Тайник теней

которую, как ты знаешь, мне каждый раз на Рождество дарит папа и которая частенько оказывается исписанной уже в конце лета.

В этом году переплет коричневый с фиолетовым.

Конечно, эта книжка слишком хороша для моих скромных мыслей, – ты, разумеется, об этом знаешь, – однако, с другой стороны, в ней хранится все, что я в исключительных случаях поверяю бумаге и что предназначено лишь для меня. Никто другой никогда этого не прочтет.

Никто на свете.

Поэтому я даже записываю туда то, что не осмелилась бы записать нигде в другом месте.

Раньше я использовала папины записные книжки только для того, чтобы процитировать мысли других. А теперь я пытаюсь заполнить их своими. Не без некоторого трепета, конечно, поскольку не чувствую себя действительно достойной этого. Я имею в виду – достойной высказывать такие возвышенные суждения. Это кажется мне несколько самонадеянным. Особенно когда я касаюсь слишком больших тем.

Сейчас я пишу по большей части о любви. Пытаюсь ее осмыслить.

Полагаю, почти все когда-то в своей жизни размышляли об этом.

Мне же любовь видится неким даром, о котором далеко не все вправе мечтать. Возможно, это звучит несправедливо. Но любовь – это такая вещь, которую нужно заслужить.

Как же стать достойным любви?

Многие до меня задавались этим вопросом. Думаю, готовить себя к этому великому дару нужно как можно раньше. Но сама я пришла к пониманию этого лишь совсем недавно. И возможно, уже опоздала. Я оказалась не готова.

Дар любви – это двойной дар.

Состоит он из двух частей. Одна часть – это твои собственные чувства. Другая – чувства твоего избранника. Бывает, приходится довольствоваться чем-то одним. Другими словами, можно самой испытывать любовь, но никогда не зажечь ответного чувства. Или наоборот. Но первое происходит чаще. Во всяком случае, с нами, женщинами.

Тогда говорят, что человек страдает от несчастной любви.

Но я верю, что истинная любовь не может быть несчастной. Не имеет значения, будет ли взаимно твое чувство, поскольку уже сама способность любить заключает в себе счастье. А вовсе не страдание.

Но не все обладают этой способностью.

Это касается и дружбы. Многие не умеют дружить, но все же здесь есть разница, потому что дружба – более взаимное для обоих чувство, чем любовь. В дружбе тоже приходится бороться за то, чтобы стать ее достойным, но зато получаешь право требовать что-то в ответ. Я полагаю, требовать следует, и не только ради самого себя, но даже больше ради другого. Иначе отношения станут односторонними и будут хромать, как калека. Нельзя только давать, нужно и получать.

Однако в любви такого взаимного обмена нет.

Любовь всегда есть дар, от которого ничего нельзя ждать взамен. Это было бы более чем дерзостью. Если я когда-нибудь кого-нибудь полюблю, это само по себе станет для меня таким великим подарком, что мне будет нечего больше желать от жизни. Я не осмелилась бы даже желать, чтобы меня полюбили в ответ. А если все же это случится, это будет таким великим счастьем, что мне будет страшно принять эту ответную любовь.

Ведь как мне распорядиться этим даром?

И если вдруг любовь исчезнет – где найти силы, чтобы это пережить?

Потому я никогда не стану требовать ничего большего от любви, только бы иметь возможность испытывать это чувство в своем сердце. Тосковать, мечтать, слагать стихи о возлюбленном – это для меня самое большое счастье.

Вот, дорогая сестра, такой видится мне любовь…

И пусть наша дружба будет вечной! Мне этого так хочется.

Преданная тебе Берта».

На такое письмо нелегко ответить. Хотя, возможно, на него и не нужно отвечать. Скорее всего Берта не ждет никакого ответа.

Ей просто хотелось высказать то, о чем она думала. Конечно, она знает, что у Каролины иное мнение, и едва ли надеется на продолжение дискуссии о любви. Эта тема очень болезненна для нее.

Когда Каролина читает письмо, ее охватывает нежность к сестре, и ей хочется сразу же ответить парой строк, но она просто-напросто не знает, что писать. Она бы просто обидела Берту.

Для Каролины довольствоваться неразделенной любовью немыслимо.

Все то, о чем пишет Берта – «тосковать, мечтать и слагать стихи» о предмете своей нежной привязанности – кажется ей просто слабоумием. Бессильным и безропотным.

Каролина перевернула бы небо и землю и сделала бы все, чтобы завоевать возлюбленного – если бы он, конечно, был этого достоин. То есть оказался бы достаточно сильным и упорным мужчиной – не только в своей любви, но и по характеру в целом.

Удивительно, что Каролина, которую считают такой властолюбивой – и которая, безусловно, такова на самом деле, – могла бы полюбить лишь действительно сильного мужчину, того, который никогда никому не подчинился бы. Даже ей. Он должен быть независимым, как она сама. Таким, который никогда не окажется у нее под каблуком. Который, как и она сама, никогда не станет никому на свете повиноваться.

Время повиноваться навеки прошло. Каролина знает, что это такое, ведь она пережила годы настоящей зависимости – в первую очередь от людей, которые существовали лишь в ее фантазиях: от настоящей матери, от сильного отца, от сестры.

Хотя братья-сестры у нее все же существуют на самом деле, и за это она благодарна.

Но родителей все время недостает.

Однако Каролина достаточно намечталась о них. Больше никаких воздушных замков. Быть свободной, сильной личностью, которая живет настоящей жизнью! Но не значит ли это, что Каролина должна отказаться от фантазий и сочинительства?

Вовсе нет. Совсем наоборот.

Только пусть вначале фантазии и вымыслы воплотятся в действительность и обретут какой-нибудь смысл.

Каролина никогда не бросится в пучину грез о возлюбленном, который не питает к ней ответных чувств. Если именно это и есть романтика, то тогда Каролину едва ли можно назвать романтичной особой.

И в ней мало общего с Сибилой Вэйн, молодой актрисой из «Портрета Дориана Грея».

Сибила описана в книге как исключительно талантливая молодая актриса. Она играла Джульетту, Розалинду, Беатриче, одну классическую женскую роль за другой, и во всех была гениальна, совершенна и неотразима. Она названа «той, что вобрала в себя всех великих героинь мира».

И вот она безумно влюбляется в Дориана Грея. И вдруг начинает играть совершенно бездарно. Как будто ее подменили, она становится скованной и манерной. Голос ее делается глухим, интонации – неестественными и фальшивыми. У нее исчезает художественный вкус, и она в мгновение ока превращается в совершенно безжизненную деревянную куклу.

Публика громко негодует, открыто показывает свое разочарование, хихикает, топает, свистит, некоторые даже покидают зрительный зал. Одним словом, она терпит на сцене полное фиаско, которое актеру и в кошмарном сне не приснится. Но Сибила остается на удивление спокойной. Полностью осознавая произошедшую катастрофу, она ведет себя так, словно это ее не касается.

После представления Дориан Грей в отчаянии врывается за кулисы, он уверен, что Сибила заболела. Но она встречает его взглядом триумфатора, глаза ее блестят странным блеском, на губах играет таинственная улыбка.

Охваченная невероятным счастьем, Сибила признается Дориану, почему так ужасно играла на сцене, она восклицает: