– Я не знаю, что делать. Мне так неприятно все это.
– Дай задание своим ученикам написать сочинение, тетради на проверку принеси домой, я эти тетради вместе с одной из подброшенных тебе записок передам нашему эксперту Панаеву, и через пару дней ты будешь знать фамилию шутника, – сказав это, Толик зевнул.
– Ну, ты такое скажешь, – Катя махнула рукой. – Эти твои полицейские методы…
– Не полицейские, а милицейские, – поправил Толик и погрозил ей пальцем. – Разница существенная.
– Тоже мне – разница, – усмехнулась Катя. – Полиция – милиция, две буквы всего различаются.
– Как с филологом я с тобой спорить не могу, – развел руками Толик. – Образование не позволяет.
Пакет с окровавленной блузкой он сжег на выходе из леса. Развел небольшой костер и сжег. Домой такие вещи не носить – это он сразу для себя решил. Ничего подобного дома находиться не должно. Прикурив от догорающего костра, он посидел еще немного, потом, взглянув на часы, спохватился: пора домой, он в это время обычно с работы и возвращается, не должна мать заподозрить, что он не с работы идет. Он встал, присыпал землей костер и быстро пошел в город.
Дома мать при его появлении вышла в прихожую.
– Как дела? – спросила.
– Ничего, ма, все нормально.
– Как твои бурсаки? – Она пэтэушников называла бурсаками.
– С ними все в порядке, ма. Прогуливают занятия потихоньку.
– Их дело молодое. Ужин греть?
– Я сначала в душ схожу, ма.
Заперевшись в ванной, он разделся и осмотрел свою одежду. Пятен крови не было, и это его успокоило. На всякий случай он все перестирал, после чего принял душ. Нож он почистил пастой и сунул его под ванну.
Мать хлопотала на кухне. Он присел на табурет, наблюдая за ее плавными, уверенными движениями.
– Хлеб черствый немного, – сказала мать. – Не было свежего в булочной.
– Ничего, – он махнул рукой. – Любой съем. Что-то я сегодня проголодался.
– Я тебе почему всегда и говорю: бери бутерброды на работу.
– Ма, ну хватит уже – сколько можно? – Он сделал вид, что рассердился.
– Я же как лучше хочу, – вздохнула мать. – Сын ты мне или не сын?
– Сын, – буркнул он.
После ужина он вышел на балкон, закурил. Стоял, опершись на перила, свесив голову. Мать вышла тоже, встала рядом. Сказала:
– Какой-то ты сегодня… – Замялась, подыскивая нужное слово, наконец нашла: – Усталый, что ли.
– День сегодня был хлопотливый, – сказал он и выпустил дым кольцами. – Устал я немного.
Кольца табачного дыма удалялись, растворяясь в воздухе.
– Да, работа есть работа, – кивнула мать, соглашаясь. – Только на пенсии и отдохнешь.
Через пару дней Толик поинтересовался:
– Ну, как там твой писатель?
– Какой писатель? – не поняла Катя.
– Который записки пишет.
– А, этот!.. – Она махнула рукой. – Пока больше ничем себя не проявил. Может, надоело?
Но на следующий день записка появилась. Она лежала в журнале на странице, которую Катя открыла. На этот раз от тетрадного листка оторвали четвертушку, и на ней корявыми печатными буквами было выведено: «Завтра начнем. Готовься».
Катя сжала листок в кулачке и беспомощно взглянула на класс. Она смотрела и не могла понять – кто? Кто из них? И что они собираются начинать завтра? К чему ей готовиться? Только сегодня она поняла, что тот, кто пишет ей эти записки, – не глупый шутник, нет. Он жесток, потому что знает: ожидание неведомой опасности – нелегкое испытание. И предлагает Кате пройти через это.
– Глупо! – вдруг громко сказала Катя, и весь класс, затихнув, стал смотреть на нее. – Глупо то, что ты делаешь!
Она смотрела в лица ребят и не видела ни одного насмешливого или испуганного взгляда, нет! Все смотрели на нее удивленно. Они не поняли, о чем идет речь. Или сделали вид, что не поняли. Катя резко поднялась и, всхлипывая, выбежала из класса. Обидно вдвойне, когда не знаешь, за что тебя наказывают.
Матери дома не было. Он зашел в ванную, на ощупь убедился, что нож лежит на месте. Щелкнул замок двери, и сразу же в прихожей вспыхнул свет.
– Это ты, ма? – он быстро распрямился, посмотрел в висящее на стене зеркало.
– Я, – отозвалась мать.
Он сделал безразличное лицо и вышел из ванной.
– Что делается! – вздохнула мать. – Слышал? Девушку убили!
– Нет, – он сунул руки в карманы брюк. – Ограбили, что ли?
– Изнасиловали. В лесочке, возле завода. А потом убили.
– А кто такая? Гулящая небось?
– Да нет. Говорят, хорошая была девочка.
– Чего же она по лесу шлялась?
– Она не шлялась. Она к заводу шла, чтобы с матерью встретиться.
– А-а, – протянул он. – Понятно. Поужинаем?
Мать прошла на кухню и спросила оттуда:
– Ты что будешь есть? Суп разогреть?
– Разогрей.
– Их там целая банда, – сказала мать.
– Кого их? – не понял он.
– Тех, что насиловали, – пояснила мать.
– Ты-то откуда знаешь? – удивился он.
– Женщины в магазине говорили.
– Ничего, всех поймают, – сказал он, успокаиваясь.
– Кто их знает, – вздохнула мать. – Их поймают, а они возьмут да откупятся. Что ты, милицию не знаешь?
– Так ведь здесь убийство, как же откупятся?
– А вот так и откупятся. Деньги дадут, а милиция за это посадит не их, а кого-нибудь невиновного. Вот тебя схватят и посадят.
– Да что ж ты такое говоришь-то, ма? – вздрогнул он.
– Это я так, для примера сказала, – махнула рукой мать. – Садись за стол, суп уже согрелся.
В учительской никого не было, только завуч Таисия Михайловна сидела за своим столом и листала ученические тетради.
– Здравствуйте, – сказала Катя.
– Доброе утро, Катенька. – Таисия Михайловна закрыла лежащую перед ней тетрадь и сняла очки. – Ваш муж, кажется, работает в милиции?
Катя молча кивнула.
– Ну что, не нашли еще убийцу той девочки?
– Нет, Таисия Михайловна, пока ищут.
Катя сняла с полки классный журнал и быстро его перелистала. Записки не было.
– Изверги какие-то, – сказала Таисия Михайловна и вздохнула. – Найти бы их и поотрывать руки- ноги.
– Когда-то за воровство руку отрубали, – покачала Катя головой. – А воруют по сию пору.
– Не руку надо рубить, а голову. – Таисия Михайловна пристукнула ладонью по крышке стола. – Чтобы неповадно было.
