так. Теперь все в порядке.
Урсула протянула руку, чтобы убедиться, что оружие находится на месте и хорошо закреплено, и кивнула.
— Тогда мне лучше будет уйти, Госпожа. Чем быстрее я уйду, тем быстрее все будет закончено.
Олеандра стоически направилась к выходу из палатки, но, дойдя до него, обернулась назад. Урсула стояла неподвижно, как статуя, с выражением отчаяния и страха на лице. В ее глазах плескался ужас. Олеандра заплакала.
— О, Госпожа, до чего же мы дожили? Вы такая красивая молодая женщина, с шелковыми белокурыми волосами и огромными синими глазами. Вы только достигли расцвета своей жизни, вам пора бы вступить в настоящий брак! — Она бросилась к ней и обняла. Урсула ответила на ее объятие, потом медленно отступила на шаг, чтобы заглянуть в залитые слезами глаза пожилой женщины.
— Я люблю вас, Госпожа. И всегда любила. — Олеандра спрятала лицо в белом плаще Урсулы, стараясь заглушить свои рыдания.
— Я тебя тоже люблю, — ответила Урсула, мягко, но решительно отстраняя ее.
Урсула кивнула ей в сторону выхода из палатки. Олеандра отерла слезы, и, в последний раз пожав друг другу руки, женщины расстались. Олеандра отодвинула полог палатки и оглянулась. Они улыбнулись друг другу, и Олеандра вышла.
Урсула осталась одна.
Она осмотрелась и обнаружила, что ярко-белые стены палатки колыхались в такт дуновению ветра, словно дышали. В центре палатки стояла платформа, которая была сделана, размещена и украшена в точности с указаниями Урсулы. Она знала, что ей надо было проверить ложе, но не могла заставить себя хотя бы на него посмотреть.
Вдруг стены палатки вогнулись и затрепетали. По ним заходили крупные бугры, будто нечто чудовищное с неистовой свирепостью пыталось прорваться сквозь них и вырвать душу Урсулы из живого тела.
— Посмотри на кровать, — приказала она себе. — Посмотри! — повторила она сквозь сжатые зубы.
Постепенно ветер стих. Урсула, наконец, смогла поднять глаза на ложе. Оно было покрыто тонким, отороченным кружевом бельем и подушками белого и кремового шелков. Оно было великолепно, достойно настоящего брачного ложа.
На Урсулу сошла волна спокойствия. Стены палатки замерли, и все впало в мягкую белую дымку, которая неожиданно приняла очертания человеческой фигуры с лицом Константа.
Был прекрасный октябрьский день, день прошлой жизни, и он лежал на спине, держа травинку в зубах и глядя в небо. Им было по семнадцать, и они остались наедине во время охоты на холмах севернее Кориниума.
— Иди сюда, — нежно позвал он. — Дай я тебя поцелую!
Они целовались, она чувствовала, как бегут мурашки по коже, когда он перебирал ее волосы и касался шеи или плеч. Она заглянула в его глаза, большие голубые глаза, которые казались такими близкими и… живыми.
…И вот они уже прощались на Форуме. Она снопа его целовала под возгласы толпы. Она снова увидела маленький портрет, который приготовила для него. Во время речей по его щеке сползала слеза. Она снова слышала прощальные слова отца. Она чувствовала, как болит и разрывается ее сердце, когда видела исчезающий на горизонте султан на шлеме Константа, удаляющегося по дороге к Лондинию.
Она вспомнила, как Кордула разговаривала с Морганом на той же самой дороге, только в самом начале дня.
Теперь в белой дымке появилось лицо Пинносы, сражающейся с саксами. Даже раненная, она чиркнула мечом по камню, высекая искры, готовясь броситься на врага. Пошел дождь, и Бриттола закрыла Пинносу от жестоких ударов врага.
Она снова услышала слова Олеандры: «Сейчас вы должны быть смелой, Госпожа!»
Она увидела лицо Кордулы на палубе галеры: «Легион готов для смотра, Командующий!» И строй, отдававший ей честь, что напомнило ей о ее долге.
Она улыбнулась, вспомнив Рустика и его тетушек, а также Марту и Саулу, пляшущих джигу перед трапом галеры.
Снова раздался звук трубы, и он повлек сознание Урсулы за собой, затянув в новый вихрь воспоминаний. У нее кружилась голова. Пьяные ирландцы, мальчик со вспоротым животом, висящий на веревке, татуированные пикты, военные кличи саксов, франки со своим заносчивым вожаком, алеманы и гунны, несущиеся на лошадях, кавалерия, рассыпавшаяся по лесу, шесть молодых женщин, летевших на лошадях в ночи, белые всадники…
Снаружи возле палатки послышалось отрывистое ржание. «Быстрая!» Должно быть, Мундзук был совсем рядом. «Нет, я не могу!» Она сжала руки, согнувшись в ужасе и панике. «Не могу, не могу!» — всхлипывала она.
Потом воздух словно сам по себе наполнился звуком голоса Бриттолы. Она пела гимн «Хвала Господу». Звук, теплый и живой, развеял страхи Урсулы, словно бальзам утоляет боль от раны.
Потом к голосу Бриттолы присоединился сильный и ясный голос Пинносы. Потом Саула и Марта — и воздух завибрировал гимном. Пел весь Легион. Казалось, все палатка, долина, весь мир были заполнены их сильными голосами.
Урсула расслабила руки и опустила их. Она была готова.
Именно в этот момент полог над входом палатки был откинут, и в нее смело шагнул Мундзук. Он посмотрел на нее и буркнул что-то на своем наречии, которое для нее значило не больше, чем рычание собаки. Он подошел к ней с кривой улыбкой, еще сильнее уродовавшей его и без того обезображенное лицо, и протянул руку, чтобы схватить ее. Урсула отпрянула.
— Нет! — твердо сказала она и показала, что он должен лечь на кровать.
Он перевел свои страшные глаза, которые могли принадлежать только существу из другого мира, на кровать, потом резко посмотрел снова на нее.
На какое-то ужасное мгновение ей показалось, что он отвергнет ее предложение. Он смотрел на нее с подозрительностью и вниманием. Она не отводила взгляда, и ей казалось, что она смотрит в глубины самого Ада.
Мундзук снова что-то сказал и вдруг рассмеялся неожиданно высоким смехом. Он резко сорвал с себя свои меха и остался стоять перед ней совершенно голым. Покрытый шрамами торс оказался на удивление безволосым, за исключением паха, который, к облегчению Урсулы, за густой растительностью прятал то, что ей совсем не хотелось видеть. Но и того, что ей удалось увидеть, оказалось достаточно, чтобы наполнить ее отвращением. С похотливой ухмылкой Мундзук одним прыжком оказался на ложе. Оно заскрипело от тяжести его тела. Он улегся на спину и, раскинув руки, позвал принцессу к себе.
Урсула улыбнулась ему, надеясь, что выглядит сейчас как обычная взволнованная невеста, и отвернулась.
Она повернулась к врагу, осознанно позволив своему обнаженному телу отвлечь его внимание, и потянулась к волосам, чтобы снять заколку.
Внезапно ее сознание снова наполнилось мыслями о Константе.
— Я иду домой, любовь моя… — громко сказала она, обходя платформу и улыбаясь своей жертве. — Я иду домой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПОЛЕ ЛЕПЕСТКОВ
На сторожевой башне близ Северных ворот епископ Клематий оттеснил кого-то из местной знати,
