– Это город на севере Кипра. У него там был дом, была своя строительная фирма. Потом наступил семьдесят четвертый год. Тебе что-нибудь говорит эта дата?
– Нет. В том году меня еще не было на свете.
– В семьдесят четвертом году на севере Кипра высадились турецкие солдаты. Они заняли Кирению, Фамагусту и часть столицы, Никосии. Греков убивали. Мой друг бежал в Лимасол. Он и здесь не пропал. Организовал новую фирму, стал строить дома. Он заработал много денег, Полина, и все это время он ждал, когда же Кипр снова станет единым и он сможет вернуться в Кирению. Прошло двадцать пять лет, он понял, что может не дождаться того момента, когда снова увидит свой дом. И он решил построить дом здесь, в Лимасоле. Он хороший строитель, дом он строил для себя, я был у него в гостях, и я тебе скажу, Полина, – это очень хороший дом. Лично у меня никогда такого не будет, потому что моему другу тот дом обошелся в шестьсот тысяч американских долларов. И вот когда я был у него в гостях, – при этих словах глаза Фидиаса округлились, он и сейчас, похоже, заново испытывал то же чувство потрясения, – ему позвонил какой-то русский. Русский откуда-то узнал про дом моего друга и хотел тот дом купить. Мой друг сказал ему, что дом не продается. И знаешь, что ему ответил русский?
Фидиас посмотрел на Полину так, будто только что загадал ей очень мудреную загадку.
– Он спросил, сколько ваш друг хочет за свой дом? – высказала предположение Полина.
– Нет! – торжествующе воскликнул Фидиас. – Он даже не стал спрашивать – сколько! Он сразу сказал, что платит за дом миллион! Долларов! И может заплатить наличными!
Фидиас перевел дух.
– И мой друг продал дом! – сказал он. – Потому что никогда прежде ему не предлагали таких выгодных сделок. Он сказал мне: «Понимаешь, Фидиас, я ведь за шестьсот тысяч долларов построю себе точно такой же. И еще у меня останется четыреста тысяч». И ведь он прав!
Полине нечего было возразить на это.
– Русские никогда не торгуются, – сказал Фидиас. – И покупают дома с такой поспешностью, будто это последнее, что есть в наличии, будто здесь ничего и никогда больше строить не будут.
– Может быть, сейчас уже не так, – высказала осторожное предположение Полина. – У нас был дефолт, многие разорились, сейчас деньгами уже не так швыряются.
– Даже если завтра все русские поголовно обнищают и у них на всех не наберется и сотни долларов, все равно то, что было, – Фидиас показал на роскошные особняки за окном машины, – все эти покупки за наличные, эти сумасшедшие прибыли торговцев недвижимостью, эти чемоданы денег, все это еще долго не забудется. Это обрастет легендами и будет вспоминаться, как сказка. Мы, киприоты, не умеем жить так, как вы, – признался Фидиас. – Поэтому русских мы запомнили надолго.
По нему сейчас невозможно было определить, приятными ли будут эти воспоминания. Изумительными – это точно.
– Я недавно ездил к брату, – сказал Фидиас. – Он живет в районе Пафоса. Так там один русский купил себе дом. Очень большой дом. Он отдал за него четыреста тысяч. Этот русский – он депутат вашего парламента. Как у вас называется парламент?
– Дума, – по-русски назвала Полина.
– Дума, – старательно повторил Фидиас.
– Он тоже платил наличными?
– Нет, деньги перевели со счета на счет, а дом якобы принадлежит не ему, а одной фирме. Но здесь же все друг друга знают! И все знают, что дом принадлежит ему, а не этой фирме! Ты скажи, Полина, у вас депутаты так много зарабатывают, что могут купить дом за четыреста тысяч?
– Ну, наверное, – без особой уверенности ответила Полина.
Фидиас покачал головой. Лично он про столь большие зарплаты народных избранников никогда прежде не слышал.
Некоторое время они ехали молча.
