про Резо спросил – и сразу Шалва Георгиевич ужаснулся, поскольку тоже, наверное, он размышлял с утра, кому его охранники-недотепы могли среди ночи дверь открыть, кого они могли знать хорошо и доверять до такой степени, и вот ему Китайгородцев разгадку подсказал, а разгадка получалась ужасная.
– Не знаю – где, – шевельнул губами Тесадзе, и было видно, как трудно ему говорить.
– Давно?
– Несколько дней уже, – сказал Тесадзе. – Дайте мне воды. Мне плохо.
– Я не замечал, что он пропал куда-то, – рассказывал Тесадзе, пытаясь удержать сигарету в дрожащих пальцах.
Получалось у него плохо, и пепел все время падал куда-то не туда: то на ковер, то на одежду.
– Что он мне не звонит, я об этом не подумал, – говорил Тесадзе. – Мы с ним редко созванивались. В последнее время.
– Он из-за Лории с вами поссорился? – спросил Китайгородцев.
– Да, из-за Лории. Особенно – когда Роман погиб. Совсем плохо стало. Ничего мальчику нельзя было объяснить, ничего не слушал.
