говорит'. 'Первая связная речь' демонстрирует фатическую (не фактическую) функцию языка, не связанную с передачей информации. Присутствие лица проблематизирует сознание: самоотождествление как идентификация себя, как возвращение к самому себе исчезает. Я изгоняется из состояния покоя, самодовольствования и 'погружается' в этическое движение. Философская рефлексия литургии как невознаграждаемого дела приобщения к этике приводит Левинаса к понятию Бесконечного, или Бога. Автор 'Г.Д.Ч.' постулирует этику как предпосылку и возможность любой культуры, любой эстетической системы, любого значения, любой структурной целостности. Этическая смыслонаправленность предшествует культурологическим знакам. Она детерминирует всякое значение и позволяет судить о культурах. Последний раздел очерка 'Значение и смысл' является составной частью ранней работы Левинаса 'Открывая существование вместе с Гуссерлем и Хайдеггером'. Под названием 'След Другого' ('La trace de l'autre') опубликован в виде отдельной статьи. След как феномен коммуникативного пространства детерминируется косвенным отношением означаемого и значения. Он трактуется Левинасом как Третье Лицо. Значимость следа, который концентрируется за пределами бытия, заключается в том, чтобы 'означать, но при этом не проявлять себя'. Лицо 'само в себе является вдохновением и трансцендентностью', 'следом оности (illeite)'. 'Оность' в трактовке Левинаса отождествляется с той спецификацией бытия, в которой 'объективность 'в себе' принимает участие и которая эту объективность обнаруживает'. Значение следа интенсифицирует посредством аллюзии значение знака, появляющегося с целью известить о чем-то. Более того, сам 'знак идет этим следом'. Левинас подтверждает свою мысль на примере письма как личного послания. Истинное значение письма, по его убеждению, 'заключается в характере почерка и стиля текста, во всем том, что оно вызывает как сообщение, полученное от кого-то посредством языка письма', с помощью чего 'некто открыто проникает в нас'. След авторского присутствия может быть принят в качестве знака. Графолог и психоаналитик стремятся сделать 'своеобразное значение этого следа предметом интерпретации для извлечения скрытого и неизвестного, что представляют собой намерения автора сообщения'. Однако то, что в характере почерка и стиля письма остается специфическим следом, не означает ни одного из этих намерений. Левинас трактует это как 'концентрацию' в следе того, что, с одной стороны, никак не проявляет себя, с другой - ни от кого не скрывается. След вобрал в себя 'абсолютно совершенное прошлое', которое всегда отсутствует, но всегда беспокоит. Конечной точки у данной устремленности к Другому нет, как нет конца в потребности быть счастливым. Второй очерк 'Гуманизм и безначалие' был опубликован в виде статьи в 1967. Цель его заключалась в исследовании процессов и анализе перемен в философии на фоне нарастающего кризиса гуманизма. В условиях расширяющейся научными усилиями топографии пространства перцепции и практики, расширения размаха человеческих притязаний актуальной становится ренессанс проблемы ценности трансцендентного, Единого как порождающей матрицы сущего. Безуспешность человеческой деятельности подорвала авторитет понятия 'человек'. Для возрождения субъективности Левинас реконструирует понятие свободы, для реализации которой первоочередным становится восхождение к трансцендентному первоначалу: 'Другой вменяет Я ответственность', от которой невозможно уклониться, укрывшись 'в себя'. Человек наделяется не свободой, способной сделать его господином вещей, а 'праизначальной затрагиваемостью', посредством которой субъект принимает ответственность даже за свою ответственность. Поэтому, утверждает Левинас, ответственность субъекта предшествует интенциональности. Но субъект, 'изгнанный из себя и загнанный в ответственность', свободен в силу господства Блага как господства этики, предельно 'переворачивающей' его возможности, в то время как одна лишь свобода, не обремененная Благом, должна была бы обладать властью или ограничивать ответственность за других. Третий очерк 'За пределами самоидентичности' был впервые опубликован в 1968. В нем Левинас в контексте апокалиптических идей о конце гуманизма, конце метафизики, смерти человека и смерти Бога, что отразилось на состоянии дел в гуманитарных научных исследованиях, выразил обеспокоенность тем, что 'европейский гуманизм занимается в исключительно неясной среде изящной словесности устроением 'прекрасных душ' и не проявляет интерес к реалиям насилия и эксплуатации'. Субъект оказался выведенным за пределы оснований наук как досадная помеха рационализму с его атрибутами - логическим формализмом, математическими структурами, архетипами числа и меры. 'Если техника, предназначенная для облегчения деятельности и повышения ее эффективности, в реальности только затрудняет ее; если наука, созданная для того, чтобы объяснять мир, обрекает его на распад; если руководствующиеся гуманистическим идеалом политика и властные структуры увековечивают эксплуатацию человека человеком и войну, то очевидно, - констатирует Левинас, - что вполне разумные начинания оборачиваются изнаночной стороной, что лишает доверия человеческую инициативу, а тем самым, и трансцендентальную субъективность'. Через призму собственной категориальной модели данный процесс представляется философу как ситуация, в которой
Д
DEJA-VU
DEJA-VU (фр. 'уже виденное') -
1) В психологии - ложное воспоминание (обман памяти, парамнезия).
2) В модернизме (см. Модернизм): художественный прием, построенный на ассоциативной связи некоторого феномена (по тому или иному, но чаще всего - визуально-гештальтному критерию) с феноменом, имевшим место в прошлом (классическим образцом D.-V. в кинематографии, например, считается повтор в силуэте ночных небоскребов силуэта горного массива в 'Кинг-Конге').
3) В постмодернизме (см. Постмодернизм) парадигмальная установка на переживание наличного культурного состояния в качестве исключающего какую бы то ни было претензию на новизну (принцип 'всегда уже', в терминологии Деррида). По вопросу восприятия и оценки прошлого, таким образом, постмодернизм аксиологически оппозиционен модернизму. - Последний артикулирует себя как авангардизм (см. Авангардизм) и решительно отсекает саму идею какой бы то ни было (не только детерминационной, но даже любой, пусть и не являющейся содержательной) связи с прошлым [негативное отношение к классике демонстрируют программные концепции практически всех направлений модернизма: в диапазоне от простого неприятия ее традиций в экспрессионизме и кубизме - до агрессивно-эпатажных форм борьбы с традициями в футуризме (см. Футуризм), дадаизме (см. Дадаизм), 'авангарде новой волны', искусстве pop-art]. Типичной в этом отношении является эстетическая концепция дадаизма, чьи манифесты провозглашают: 'Дада - это революция и отсутствие начала… Стихи, которые ставят перед собой целью ни много ни мало, как отказ от языка' (Х.Балль); 'Нет! Нет! Нет!… Дадаизм не противостоит жизни эстетически, но рвет на части все понятия этики, культуры и внутренней жизни' (Р.Хюльзенбек) и т.д. Таким образом, согласно оценке Эко, 'авангардизм… пытается рассчитаться с прошлым… Авангард разрушает прошлое'. В отличие от этого, позиция постмодернизма в отношении прошлого - радикально иная. И в основе ее лежит эксплицитно высказанная констатация: все уже было, - было в смысле онтологической событийности (знаменитое 'ничто не ново под луной' в новой аранжировке), было в смысле спекулятивном (обо всем уже сказано, написано, спето и снято), было, наконец, в смысле программно-методологическом (обо всем не только сказано, но - после модернистских инновационных изысков - сказано всеми возможными способами). - По саркастическому замечанию Г.Гросса (и в данном случае важно иметь в виду его не пост-, но