– Недавно ко мне пришел один русский, – вдруг сказал Фидиас, старательно глядя на дорогу прямо перед собой. – Он предложил мне делать бизнес вместе. Он знает, что никогда не будет главным в моем бизнесе. У нас такие законы, Полина, что за мной, как за киприотом, всегда будет оставаться последнее слово. И все равно он согласен. Он вкладывает деньги…
Фидиас помолчал, поразмыслил, после чего нашел более точную формулировку:
– Он вкладывает большие деньги…
В этом, наверное, и было все дело – что деньги были большие. И у Фидиаса сейчас был вид человека, который, не будучи уверенным в правильности собственных поступков, все-таки не удержался, поддался искушению.
– Хотя он эти деньги мог бы вложить с большей пользой где-нибудь в другом месте, – честно признал Фидиас. – И он не ставил мне никаких особенных условий. Только сказал, что менеджером в магазине должна быть его знакомая. Но она и твоя знакомая тоже.
Фидиас повернул голову и внимательно посмотрел на Полину, словно хотел спросить: как тебе это нравится? И Полина догадалась. Потому что у нее и у Фидиаса общая русская знакомая на сегодняшний день была одна-единственная, и все прочие варианты отсутствовали.
– Тетя Галя? – уточнила Полина, все еще не веря до конца.
– Галина, – кивнул Фидиас.
А мысль у Полины устремлялась дальше, и логическая цепочка уже выстраивалась сама собой.
– А этот русский, который к вам приходил, – сказала Полина, – как он выглядит? Невысокий, у него волосы пшеничного цвета, веснушки на лице, а на руках, вот тут и тут, – она показала, – татуировки.
– Да, – подтвердил Фидиас с обреченным видом. – И он был похож на русскую мафию.
Этому лукавому киприоту, типичному сыну своего народа, деньги нравились, которые тот русский предложил, а сам русский ну никак не мог понравиться. Такая вот проблема.
Теперь все вставало на свои места. Магазином, где работала Полина, по одному ему только известным причинам заинтересовался Александр Александрович Прокопов, несостоявшийся недавний Полинин шеф, странный знакомый тети Гали, который вообще-то был мало похож на добропорядочного предпринимателя, а больше походил (тут Полина была на все сто согласна с Фидиасом) на представителя структур, к которым крепко-накрепко приклеилось определение «криминальные».
Глава 38
А про тысяча девятьсот семьдесят четвертый год Полина очень скоро услышала еще раз. Антон повез ее в Никосию, столицу Кипра. Машину они оставили на муниципальной стоянке, с одной стороны ограниченной почти вертикальной, облицованной камнем стеной высотой в несколько этажей. Эта стена подпирала склон, а поверху, мимо пальм и невысоких домов, тянулся поток машин.
– Это укрепления венецианцев, – сказал Антон, указывая на камень стен. – Они возводили их целых три года. Если посмотреть на старый город сверху, то укрепления опоясывают его почти правильным кольцом. Здесь было всего трое ворот, но зато целых одиннадцать бастионов. Венецианцы думали, что это каменное кольцо протяженностью в пять километров их защитит. Но в тысяча пятьсот семидесятом году на остров высадились турки. Эти укрепления они осаждали полтора месяца, потом им удалось прорваться у бастиона, который называется Констанца, это вон там, где видна мусульманская мечеть…
Тонкий карандаш минарета устремлялся в небо.
– Мечеть называется Байрактар. Кажется, это переводится как «Знаменосец». Турецкий знаменосец был первым, кто ворвался на бастион. Он погиб, но удержаться венецианцам уже не удалось. Город пал.
Они поднялись по лестнице к улице, запруженной машинами. Типичный средиземноморский город. Невысокие дома, первые этажи которых сплошь заняты магазинами, торгующими часами, сувенирами для туристов, канцелярскими принадлежностями, продуктами, картинами местных художников, тут же отделения банков, здание местной почты, и кругом – смуглые лица людей, потомков тех, кто здесь жил и сто, и двести, и тысячу двести лет назад.
От запруженной машинами дороги, проложенной вдоль венецианских укреплений, ответвлялась пешеходная улица. Аккуратно уложенная брусчатка, витрины многочисленных магазинов и выставленные прямо на улицу столики кафе – все такое туристически-беззаботное, стандартно-зализанное, привычно похожее на десятки и сотни подобных улиц, где бывает много туристов, где в воздухе стоит разноязыкий
