выбитым на нем двухцифровым номером, который Жене ни о чем не говорил.
Первым делом она прочитала текст.
«На твой мобильный телефон будут приходить SMS-сообщения. Каждый раз это будет адрес, по которому тебе надлежит явиться. Делай это без опаски, это делается для тебя твоими друзьями. Ключ для первого посещения находится в этом же конверте. Деньги предназначены тебе, можешь их тратить. Ни в коем случае не делись этой информацией ни с кем. Этот листок сожги после того, как прочитаешь».
Ни даты, ни подписи. Растерянная Женя подняла голову. Светило солнце. Шелестела над головой листва. Смеялись далеко под деревьями дети. И не было никакого объяснения происходящему. Женя машинально достала из конверта деньги и невнимательно их пересчитала. Ровно тысяча долларов. Новенькими стодолларовыми купюрами.
Вернувшись домой, Женя первым делом прошла в гостиную и взяла с полки знакомую ей книгу в мягкой обложке. Глеба не было дома, и она не торопилась, ей некого было опасаться. Раскрыла книгу на триста двенадцатой странице, еще раз прочитала текст, который отправлял ее в отделение связи на улице Летчика Бабушкина, но никакой новой информации из рукописного послания она не выудила. Тогда она прошла в комнату Глеба и долго искала хоть что-нибудь, что было бы написано его рукой. Ничего не нашла и переместилась на кухню. Здесь ее поиски увенчались успехом. На холодильнике среди старых газет обнаружилась записка.
«Женя! Прости, но я замечтался и за завтраком съел весь хлеб. Сходи, пожалуйста, в булочную. Деньги оставляю. Глеб».
Она помнила эту записку.
Почерк, которым была написана записка, Женя сравнила с почерком записи, оставленной в книге. Никаких совпадений. Эти записи были сделаны разными людьми. Сделанное открытие Женю не удивило. Она ожидала подобного. Книгу аккуратно поставила на полку, записку отнесла на кухню и сунула ее в кипу старых газет. Конверт с деньгами и ключом, обнаруженный ею в отделении связи, Женя спрятала в своей комнате.
Вечером, когда Глеб вернулся с работы, Женя встретила его собственноручно испеченными пирогами.
– Как хорошо, когда в доме есть женщина! – оценил Глеб. – А особенно такая хозяйственная!
– Не преувеличивай, – отмахнулась Женя. – Я все делала, глядя в эту книгу, – она показала на сборник рецептов. – Сама я не могу сделать ничего. И вообще мне надоело сидеть дома.
Глеб разломил пирог надвое, не обнаружил ожидаемой начинки, заподозрил, что Женя при выпечке пирогов что-то упустила из виду, но благоразумно промолчал.
– Что ты говоришь? – переспросил он невнимательно.
Потянулся за чайником.
– Мне надоело сидеть дома, – повторила Женя. – Я хочу работать.
Глеб налил чай в свою чашку.
– Тебе плохо дома? – спросил он с шутливым осуждением в голосе.
– Я ведь бухгалтер.
Глеб осторожно поставил чайник на стол.
– Ведь так? – спросила Женя.
– Да, – ответил Глеб, старательно не глядя на нее.
– Ты не помнишь, какая у меня была зарплата?
– Нет, – сказал он осторожно.
– Как ты думаешь, сколько я могла получать в этой своей Туле?
– Я не знаю, – ответил Глеб и улыбнулся выжидательно.
– А в Москве бухгалтер сколько получает?
– Я не знаю, – снова сказал Глеб. – Но могу навести справки, если тебе это интересно.
– Хотя бы приблизительно. Тысяча долларов – может быть?
Женя смотрела на Глеба во все глаза. Но он нисколько не насторожился при слове «тысяча». Надкусил кусок пирога, запил его чаем и только после этого сказал вполне беспечно:
– Тысяча? Может быть. Если компания крупная.
– Значит, я могла в Туле получать тысячу?
– Это вряд ли, – с прежней беспечностью ответил Глеб. – Я думаю, что для Тулы тысяча долларов – это нереальная зарплата. Провинция, низкий жизненный уровень… нет, это невозможно.
– Значит, и мои друзья не могли получать тысячу долларов?
– Какие друзья? – поднял глаза Глеб.
– Ну у меня же есть какие-то друзья. Правильно?
– Почти наверняка есть, – сказал осторожно Глеб.
– И для моих тульских друзей тысяча долларов – это тоже большие деньги?
Только теперь Глеб оставил пирог в покое.
– Почему ты спрашиваешь о тысяче долларов? Что-то случилось?
– Ничего не случилось. Просто я хочу знать: может ли мне кто-то из моих друзей подарить тысячу долларов?
– Тебе подарили деньги? – подозрительно осведомился Глеб.
– Нет! – без запинки ответила Женя. – Я хочу знать: у меня есть друзья, которые могут подарить эту тысячу?
– Тебе нужны деньги?
– Я хочу знать, – нервно повторила Женя. – Есть ли у меня…
– Нет! – твердо сказал Глеб. – Успокойся!
Женя теребила подол своего платья.
– А кто из моих тульских друзей навещал тебя? – спросила она неожиданно.
Вопрос застал Глеба врасплох. Он метнул в Женю встревоженный взгляд, наткнулся на ее взгляд – она следила за его реакцией, и получилось, что он себя выдал.
– Никто, – пробормотал он неуверенно.
– Ты меня обманываешь! – строго сказала Женя.
– Ну зачем мне тебя обманывать! – вяло запротестовал Глеб.
– Ты знаешь кого-нибудь из моих тульских друзей?
– Нет! – решительно ответил Глеб.
Теперь она знала, что не может ему доверять.
Потому что он ей лгал.
Мать Ивана Константиновича Алтынова, за убийство которого отбывал пожизненный срок Иванов, жила в Воронеже. Когда встал вопрос, кому кем заниматься, Алтынов достался Горецкому. И он отправился в Воронеж.
Женщина жила на окраине города в неприглядного вида доме, имевшем пять этажей, четыре подъезда и внешний вид памятника ленивому равнодушию местных коммунальных служб. Горецкий поднялся по темной лестнице, где не горела ни одна лампочка, а на третьем этаже долго шарил ладонью по стене, пытаясь отыскать звонок нужной ему квартиры, но звонок не нашел, и тогда он просто постучал в дверь.
Пахло пылью и кошками. Где-то наверху усталыми голосами бранились мужчина и женщина. Женщина будто стыдила, мужчина лениво матерился в ответ.
– Кто? – спросил из-за двери молодой женский голос.
– Мне нужна Мария Николаевна, – ответил Горецкий.
– А вы кто? – спросила женщина.
– Мне бы Марию Николаевну, – просительно сказал Горецкий. – Я издалека приехал. Из Москвы.
– Зачем? – насторожилась собеседница.
– Я по поводу Вани. Ее сына.
– А вы кто? – снова спросила женщина, и вдруг Горецкий догадался, что никакая эта женщина не молодая, как ему сначала показалось, и что это сама Мария Николаевна и есть.
– Я друг Ивана, – соврал Горецкий. – У меня осталась вещь, которая Ивану принадлежала…
