– Зачем?
– Я прошу вас! Я хочу с ним поговорить!
– Не надо подменять собой следствие, – сказал Большаков с хмурым видом.
– Я поговорю с ним как частное лицо. Как врач.
Выглядело не очень логично, но тем не менее Большаков задумался.
– Я лишь хочу посмотреть, сильно ли они отличаются друг от друга – отец и сын. Мне, как врачу, это интересно, – не сдавался Хургин.
Хургин не знал, верный ли он выбрал тон. Большаков заглянул в лежавшую перед ним папку, набросал пару строчек на листке бумаги.
– Вот адрес его отца. Андрей Андреевич Полянский.
– Полянский? – переспросил доктор.
– Да. Мать дала Козлову свою фамилию.
Глава 32
Если бы пришлось устанавливать отцовство, то не понадобилась бы никакая экспертиза. Достаточно было взглянуть на Полянского, чтобы понять: это и есть отец Олега Козлова. Таким Олег будет в свои пятьдесят – с усталым взглядом и безвольно опущенными плечами.
– Я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем сыне, – сказал Хургин.
Андрей Андреевич Полянский занимал небольшой кабинет в здании строительного управления. Кроме него, в кабинете были двое небритых мужчин в спецовках; при словах Хургина Полянский бросил на них быстрый обеспокоенный взгляд и торопливо произнес сухим, недоброжелательным голосом:
– Выйдите! Позже поговорим!
Мужчины поднялись демонстративно неспешно и удалились, обдав Хургина перегаром.
– Я все в прошлый раз вашим товарищам рассказал, – произнес Полянский, когда они с Хургиным остались наедине.
Он принял своего гостя за сотрудника милиции. Доктор решил его не разубеждать – боялся, что иначе у них разговор может не сложиться.
– Ничего страшного, – сказал Хургин. – Еще побеседуем. У вас своя работа, у нас своя.
Видел по глазам собеседника, что тот его боится. Тридцать лет жил, ни о чем не ведая, и не то чтобы счастлив был, но в общем жизнь текла спокойно и размеренно, и вдруг в пятьдесят с лишним лет – совершенно ненужные волнения, какой-то сын, и милиция наведывается раз за разом.
– Итак, вы не знали о существовании сына, – проявил осведомленность Хургин.
Он перебрасывал мостик от предыдущей беседы, в которой сам не принимал участия, к сегодняшнему разговору.
– Не знал! – поспешно ответил Полянский, словно рапортовал, демонстрируя собственную непричастность к случившимся давным-давно событиям.
– И даже не было чувства – такого, знаете, неясного? Ничто не щемило в груди.
– Нет.
– Почему вы расстались с матерью Олега?
– Вы как-то так вопросы задаете…
– Как? – уточнил Хургин.
– С обвинительным уклоном.
– Вам показалось.
Полянский вздохнул.
– У каждого человека бывает в молодости период, когда все легко и просто, – сказал он. – Живешь в свое удовольствие. Учеба, друзья и девочки, девочки, девочки. Очень много девочек. Сходишься, расходишься и ни с кем не остаешься надолго. Обычное дело. У вас ведь тоже так, наверное, было? – заглянул вопрошающе в глаза собеседнику.
– Нет, – сухо ответил Хургин.
– Значит, мы с вами разные люди. Так вот, о девочках. Мы с Мариной были знакомы всего ничего, месяца три, не больше. А потом просто расстались, как это случалось со многими другими. И я даже не знал, что она беременна, не сказала мне ничего.
– И даже потом не пыталась с вами встретиться?
– А я уехал.
– Куда?
– Сюда, в Рязань. Познакомился со своей будущей женой и уехал. Она здесь жила с родителями.
Потому он и бросил Марину Козлову – из-за рязанской девушки.
– Вы учились вместе?
– С кем?
– С Мариной Козловой.
– Да. В строительном техникуме.
– Веселое было время?
– Очень веселое!
Полянский даже захихикал и поднял глаза к потолку, вспоминая те чудесные деньки.
– Мы не очень много времени уделяли учебе, если честно. Были более интересные дела.
– Любили посидеть в компании?
– Да.
– И часто это происходило?
– Часто.
Сын походил на отца чисто внешне. По сути это были разные люди. Что-то кольнуло Хургина при этой мысли, беспокойство появилось, но лишь на мгновение, и он тут же забыл об этом своем чувстве.
– Марина любила компании?
– Ходила вместе со мной, – неопределенно ответил Полянский.
– Значит, не любила?
– Ей там было не очень уютно, мне кажется. Она и сейчас, наверное, такая же.
Хургин быстро поднял на собеседника глаза. Тот, оказывается, не знал ничего.
– Она умерла, – сказал Хургин.
Полянский взглянул на него немного встревоженно, но печали в его глазах доктор не увидел.
– Давно это случилось?
– Когда вашему сыну было восемь лет.
– С кем же он жил? У ее родственников?
– Он воспитывался в детском доме.
– Да, – наконец-то опечалился Полянский. – Вот оно, детдомовское воспитание.
Потом вздохнул, и этот вздох показался доктору лицемерным.
– А что – детдомовское воспитание? – спросил Хургин.
– Кого вырастил-то детдом? Бандита.
– Почему же бандита? – опешил Хургин, стремительно серея лицом, но Полянский этого даже не заметил.
– А кого же, если не бандита? Милиция им занимается, дела серьезные начались. Проморгали парня, значит.
– А кто виноват в этом?
– Ну не я же, – спокойно сказал Полянский. – У меня он вырос бы человеком.
– Но не вы его воспитывали.
– Не я, – легко согласился Полянский. – Только не надо ни в чем меня обвинять. Я не знал о нем. Понимаете? Не знал.
– Значит, другой кто-то виноват?
– Конечно. Не бывает так, чтобы виновных не было совсем. Ее родственники могли ведь взять к себе мальчишку.
– А у нее были родственники?
– Были. Родители, правда, умерли, но была двоюродная сестра.
