– А я-то думал…
Вот откуда его закрытость, оказывается.
– Когда они ко мне пришли и так подробно расспрашивали об Олеге…
– Кто – они? – не понял Хургин.
– Из милиции.
Хургин засмеялся, но как-то неловко, словно ему было неудобно. Богучаров взглянул на него вопросительно, но промолчал.
– Вот черт! – сказал с плохо скрытой досадой Хургин. – Я постоянно отстаю от милиции. Когда прихожу к интересующему меня человеку, всегда оказывается, что с ним уже побеседовали. И с вами, и с Вольским.
– С каким Вольским? С профессором?
– Да. Вы ведь вместе с Козловым у него учились? Вольский теперь научный руководитель Олега. Олег пишет диссертацию, вы об этом знали?
– Да.
Богучаров неторопливо помешивал кофе в чашке и, казалось, решал в уме какой-то непростой ребус. Не решил, похоже.
– Но если вы не из милиции, – сказал медленно, – то откуда этот интерес к Козлову?
Поднял глаза. В его взгляде сейчас читались отчуждение и настороженность.
– Мне трудно будет вам все объяснить. Я оказался вовлеченным в это дело совершенно случайно. Мой знакомый, назовем его так, попросил его проконсультировать – к ним попал человек, с которым у них возникли проблемы.
– У них – это у кого?
– У милиции.
– Значит, ваш знакомый – милиционер?
– Да.
– И теперь вы по его просьбе пришли ко мне? Я ведь им все рассказал, что знал, в прошлый раз.
Хургина, оказывается, считали шпионом. Лазутчиком, засланным коварным противником. В этом случае надеяться на откровенность не приходилось.
– Я пришел не по просьбе милиции, – медленно и четко произнес Хургин.
Он очень хотел, чтобы ему поверили.
– В чем же тогда причина?
– Я хочу во всем этом разобраться.
– Значит, пришли по собственной инициативе? – уточнил Богучаров.
– Да.
Богучаров развел руками и покачал головой:
– В таком случае извините. Я ничем не могу вам помочь.
Он выглядел как человек, который только что сбросил с себя неподъемную ношу и теперь испытывал облегчение. Думал, что опять придется юлить и просчитывать каждый шаг, каждое произносимое слово, а оказалось, что напрасно боялся, перед ним никто, простой прохожий, самозванец.
Хургин уже почти обиделся, но вдруг поймал себя на мысли, что просто встать и уйти сейчас будет еще унизительнее.
– Вы напрасно отворачиваетесь от друга, – сказал он.
– Это вы – друг?
– Речь не обо мне. Я говорю об Олеге Козлове. Вы не хотите ему помочь.
– Зато вы, как я вижу, – упрямо рветесь его спасать, – произнес язвительно Богучаров.
Он был, оказывается, очень эмоциональным человеком.
– Ваш друг попал в очень неприятную историю. Его осудят и, наверное, расстреляют…
Богучаров быстро взглянул на гостя. Хургин выдержал паузу, давая возможность собеседнику прочувствовать услышанное, и только тогда закончил свою мысль:
– …если только ему не помогут.
Получилось очень эффектно, как в театре. Браво! Звучат аплодисменты. Утомленные спектаклем и собственным успехом артисты выходят из-за кулис, чтобы получить свою долю благодарности. Богучаров, единственный зритель этого спектакля, с трудом собирался с мыслями. Зрители любят, чтобы еще был эпилог. То место в пьесе, где все окончательно проясняется. Хургин решил не лишать Богучарова такого удовольствия.
– Козлов невиновен, – сказал он вкрадчивым голосом. – Просто странное и страшное стечение обстоятельств. Истина где-то рядом, я ее уже чувствую, еще немного – и удастся доказать, что Олег не преступник. Но вы должны помочь, Вячеслав.
Он уже согласен, это видно по глазам. Но ему, как деловому человеку, непременно нужно и рациональное объяснение.
– Я еще вам хочу одну вещь сказать, – произнес все так же доверительно Хургин. – Хуже вы Олегу не сделаете, ему и так настолько плохо, что дальше некуда. Поэтому вам опасаться нечего. А шанс помочь – вот он, вполне реальный.
– Хорошо, – ответил после томительной паузы Богучаров. – Давайте поговорим.
Он еще был очень осторожен в словах, но уже оттаял.
– Начнем все с того же вопроса о друзьях, – предложил Хургин. – Действительно все однокурсники у Козлова в друзьях ходили?
– Нет.
– Олег сам людей сторонился? Или окружающие его недолюбливали?
– И то, и это было.
– Объяснение можете найти?
– Могу. Когда человек устанавливает дистанцию между собой и окружающими, держится всегда особняком, люди начинают его сторониться. Взаимное отчуждение. Понимаете?
– Вполне. Значит, дело в самом Олеге?
– Да.
– Он рассказывал мне, что даже когда его приглашали в гости, он это приглашение зачастую игнорировал.
– Возможно. Он действительно редко появлялся в наших компаниях.
– Но вас-то лично он не обходил стороной, насколько мне известно.
– Да.
– И в гостях у вас бывал?
– Не так чтобы очень часто это происходило, но случалось.
– И как он себя вел?
– Никак. Сидел неприметно в уголке, слушал, что говорят другие, иногда книжку листал. В разговорах не участвовал.
– Он был неконтактный человек?
– Нет. Абсолютно. Весь в себе.
– Без эмоций, без поступков, – предположил Хургин.
– Я бы не сказал. Просто все пряталось глубоко в душе.
– Бросьте! – махнул рукой Хургин. – Если нет никаких внешних проявлений, то и внутри все тихо и спокойно.
– Иногда наблюдались и внешние проявления.
– Например?
– Однажды я даже видел Олега плачущим.
– Неужели?
Изумление Хургина было совершенно искренним.
– Да. Это случилось в лагерях.
– В каких лагерях? – не понял Хургин.
– Мы по окончании института на месяц отправились в летние лагеря, из нас офицеров делали.
