Женщина-хирург деловито сняла окровавленную повязку, Уланов увидел рану, скрипнул зубами и отвернулся, сказав с обидой:
– Ну что за люди, а? Мы же муку им перебрасывали, в этом кишлаке второй месяц голодают. А они же по нам, когда взлетели, – из автоматов.
Хирург промыла рану, начала зашивать. Боль была тупой, она разливалась по всей руке до плеча, и Уланов страдал – и от боли, и от равнодушия женщины, – та ни слова до сих пор не вымолвила, привыкнув к виду чужой крови.
Наложив швы, хирург молча указала на дверь – свободен, мол.
– У вас тут как на мясокомбинате, – раздраженно сказал Уланов. – Бездушные вы все-таки.
Женщина быстрым движением сбросила марлевую маску.
– Люда? – опешил Уланов.
– Ну. Так какие претензии?
– Никаких, – пробормотал Уланов.
Он чувствовал себя полным идиотом. Людмила мыла руки под шипящей струей воды.
– Как жизнь? – поинтересовался Уланов, стараясь сгладить неловкость.
Людмила не ответила.
– Это письмо, которое от Хомутова…
– Какое письмо? – она резко повернулась.
– Которое он должен был оставить.
Взгляд ее мгновенно потух. Она поняла – ничего нового Уланов не скажет. Это уловка, чтобы вовлечь ее в разговор.
– Что ты колотишься? – спросил наконец Уланов. – Ну уехал он, уехал, не ясно разве? Нет его. А жизнь идет.
Последнюю фразу он произнес мягко, по-особому.
– Может, встретимся вечером? – предложил Уланов. – Ребята из Союза мне такую прелесть забросили…
– Ты ничего не понимаешь, – произнесла Людмила устало.
Она все еще держала в руках полотенце.
– Я не из тех, не из взбесившихся теток. Просто приходит время, и начинаешь кое-что соображать. Большой кусок жизни позади, не так уж много осталось. Хомутов понимал. Нам бы уехать отсюда с ним вдвоем, что нас держало?
– Ну так и езжай к нему!
– Куда?
– В Союз.
– Он здесь.
– Где это?
– В Джебрае.
– Чушь.
– Нет. У меня тоже поначалу уверенности не было, одни сомнения. Ты в квартире тоже был – вещи на месте. Как раз те, которые он непременно забрал бы, если б уезжал.
– Он мог забыть в спешке. Могло сложиться так, что и вообще ничего не брал.
– Нет, Гареев сказал, что он садился в самолет с чемоданами. Не стыкуется. И когда я Гарееву дала понять, что не верю ему, знаешь, что он сделал?
– Что?
– Дал команду в Союз меня отправить. С глаз долой.
– Ты, похоже, перегибаешь, – протянул с сомнением Уланов.
– Нисколько. Начальник госпиталя, Сурков, меня вызывал, как раз после разговора с Гареевым. Довел до сведения, что, помимо его воли, обязан вернуть меня домой.
– Но ты, однако, здесь, – заметил Уланов.
– Все это заглохло. Сразу после гибели Гареева. Это, по крайней мере, убеждает?
За окном истаивал короткий день.
– Ты слишком свободно обращаешься с фактами, – сказал Уланов. – Если разобраться – все это сплошная чушь.
– Нет!
– Чушь, – упрямо повторил Уланов. – Я был бы готов поверить тебе, если бы ты объяснила мне, зачем Хомутову оставаться в Джебрае. Его что – похитили? Что он за птица такая?
– Извини, у меня сейчас еще операция, – сказала Людмила.
Она торопилась закончить разговор.
– Так что там насчет сегодняшнего вечера? – спросил Уланов.
– Ничего.
Об этом разговоре думала Людмила весь вечер. Уланов мог быть прав – и все же он ее не переубедил.
Из отделения она вышла, когда совсем стемнело. Миновала ярко освещенную проходную и окунулась в сумрак. Фонари не горели, только свет редких автомобильных фар освещал дорогу.
– Она! – встрепенулся Бобо.
– Ты уверен? Темно.
– Она, – повторил Бобо, нащупывая под одеждой оружие.
– Ступай! Делай все, как сказано.
Бобо выскочил и словно тень заскользил следом за Людмилой. Салех завел двигатель и тронул машину.
Людмила, услышав урчанье автомобиля за спиной, поначалу не придала этому значения. Возможно, кто-то из своих возвращается в посольский городок. Она обернулась – может подвезет? – в ту же секунду какой-то парнишка, шедший следом, налетел на нее, а машина уже была совсем близко, слепила фарами. Людмила отступила на шаг, но парнишка шагнул к ней и что-то твердое уперлось ей в грудь.
Она не успела даже крикнуть. Бобо выстрелил, звук выстрела был слабый, ткань плаща заглушила его. Последнее, что она слышала, падая, – приближающийся рокот двигателя.
Бобо застыл над ней, словно в нерешительности, и Салех, у которого нервы окончательно сдали, рявкнул, высовываясь:
– В машину! Быстро!
Им еще предстояло выбраться из города. Бобо упал на заднее сиденье, хлопнул дверцей. Джип рванул с места. Отъехали с километр, прежде чем Салех опомнился – следовало наехать на тело женщины, чтобы была полная гарантия.
67
Список лиц, которые должны были сопровождать президента при посещении советского госпиталя, Хомутов читал со все возрастающим раздражением. Ему поначалу все представлялось иначе: несколько человек охраны, полная свобода действий, никаких помех. На деле выходило как на дипломатическом приеме – толпа лишних людей, не протолкнешься. И если он даже увидит Людмилу, что он сможет сказать ей при таком количестве чужих ушей? В списке были посол, оба его заместителя, советский военный атташе – этот-то на кой черт, спрашивается? С джебрайской стороны – министр обороны, министр здравоохранения, министр сельского хозяйства. Кто этот список составлял? Хомутов швырнул листок, хотел было позвать Хусеми, но тот уже сам входил в кабинет, имея крайне озабоченный вид.
– Что это за список? – спросил Хомутов раздраженно.
Хусеми на список взглянул лишь искоса и, еще не пройдя и половины расстояния до стола, взволнованно заговорил:
– Звонок из советского посольства, товарищ Фархад. Чрезвычайное происшествие – вчера вечером совершено нападение на гражданку СССР.
– Что случилось?
– Судя по обстоятельствам дела – покушение.
