Тогда Дориан Грей отворачивается от Сибилы Вэйн. Ее признание вызывает в нем отвращение. Он не понимает ее.
«Ты убила мою любовь!» – кричит он.
С этих пор Сибила перестает для него что-либо значить. Он любил ее за ее искусство, за то, что она «сумела воплотить великие грезы поэтов и вдохнуть жизнь в тени изящных образов». Все это Сибила отринула и стала казаться ему глупой и легковесной.
Этот эпизод глубоко волнует Каролину. В Дориане Грее проснулось отвращение. Невероятная жестокость и ненависть. Каролина не хочет оправдывать его. Но ход его рассуждений ей до некоторой степени понятен.
Она не понимает доводы Сибилы Вэйн. Хотя глубоко ей сочувствует. Но не может согласиться с тем, что действительно сильное чувство может правдиво сыграть лишь тот, кто никогда его не испытывал.
Сибила считала, что если человек целиком и полностью охвачен чувством, то он перестает творчески вживаться в роль, его игра из подлинной и независимой превращается в судорожную попытку всеми силами передать свое чувство или его подобие. А это, конечно, невозможно. Актер рискует сфальшивить или передать всего лишь слабый отблеск действительного чувства.
Не поэтому ли Каролина интуитивно сопротивляется любви?
Но в таком случае залогом хорошей игры для актера должно стать стремление постоянно остерегаться собственных чувств. Стало быть, все великие актеры никогда не должны любить и страдать? Иными словами, они должны быть пустой оболочкой. Безжизненными марионетками.
Отвратительная мысль! Но, слава богу, она далека от действительности. Все хорошие актеры, которых знает Каролина, но крайней мере большинство из них, напротив, в жизни производят впечатление невероятно отзывчивых людей. А плохие и посредственные актеры – пустых и бездушных.
Так что Сибила Вэйн ошиблась.
Хотя когда тебя охватывает такая большая и сильная любовь, то в самом начале такого чувства, пока оно тебе еще в новинку, ты воспринимаешь все именно так. Это естественно. Возможно, Сибила переменила бы свое мнение, будь у нее для этого время и возможность.
Актерское мастерство Каролины скорее достигло бы невероятных высот, если бы она всерьез в кого-нибудь влюбилась. Опасность заключалась бы лишь в том, что она могла бы потерять связь с действительностью и позабыть, кто она и где находится.
Правда, бедняжка Сибила Вэйн поначалу тоже так думала…
Да, не так-то легко знать заранее, как человек себя поведет, и история Сибилы Вэйн, безусловно, заставляет всерьез задуматься.
Каролина уже вернула Давиду книгу. Предварительно переписав из нее отдельные фрагменты, над которыми ей хотелось еще поразмыслить. Когда Давид спросил, каково ее впечатление, она не смогла ответить. Ей не хотелось говорить об этой книге. Особенно с Давидом. Кажется, его слишком взволновали ее порочные образы.
Историю Сибилы Вэйн Каролина рассказала Ингеборг, которая не читала книги. Каролина и не хочет, чтобы Ингеборг ее прочла, потому что многие эпизоды книги отвратительны, а Ингеборг отличается особой чувствительностью.
Она очень серьезно отнеслась к тому, что произошло с Сибилой. Ее пугает то, что она сама могла повести себя подобным образом, поскольку на сцене тоже становится заложницей своих чувств. Пока она испытывает их, так сказать, косвенно, через роли, которые играет, у нее все получается. Потому что это зависит всего лишь от того, насколько ты вжился в роль.
А если бы ее поглотило такое же сильное чувство, как то, которое она должна изобразить на сцене, то неизвестно, как бы все повернулось. Возможно, это оказалось бы сильнее ее таланта к перевоплощению. И она начала бы сравнивать действительное чувство с тем, которое играет. Возможно, тогда она поняла бы, что фальшивит, и не нашла бы в себе сил продолжать играть.
– Такое никогда не приходило мне в голову, – в ужасе признается она Каролине. – Но такое вполне может случиться. Я просто потрясена… Надо постараться не влюбляться снова по-настоящему.
Снова?
Каролина и не знала, что Ингеборг уже была по-настоящему влюблена. Она с удивлением смотрит на подругу, а та, кажется, раздосадована.
– Что тут такого? – спрашивает Ингеборг. – Разве ты никогда не влюблялась?
– Влюблялась, и не однажды. Но всерьез ни разу.
– Твое счастье.
Каролина в ответ смеется. Ингеборг слегка обижается, но не меняет тему разговора и задумчиво продолжает:
– Впрочем, ты – другое дело. Ты гораздо более рассудительна, чем я. И как актриса тоже. Ты можешь рассчитать впечатление, которое производишь, и всегда точно знаешь, что делаешь. Ты умеешь отделить чувства, которые испытываешь, от тех, которые должна сыграть. Чувство не может поразить тебя как гром среди ясного неба. А для меня же все, что связано с чувствами, подобно тайфуну… Я ничего не могу с ним поделать. Ты бы меня видела.
– Не преувеличивай. После Берты ты самый уравновешенный человек, которого я когда-либо видела. Скорее уж я могу увлечься и потерять над собой власть.
Но Ингеборг качает головой.
– Нет, не тебе так говорить. Ты меня плохо знаешь. Случалось, я становилась сама на себя не похожа. Но тебе невдомек… ведь ты меня такой не видела.
Ингеборг улыбается, но голос ее очень серьезен. Она испытующе смотрит на Каролину:
– Хотя… Что я, в сущности, о тебе знаю? В том, что касается любви… разве бывают уравновешенные люди?
Каролина бросает на нее короткий взгляд и начинает говорить о другом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В дверь осторожно постучали.
Вздохнув, Каролина откладывает перо.
Как жаль! Ей так было нужно закончить это письмо. Оно адресовано Саге. А она едва успела его начать… Хотя и не приходится рассчитывать на ответ, эти письма помогают привести в порядок свою жизнь и мысли. Какие-то просто-напросто
Но это уже в другой раз. Она пообещала присмотреть сегодня за Оке и Тирой, пока Герда будет на работе, но они могли бы найти как провести время и прийти попозже. Непохоже на Герду, чтобы она пришла на целых полчаса раньше.
Однако ничего не поделаешь. Каролина поспешно прячет письмо и кричит:
– Входите!
