хозяйничать там, как у себя в квартире.
– Так вы согласны? – уточнил Потемкин.
– Да.
Размеренный стук колес поезда действовал усыпляюще. Китайгородцев в полной темноте, закрыв глаза, слышал негромкий голос:
– Восемь… Девять… Вам тепло, вам спокойно, вы хотите спать…
Он действительно хотел спать. Веки налились свинцом, их не поднять, и вообще пошевелиться невозможно, как казалось.
– Десять… Одиннадцать…
Уже и стук колес неразличим. Только голос гипнотизера.
– Двенадцать… Тринадцать…
Дыхание у Китайгородцева сделалось ровным и глубоким.
Потемкин продолжал считать, загоняя его в транс все глубже и глубже. Проверил, насколько глубоко погружение: поднял руку Китайгородцева, отпустил ее, рука зависла в воздухе, словно это был несгибающийся протез.
– Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в тот дом в лесу, – сказал Потемкин, – где жил Михаил. Вы помните Михаила?
– Да, – коротко ответил Китайгородцев, не открывая глаз.
– У вас с Михаилом был разговор. Он вас расспрашивал о том, заподозрили ли вы, что вам подмешивают в пищу снотворное. Еще он спрашивал, видели ли вы в доме кого-то еще, кроме него самого и Натальи Андреевны. Вы это помните?
– Да.
– Теперь вспоминайте, о чем еще он с вами говорил. Что еще было в том ночном разговоре?
Потемкин выждал какое-то время, но Китайгородцев молчал.
– Вспоминайте! – требовательно произнес Потемкин. – Был разговор! О чем?
Молчание в ответ.
– Он о чем-то вас расспрашивал! – предположил Потемкин. – Да?
– Нет.
– Вы хорошо это помните?
– Да.
– Он сам вам что-то говорил! – тут же перестроился Потемкин. – Не спрашивал, а говорил! Вспоминайте – что!
Китайгородцев молчал, словно ничего в ту ночь и не было. Потемкин пытался сообразить, в чем тут дело.
– У вас был разговор! Вы это помните! – продирался он к истине сквозь мрак чужого сознания. – Был разговор?
– Да.
– И Михаил вам говорил… Что он говорил? – добивался правды Потемкин.
Молчание в ответ.
– Он запретил вам вспоминать! – выдвинул версию Потемкин. – Он запретил вам помнить об этом! Правильно?
– Правильно.
Вот! Был запрет!
– Сейчас вы скажете мне, что говорил вам Михаил! – повелительным тоном произнес Потемкин. – Я имею право это знать! Говорите!
Китайгородцев молчал.
– Вы это помните! Вы это знаете! И вы мне скажете сейчас! – добивался требуемого Потемкин.
Безрезультатно.
Запрет! Был запрет!
– Вы видите здесь Михаила! – вдруг сказал Потемкин. – Он здесь! Он стоит рядом со мной! Он смотрит на вас! Поприветствуйте его! Качните рукой, чтобы он понял, что вы его видите!
В темноте купе, едва различимый, Китайгородцев качнул своей похожей на протез рукой.
– Михаил тоже видит вас! – внушал Потемкин. – Сейчас он вам кивнет… Вы увидите, как он вам кивнет! Это будет означать, что он разрешает вам сказать все, что вы знаете! Все, что знаете! Он снимет свой запрет! Сейчас он вам кивнет!
Выдержал паузу.
– Вы видите – он вам кивнул! Качните рукой, чтобы мы знали, что вы это видели! Что видели, как он кивнул!
Китайгородцев послушно качнул рукой.
– Итак, мы с Михаилом вас слушаем! – сказал Потемкин. – Вы помните, о чем говорил вам Михаил?
– Да.
– Можете говорить! О чем?
– Он говорил про Лисицына.
– Какого Лисицына? Генерала? – заторопился Потемкин.
– Нет.
– Какой Лисицын? Как его зовут?
– Стас Георгиевич.
– Он кто?
– Сын генерала.
– Вы его видели? Вы с ним знакомы лично?
– Да.
– В том доме видели?
– Да.
– Он там живет?
– Нет.
– Он приезжал на время? – предположил Потемкин.
– Да.
– Что говорил вам Михаил?
– Шестнадцатого ноября…
– Он говорил вам это шестнадцатого ноября? – переспросил Потемкин.
– Нет.
А какое сегодня число? Надо сообразить. В этом городе выступление Потемкина было десятого… Сегодня десятое. Тогда про шестнадцатое – это было начало фразы!
– Что шестнадцатого ноября? – спросил Потемкин.
– Я приду к Лисицыну…
– Куда?
– К Лисицыну…
Ладно, неважно.
– Дальше! – потребовал Потемкин. – Что сказал вам Михаил? Зачем вы придете к Лисицыну?
– Чтобы убить.
Потемкин обмер.
Поезд мчался сквозь ночь и пургу. Стучали колеса.
Потемкин не мог поверить в то, что он услышал.
– Михаил велел вам убить Стаса Лисицына? – переспросил он.
– Да.
Утро было настолько раннее, что не только небо казалось серым, но и свежевыпавший снег.
Китайгородцев с удивлением обнаружил, что он спал, будучи одетым. Напротив него сидел Потемкин с черным, будто прикрытым траурной вуалью, лицом.
